Баллада о Лорелее

Роман с ненавистью смотрел на Дороти… Катерину… черт!.. короче, на это существо в женском обличье и думал о том, с какой непостижимой легкостью ей… или ему удалось разрушить всю процедуру допроса и перевести стрелки на не слишком уверенного в себе следователя. Но теперь Роман и сам не хотел отступать. Бывшей подследственной удалось затронуть в его душе настолько глубоко дремавшие струны, что само их существование после тридцати лет забвения представлялось довольно сомнительным. Вернее, сам Роман искренне надеялся на то, что они больше никогда не дадут о себе знать. И вот…

— Да уж, попробуй! — запальчиво воскликнул он. — А то я никак не могу взять в толк, в чем конкретно ты намерена нас обвинить. И по какому, собственно, праву.

— Что ж… О том, что произошло на тренировке, я знаю во всех подробностях, можешь не сомневаться. Из первых, так сказать, рук.

— Алексей? — нахмурившись, спросил Роман.

Та, что упорно продолжала скрываться под обликом Дороти Найт, не сочла нужным снизойти до ответа.

— Так вот, значит, какие разговоры вы разговаривали… Ты для этого объявилась у нас на Радаманте?

— Сообразил, наконец… Да, Алексей мне все рассказал. И об эксперименте, и о том, что случилось после.

Роман с сомнением хмыкнул.

— Рассказал? Тебе? Он даже со мной на эту тему не заговаривал. И вообще… после того случая мы с ним практически не общались. Похоже, он попросту избегал контактов и со мной, и с Машей. Даже странно, что судьба снова свела нас здесь, на этой чертовой планете. И тут появляешься ты… И вот именно тебе… Не понимаю.

Он недоуменно пожал плечами.

— А понимать тебе вовсе не обязательно. Просто так оно и есть. И можешь быть уверен, у него были на то веские причины. Поэтому даже не сомневайся, мне во всех подробностях известно о якобы совершенном Наташей преступлении. И поверь, я нисколько ее не оправдываю. Но…

Она несколько секунд помолчала, собираясь с мыслями, а затем сказала:

— Убийство все-таки было виртуальным, вымышленным. У тебя никогда не возникала мысль о том, что зачастую в своей голове мы прокручиваем такие поступки, которых никогда не совершили бы в действительности. Просто как один из целой кучи возможных вариантов, который был рассмотрен, а затем отвергнут как совершенно неприемлемый. Ведь бывает же, правда?.. И если взглянуть на случившееся именно в таком ключе, то где гарантия того, что ваша дурацкая установка не воспроизвела подобную ситуацию, всего лишь мелькнувшую где-то на задворках сознания? Что если установка ухватилась именно за такую, второстепенную мысль, посчитав ее основной, а затем повела сценарий по криминальному руслу, фактически подтолкнув Наташу к преступлению? Согласись, в таком случае ее вина не столь велика как кажется.

— Хочешь списать все на техническую ошибку? — криво усмехнулся Роман. — Не получится. Она осознавала, что делает.

— Возможно. Но я не берусь судить ее за поступок, возможно, — я говорю возможно! — внушенный извне и к тому же совершенный в виртуальном пространстве. А вот ваша реакция… Она-то была абсолютно реальной и, на мой взгляд, во многом неадекватной.

— Это почему же? — с вызовом спросил Роман.

— Потому что вы судили Наташу за преступление, которого она не совершала. Вместо того, чтобы помочь, поддержать хотя бы добрым словом, вы устроили ей настоящую обструкцию, оставив наедине со своими мыслями. Только представь себе… Полное, практически абсолютное одиночество, когда рядом нет никого, с кем можно было бы просто поговорить, поплакаться в жилетку… не к кому обратиться за помощью. Все, кого ты знал и любил… буквально все вдруг начинают стыдливо прятать глаза и обрывают разговор на полуслове, после чего поспешно уходят… а ты остаешься в недоумении и растерянности, безуспешно пытаясь изгнать из головы мысли одна мрачнее другой… А самое обидное здесь, наверное, — полное непонимание того, почему вдруг отвернулись лучшие друзья, с которыми ты много раз делил тяготы самых сложных походов… которых ты, несомненно, воспринимал как продолжение самого себя… которых когда-то, возможно, даже спасал или они спасали тебя… Представил? Согласись, подобное поведение однозначно должно было восприниматься и, несомненно, воспринималось Наташей как предательство… А потом кто-то рассказал ей правду, холодно и жестоко, по сути толкнув на путь, приведший к трагедии. И я даже догадываюсь кто.

