Балканский синдром

– Вы с ума сошли! – не выдержал Недич, даже привстав с места.

– Но дело в другом, – продолжал Дронго, сделав знак рукой, чтобы полковник сел на место. – В том, как было совершено это убийство. Смею сказать, что оно было задумано и осуществлено почти без ошибок, если не считать некоторых небольших оплошностей, которые выдали в конце концов убийцу.

– Кто убийца? – закричал Бачанович. – Покажите его!

– Пожалуйста, – и Дронго протянул руку в сторону Драгана Петковича.

Все ошеломленно молчали. Видрана Петкович сидела с невозмутимым видом, словно ей уже приходилось выслушивать подобные обвинения в адрес своего супруга. Сам Петкович, однако, побледнел.

– Что вы такое говорите? – сумел выдавить он.

– Но как? Каким образом? – вмешался Антич.

– Он не мог, – снова подал голос Бачанович.

– Давайте по порядку, – предложил Дронго. – Итак, господин Петкович делает карьеру, почти такую же стремительную, как и его шеф. Но самое удивительное, что познакомились они всего лишь несколько лет назад. И вдруг – такая стремительная карьера. Я обратил внимание на слова господина Петковича, который сказал мне, что не звонил фрау Хейнкесс и не сообщал ей о смерти мужа. На мой вопрос, почему он этого не сделал, Петкович объяснил, что они были не так близки. И тогда я впервые задумался: как такое может быть? Они по-семейному обедают с Баштичем, супруга Петковича меняет свой рейс из-за этой встречи, а он уверяет, что почти незнаком с супругой своего шефа. Я поинтересовался, когда был в Германии, и сама фрау Хейнкесс сообщила мне, что они были достаточно близки и супруги Петковичи даже несколько раз приезжали к ней в Мюнхен. Очевидно, господин Петкович, вы просто побоялись позвонить вдове погибшего, понимая, что она может задать вам неприятные вопросы.

– Бред какой-то! И поэтому вы его обвиняете? – громко спросил Бачанович.

– Не только поэтому. Давайте снова вернемся к тому дню. Баштич вызывает сюда Даниэлу, чего раньше делал не так часто. Причем понимая, что именно сегодня ей нельзя здесь находиться. А также приглашает семейную чету Петковичей. Интересно, что я проверил в ресторане у синьора Ландольфи. Обед был заказан на четверых еще задолго до звонка Баштича. Получается, что он заранее знал, что они будут вчетвером, и хотел видеть не одного Петковича, а с супругой. Затем дальше. Я разговаривал с премьер-министром, о чем Петкович не мог даже подумать, и выяснилось, что указание отправиться в резиденцию ему дал лично премьер-министр по просьбе Баштича. Но премьер приказал Петковичу не оставаться там во время совещания, а вернуться с оперативными документами, так как, по условиям предварительной договоренности, на встрече могли присутствовать только непосредственные участники переговоров. И Петкович проигнорировал это указание. Более того, он остался в резиденции. Тогда я хочу знать – зачем? Ведь ужин тоже был заказан за несколько дней до этого преступления, и был заказан на пятерых, как, опять-таки, сообщил мне синьор Ландольфи. И многие из вас уверяли меня, что Баштич не любил ужинать в одиночестве. Тогда почему там остался Петкович? – Дронго обвел взглядом молчавших людей. – Я сам отвечу на эти вопросы. Баштич все спланировал заранее. Он пригласил семейную пару в резиденцию, уговорив госпожу Петкович сдать свой билет на утренний рейс. И заранее заказал обед. После совещания Петкович должен был уехать в город, а его жена остаться в соседнем помещении. На это и был достаточно смелый расчет Баштича. Я все время думал, как убийца мог попасть в закрытые апартаменты вице-премьера, а потом понял, он туда не попадал. Вообще не попадал. Убитый сам помог своему убийце, поэтому преступление перешло в разряд мистических и нераскрываемых. Если вы поменяете местами убитого и убийцу на первых этапах, тогда все совпадет. Баштич поднялся к себе вместе с Даниэлой и довольно быстро отправил ее вниз. Поднявшемуся Зорану он вручил сорок тысяч, хотя обещал дать пятьдесят. Когда сын начал возмущаться, отец швырнул в него портмоне, раздраженно заявив, что отдал все свои наличные деньги. Он понимал, что траты по карточкам могут легко проверяться. Я говорил с его личным ювелиром Иззетом Халиловичем, и он легко вспомнил, что недостающие десять тысяч евро были потрачены за день до убийства Баштича на покупку кулона из белого золота. Самое примечательное, что такой кулон был на госпоже Петкович в тот день за обедом. На него обратила внимание Даниэла.

