Баланс белого

Начал заново складывать одежду. Не тот человек, чтобы краснеть при виде женского нижнего белья – это придавало мне спокойствие.

– Наверное, лучше будет, если ты попытаешься одеяло тоже положить в рюкзак.

Он принес мне оранжевый карримат, вещи по-отдельности накрепко свернул – и все уместилось.

Раздался телефонный звонок.

– Что я могу тебе сказать? Белый? У меня. Точнее, пока еще не у меня, но, – он помолчал в трубку. – Безусловно! Я знаю только, что они используют сорбент. Ну, я тебе при встрече объясню, зачем. Нетелефонный разговор.

Меня так веселила серьезность этого морщинистого мальчика.

– Разговоры с иностранцами ты берешь на себя. А я – с нашими. Понимаешь, люди, когда берут кого-то с собой в машину, они делают это для того, чтобы с ними разговаривали. Он, может, сутки один ехал, и теперь ему нужен собеседник.

Он собирал аптечку – такой дорожный сундук, в котором можно вполне было уместить труп.

– У тебя есть еще какие-нибудь таблетки, лекарства, давай сюда!

– Какие еще лекарства? Кстати, а можно сейчас ездить с газовым баллончиком?

– Полезная вещь.

– А как же таможня?

– Прятать нужно уметь. «Нервно-паралитический»? Сомневаюсь. Безопасней его все же оставить.

Я ушла в гостиную слушать польский оркестр. Иногда заходила кошка проконтролировать мое поведение. Зайдет, взглянет, что все в порядке – и тихо удалится. Затем я снова бродила по квартире и пила свой виноградный сок из коньячной бутылки.

Взглянув в очередной раз на сверток с апельсинами, он сказал:

– Ладно, пожалуй, можно взять, пить в дороге захочется.

Необходимые в дороге мелочи он с таким воодушевлением собирал и раскладывал по всем карманчикам.

– Ты спички взяла?

– Нет.

– Так возьми, – он протянул мне несколько коробков. – Расположи в разных местах. Если в одном месте промокнут – в другом останутся сухими.

Обратил внимание на то, как я смотрю на его нужные мелочи.

– Ты знаешь, мы все это берем, а в дороге окажется, что какую-то мелочь, но забыли, как бы мы сейчас ни старались всего предвидеть.

Он всегда и всюду чувствовал себя дома, и всегда старался обеспечить себе максимальный комфорт. Самое главное – чувствовать себя всегда и всюду дома, всегда и всюду вправе, чувствовать себя сыном своего отца, чувствовать хозяином.

Он подошел ко мне сзади и что-то повесил мне на шею. «Что-то» больно ударило меня по ключичной ямке. Это был цеппелин. Маленький свинцовый цеппелин, совсем как настоящий.

– Ты помнишь Шизгару? Она привезла из Лондона.

И враз жертвой моей повышенной мозговой секреции стала хорошая девочка Шизгара с бисерными украшениями на запястьях и доброй улыбкой – я вспомнила обстоятельства нашего знакомства и не смогла удержаться от смеха. Попыталась отхлебнуть из бутылки сок, но он вдруг пошел горлом, выплеснулся и потек по подбородку.

V

Сегодня видела сон. В дверь комнаты для свиданий вошла странная монахиня, вся будто в черном сиянии, монахиня эта подвизалась, как было понятно, на поприще коммивояжера. Зашла она, стало быть, держа под мышкой маленький гробик, и, по входе, как и все коммивояжеры, быстро представилась, от какого она монастыря и зачем хочет предложить свой товар. Она ловким движением поставила гробик на ксерокопировальный аппарат и открыла покрывальце, обшитое ручным кружевом. В гробике лежала восковая старушка, сморщенная, как весенняя картофелина и весьма серьезная. Раздевая ее, как куклу, и демонстрируя разные старушкины одежды и черные ленты, вышитые золотыми нитками весьма искусно, разные крестики и ладанки, она говорила, что лучше всех вашего покойника оденут в нашем монастыре, где монахини сами плетут кружева, и все в том же духе.

После такого сна не очень хочется идти туда. Хотя ксерокопировального аппарата там нет – только маленький холодильник на том самом месте, что и во сне.

Новенькая в меня влюбилась. Бегает за мной, вчера прилезла в палату после отбоя. Днем зовет уйти в одну из картин на стене, говорит, если мы возьмемся за руки и очень захотим, то у нас все получится. Санитарка пришла – увела ее. Оказывается, она уже не впервые здесь. Сидела, рассказывала, как они устраивали тут беспредел и голыми курили в палате.

Пришли снова. Зовут.

В комнате для свиданий – только кошка.

Я вижу их автомобиль через зарешеченное окно. Они курят. Зейберман опять взялась за свое. Мне вспомнились майские дни этого года, когда я отучала ее курить, и она в немерянных количествах поглощала шоколадных заек в фиолетовой фольге. А она отучала меня щелкать суставами больших пальцев. Били друг друга по рукам. С размаху, без предупреждения. У нее вылетала сигарета, у меня от ее ударов вылетали суставы.

Сегодня Лерка в пацанской серой кепочке, из-под которой выпустила набок челку. Старательно направляет дым в сторону – челка закрывает левый глаз, Лерка дует в сторону правого, трубочкой складывая губы.

Бросила сигарету. Заходит внутрь.

Появляется в дверях.

Следом входит Женя с большим бумажным пакетом в руках. Как-то изменился. Подстригся, что ли.

Они принесли коньяк в бутылке из-под колы и шоколад. Аспирант просит меня раздобыть стаканы. Стаканы недозволено держать. Уходит просить у санитарок железные кружки.

– Он со всеми найдет общий язык, – Лерка вынимает свертки из пакета. – Возьми мою пижаму, лучше, чем эта рвань. Я понимаю, казенное, но до такой степени… В джинсах вам не разрешают ходить?

Я качаю головой:

– Пока нет. Потом будут выпускать на прогулки.

– Хорошо, возьми тогда, положи у себя.

Через пять минут появляются кружки. Мне как-то не по себе. Кажется, запах – по всей комнате. Хорошо, что кроме нас никого нет.

– Ну что, написала что-нибудь?

– Что-то есть. Только у меня почерк неразборчивый. Сейчас схожу. Подожди, от меня, наверное, коньяком несет.

– На вот, шоколадку еще. Женька разберется. Одежду захвати сразу в палату.

Рассказываю им о своей поклоннице. Лерка ржет, аспирант покачивает головой и кривит рот – мол, так оно и бывает, когда бабы привязываются.

– Завтра не приедем – Женька работает полный день.

– В аспирантуре?

– В УВД, биологом.

– На кафедре предложили недавно, в ЭКЦ открыли лабораторию биологических анализов – позвонили к нам в университет. По моей основной теме, здесь, конечно, ничего нет, но хоть какая-то зарплата.

– Интересно?