Роман смотрел на бывшую подследственную, неожиданно превратившуюся в обвинителя, стиснув зубы и сжав кулаки так, что побелели костяшки пальцев.

— Женщины зачастую бывают куда более категоричными и бескомпромиссными, нежели мужчины. Особенно в неопределенных ситуациях, когда мужчины склонны скорее простить и забыть… Это была Мария, не так ли? Или все-таки ты? Что скажешь?

— Ничего не скажу, — процедил Роман, одаривая собеседницу ненавидящим взглядом. — Почему именно Мария? Это мог быть кто угодно… хоть тот же Захаров или парочка этих… визитеров из Управления. А что? Очень может быть, что именно Захаров и выложил Наташе всю правду. Ему, как начальнику Центра подготовки, по рангу положено.

— Возможно, — неожиданно легко согласилась Дороти-Катерина. — Но моя интуиция почему-то настойчиво подсказывает, что здесь не обошлось без женщины.

Роман возмущенно засопел и потупил взгляд.

— Даже если так, — сказал он. — Тебе-то что за дело. Ты не судья, а мы не обвиняемые, поэтому можешь оставить свое мнение при себе. А здесь оно никого не интересует.

— Ошибаешься, — женщина выпрямилась, взирая на Романа сверху вниз. Легко звякнули металлические браслеты на тонких руках. — Я сейчас именно судья. И намерена огласить свой приговор.

«Судья в наручниках, — мелькнула мысль, показавшаяся Роману абсурдной. — Это что-то новое.»

— Хочу напомнить древнюю мудрость: «Не судите, да не судимы будете». Сказано очень давно, но будто про вас… Итак, я утверждаю, что тридцать с лишним лет назад вы сочли себя вправе осудить человека за несуществующее преступление, и теперь вам воздастся той же мерою. «Око за око», как сказано в той же книге. Пришла пора расплачиваться за совершенную когда-то ошибку, цена которой — человеческая жизнь. Поэтому будет только справедливо, если взамен той, погубленной вами жизни, я заберу ваши.

— Что-о?! — не поверил услышанному Роман. — Ты хочешь сказать…

— Да. Я приговариваю вас к смерти. Тебя, Марию и всех твоих отпрысков. Чтобы от всего вашего рода не осталось даже воспоминания.

Роман нервно рассмеялся.

— Забавно как-то выходит. Сидит тут в наручниках и грозит немыслимыми карами… Да кто вообще дал тебе такое право?! Не забывай, под арестом пока еще ты, а не я. Это твоя дальнейшая судьба зависит сейчас от меня, и никак не наоборот. А я еще посмотрю, что ты за человек такой… «необычный», да и человек ли, если вглядеться как следует. Будь спокойна, именно так я и сделаю! И наверное, не только я. Напоминаю, что это у тебя есть все шансы закончить существование, будучи препарированной в какой-нибудь суперсекретной лаборатории, а вовсе не у меня. И если ты и дальше намерена грозить моей семье, то я приложу все усилия к тому, чтобы обеспечить тебе подобное будущее. Ни на какое снисхождение с моей стороны даже не надейся… Все понятно?! Так, может, расскажешь, по какому праву ты суешь нос не в свое дело?! Кто ты такая, черт тебя побери?!

Он с силой грохнул кулаком по столу, словно убеждая самого себя в том, что по-прежнему является хозяином положения.

Женщина даже не дрогнула, она спокойно взирала на фонтанирующего эмоциями Романа, а затем сказала:

— Что ж… приговоренный к смерти имеет право знать. Как я уже говорила, зовут меня Екатерина. А фамилия — Решетникова. Ну как, теперь до тебя дошло?

Роман побелел как полотно и отшатнулся, словно увидел перед собой призрак.

— Вижу, что дошло. Надеюсь, больше нет сомнений в моем праве судить и карать?

— Т-ты… ты н-не можешь… — глухим голосом, запинаясь на каждом слове, произнес Роман. — А к-как же твои п-принципы? Не с-судите, мол… Т-ты сама не б-боишься, что найдется к-кто-то, кто ос-судит тебя?

— Вот оно как. Обо мне, значит, беспокоишься? Что ж, может ты и не совсем безнадежен. Но я тебя успокою: за мою совесть можешь не волноваться. Если возникнет такая необходимость, за свои поступки я отвечу перед кем угодно. Но тебе и твоей семье это все равно никак не поможет. Вы умрете, потому что я так решила.