Петкович покрылся красными пятнами, а его супруга по-прежнему сидела достаточно спокойно, словно все эти разговоры ее не касались.

– Петкович не уехал в город, как планировал Баштич, и остался в той самой комнате, где на самом деле произошло убийство. Да, господа, все было совсем не так, как вы полагаете. На самом деле это убитый полез через балкон к супруге своего заместителя. Она ведь так благосклонно принимала его подарки. Врач-патологоанатом обнаружила грязь под ногтями у человека, который всегда следил за чистотой своих рук и ног, делая маникюр и педикюр. Он залез к ней в комнату и, очевидно, попытался овладеть женщиной. Здесь появляется разгневанный муж, который сначала набрасывает петлю на шею Баштича и легко душит его, а затем довершает процесс, задушив уже основательно. Мужа можно понять, он взбешен. Но теперь ему необходимо алиби. Петкович перебрасывает тело вице-премьера обратно. При этом труп удержать не удается, и на правом предплечье остается сильный кровоподтек. Самое интересное, что Баштич был правша и с силой швырнул портмоне в сына за несколько минут до своей смерти. Он ведь торопился поскорее от него избавиться, чтобы отправиться к госпоже Петкович, а значит, не мог получить эти повреждения при жизни. Врач-патологоанатом считает, что при подобных повреждениях руки, полученных при жизни, он не смог бы даже поднять правую руку. Петкович вносит тело погибшего, кладет на кровать и, забрав его телефон, снова возвращается в свою комнату. Они с женой спускаются вниз, и он отправляет супругу собирать вещи и ехать в аэропорт, а сам идет на ужин, на котором не должен был присутствовать. Вспомните, ужин был заказан на пятерых, а Баштич не стал бы оставаться наверху голодным. И тогда Петкович создает себе прекрасное алиби, позвонив с телефона убитого на свой номер. Теперь этот звонок зафиксирован, и у него абсолютное алиби. Все слышали, как он разговаривает с уже убитым Баштичем. Слышал это и Мирослав Хриберник, который посчитает потом время смерти именно от этого звонка, слышал и полковник Недич, который был уверен, что Баштич еще жив.

– Но это невозможно! – возмутился Бачанович. – Если Петкович ушел через балкон, то кто тогда закрыл дверь изнутри? И телефон мы нашли в комнате убитого…

– Все верно, – кивнул Дронго, – он все рассчитал правильно. Ближе к девяти часам он сам просит Недича позвать вице-премьера вниз. Тот поднимается и передает указание Николичу. Дальше Николич входит в апартаменты и обнаруживает убитого вице-премьера. Кого могут позвать в этом случае? Конечно, только самого Петковича. У него будет не так много времени, но он останется один и успеет закрыть балконную дверь изнутри, а также подбросить телефон. Но самое смешное, что его супруга в аэропорту не сдала багажа, словно предчувствовала, что Баштич будет убит, муж сообщит ей об этом и она вернется в город, снова сдав билет. Такая идиллия семейной жизни. Все это, конечно, неправда. Петкович задушил своего шефа, и его супруга точно знала, что в этот вечер она никуда не улетит, то есть уже знала об убийстве Баштича, о котором еще никто не знал.

Все посмотрели на Петковича и на красные пятна, которые выступали у него на лбу и щеках.

– Я не хотел ему позволить, – шептал он, – я любил свою жену… Я не хотел…

– Печальная история, – высказался Антич. – Мы все считали, что это политическое убийство, а оказывается, имели дело с обычным убийством из ревности. Этот ненормальный приревновал свою супругу и задушил вице-премьера. Теперь присяжные могут еще и оправдать его, если докажут, что он действовал в состоянии аффекта.

– Нет, – убежденно произнес Дронго, – все совсем не так, как вы говорите. Обычное убийство в состоянии ревности таким продуманным и тщательным не бывает. Действующий в состоянии аффекта муж не будет душить своего обидчика сначала тонкой металлической нитью, а затем ломать ему шейные позвонки руками. Человек в порыве ярости и ревности вообще ничего не соображает. А тут такая изощренность – перебросил тело, украл телефон, позвонив сам себе, и потом, поднявшись наверх, вернул аппарат и закрыл дверь изнутри, сделав расследование почти невозможным…

– Что вы хотите этим сказать? – спросил Обрадович.

– Это убийство было совершено не на почве ревности. Просто Петковичу выгодно предъявлять его именно таким образом, выдавая за ревность, причем к женщине, которая принимает очень дорогие подарки и ездит в гости к своему поклоннику, не говоря уже о совместных обедах. Поздравляю, господин Петкович. Вам удалось не только совершить почти нераскрываемое убийство, но и убедить всех, что это могло быть убийство в состоянии аффекта из ревности. Интересно, почему ваша ревность не вспыхивала в его поместье в Мюнхене, куда вы ездили? Или когда он дарил ей кулон, или когда продвигал вас по службе?.. Я решил, что существуют пределы моей компетенции, и тогда отправился к премьер-министру. Я уточнил у него, что именно он приказал Петковичу, и тот сообщил, что Петкович должен был вернуться в Белград, но к девяти часам вечера позвонил и сообщил об убийстве вице-премьера.

– Все так и было, – хрипло выкрикнул Петкович, – я не хотел… Но когда увидел, как он пытается изнасиловать мою жену, я совсем потерял рассудок.

– Не лгите, – нахмурился Дронго, – все это ложь. Вы понимали, что ваше преступление может быть рано или поздно раскрыто, поэтому и решили в случае провала выдавать себя за ревнивого мужа…

– Ничего не понимаю, – снова вмешался Антич. – Вы рассказывали нам целый час о том, как Баштич любил женщин и как пытался организовать свидание с нравившейся ему супругой своего сотрудника в правительственной резиденции.

– Все не совсем так, – упрямо повторил Дронго. – Хочу представить вам сидящего здесь сотрудника национального бюро Интерпола, который совместно с налоговой службой Сербии получил непосредственное указание премьера проверить все финансовые счета семьи Петкович. – Дронго сделал эффектную паузу и продолжил: – И только тогда выяснилась поразительная закономерность. На закрытом счету в Австрии у Петковича было сто пятьдесят тысяч евро, которые появились за неделю до смерти вице-премьера. И еще столько же появилось через неделю после его смерти. Если вы скажете, что это тоже совпадение или случайность, я оставлю за собой право вам не поверить. Сидящий здесь сотрудник Интерпола может все подтвердить. Я полагаю, что следственные органы Сербии достаточно легко узнают, кто именно платил такие деньги Петковичу, который продумал и осуществил убийство, рискуя подставить даже свою жену. Он не только не Отелло, он даже не Яго, а гораздо хуже. Ведь для достижения своих целей он готов был скомпрометировать свою супругу или подставить ее под любовные утехи своего патрона. И убийство Предрага Баштича – это политический заказ тех сил, которые не хотели и не могли примириться с его новой политикой по налаживанию отношений. Баштич был не самым идеальным мужем и политиком, но те, кто решил его убрать, были гораздо более непорядочными и бесчестными людьми. Я думаю, вы все понимаете, что слишком много в этом мире остается различных сил, которые не хотят возрождения Сербии или создания пусть даже эфемерного союза бывших югославских республик. И эти силы привыкли решать все вопросы путем устранения неугодных. Такой «балканский синдром», который вы еще долго будете изживать. Насколько я знаю, недавно принято решение о выдаче Международному трибуналу Горана Джаича. Кажется, это последний сербский руководитель, выдачи которого требовала Гаага. Я наверняка не должен этого говорить, это, в конце концов, не мое дело, но Слободан Милошевич, отстаивающий интересы своей страны, пусть даже и своеобразными, часто не совсем демократическими способами, мне гораздо симпатичнее, чем его преемник Коштуница, выдавший своего предшественника Международному трибуналу. А ваш Драган Петкович – просто наемник, которого купили за большие деньги и который ради этого готов был подставлять даже собственную супругу.

– Негодяй! – бросился к Петковичу Зоран. – Мой отец так доверял тебе…

Его с трудом удержали двое офицеров.

– Ваш отец тоже не был святым, – заметил Антич.

– К сожалению, вы правы. Но вина погибшего могла состоять только в его слишком фривольном характере отношений с женщинами и своими друзьями, – сказал Дронго.

– Он слишком часто позволял себе предавать свои принципы, своих женщин и друзей, как и свои политические взгляды, – прохрипел Бачанович. – Рано или поздно это должно было ударить бумерангом по самому Баштичу.

– Мы собрались здесь не обсуждать его взгляды, а найти и изобличить убийцу, – вмешался Вукославлевич. – На твоем месте я бы помолчал. Нам пришлось заменить тебя сначала на другого руководителя следственной группы, а потом пригласить международного эксперта.

– А я бы на твоем месте вспомнил, что ты тоже предал нашу дружбу и наши отношения, – разозлился Бачанович, – и подставил меня в качестве «козла отпущения». Но предатели всегда плохо заканчивают…

– Хватит, – вмешался генерал Обрадович. – Что вы можете сказать в свое оправдание, господин Петкович?