Банда - 2

– Хорошо, начальник, - вздохнул Амон.
– Поговорили и ладно. Попугали немножко друг друга, обидели немножко... Миллион хочешь? Каждому из вас по миллиону? А?

– А что на него купишь, на миллион?
– уныло спросил Дубовик, даже не подняв голову, не оторвав взгляда от бумаг, которые лежали перед ним.

– Да?
– Амон посмотрел на Дубовика с уважением.
– Но миллион и есть миллион.

– Колесо от машины, - обронил Дубовик.

– По костюмчику нам предлагают, - заметил Пафнутьев.
– Правда, по хорошему костюмчику. Раньше такие костюмы стоили не меньше ста рублей.

– Хорошо, - тихо произнес Амон.

– Если все закроете без следов... По машине. Даю слово.

– По какой машине?
– спросил Пафнутьев, опасаясь, что дрогнет его голос при этом вопросе, что замолчит Амон, что-то почувствовав или испугавшись. Но голос не дрогнул, Амон ничего не заметил.

– По любой, - ответил он.
– Выбирайте. Любая советская марка машины.

– Сколько же у тебя их, если можешь любую предложить?

– Мое дело. Сколько надо, столько и есть, - Амон горделиво вскинул голову.

Все-таки слишком много выплеснулось на него за два часа допроса, слишком много было перепадов в настроении, в обвинениях. И Амон уже не мог контролировать себя, осознавать - говорит ли он нечто оправдывающее его или усугубляющее подозрения следователей. Ему казалось, что он ведет выигрышный для себя торг, что он обводит вокруг пальца этих, двух замухранных следователей и не замечал, не замечал, простая душа, дитя гор, что только сейчас прозвучали самые важные вопросы. Два часа Пафнутьев не решался задать их, и вот надо же, Амон сам помог, предложив торг, предложив взятку. Своими неосторожными словами Амон подтвердил самые смелые предположения и подозрения. Конечно, не все слова лягут в протокол допроса, но работал магнитофон, и Пафнутьев в эти секунды искренне благодарил тех неведомых ему законодателей, которые позволили, наконец, магнитную запись считать документом, доказательством, уликой.

– Новая?
– спросил Пафнутьев.

– Почти, - честно ответил Амон.

– Что значит почти? Сто тысяч пробега? Тридцать тысяч? Пять тысяч?

– Зачем сто... Десять, двадцать... Не больше.

– Пять!
– с вызовом произнес Пафнутьев, не давая возможности Амону осознать суть торга, в котором он зашел слишком уж далеко, чтобы можно было на ходу, без раздумий, осознать суть выскакивающих слов.

– Можно и пять, - поморщился Амон - слишком уж капризничал следователь.
– Бери, начальник. Можно "девятку", "восьмерку"... "Семерка" тоже хорошая машина, - Амон улыбался по-свойски, полагая, что дело сделано, что наживку следователи заглотнули. Да и кто откажется от машины, если стоит юна десяток миллионов.

– И "семерка" есть?
– спросил Дубовик.

– Бери "девятку"! У "семерки" кресла высокие, девочку не положишь... Девочке неудобно будет лежать.

– Какая девочка, - покраснел Дубовик - не часто ему, видимо, приходилось говорить на подобные темы.

А Пафнутьев понял другое - "семерки" почти не выпускались, и найти машину с пробегом в пять-девять тысяч километров было трудно. А "девятку" проще, они шли с конвейера потоком.

– Но тогда полная "девятка", - выдвинул Пафнутьев новое условие. Девяносто девятая.

– Могу, - кивнул Амон. Он не сказал, что у него есть такая машина, не сказал, что знает человека, у которого есть такая машина, он сказал "могу". Это были слова не хозяина, это были слова угонщика.

– И мне "девятку", - напомнил о себе Дубовик.
– Тоже полную.

– Будет, - кивнул Амон, не сознавая, что цена заломлена слишком высока. Тем самым он подтвердил, что деньги для него значат не слишком много, что он вел счет не на рубли, а на машины.

– Не обманешь?
– спросил Пафнутьев, чтобы не допускать перерыва, не дать Амону возможности спохватиться.

– Нет, начальник. Не обману.

– Как докажешь?

– Не знаю... Если обману, всегда можешь взять меня снова, верно?

– А если уедешь к себе, в свои горы, степи и долины?

– Не уеду. Мне здесь нравится.

– Машина с документами?
– вставил вопрос Дубовик, подхватывая затею Пафнутьева - не давать передышки.

– Ты что же, документы не можешь себе сделать?
– усмехнулся Амон. И это был вопрос угонщика. Он подтвердил, что его машины будут без документов, то есть, ворованные.

– А ты можешь?

– Могу.

– Ну и сделай!
– уже с вызовом сказал Дубовик, понимая, что допрос идет хорошо, что доказательства, пусть косвенные, получены, что причастность Амона к машинным делам установлена.

– И сделаю!
– завелся Амон.

– Фальшивые?

– Зачем, начальник!
– Амон уже не мог остановиться.
– Зачем фальшивые? Настоящие. Только фотографию дай, остальное - мои проблемы.

Ответить Пафнутьев не успел - зазвонил телефон.

Трубку поднял Дубовик. Послушал, склонив голову к плечу, выразительно посмотрел на Пафнутьева.

– Тебя. Он, - Дубовик показал пальцем в потолок.

– Слушаю, - настораживаясь, сказал Пафнутьев. Знал - не будет Анцыферов звонить по пустякам во время допроса, а о задержании Амона уже знала вся прокуратура.

– Зайди ко мне, - сказал Анцыферов холодновато и повесил трубку.

Пафнутьев повертел трубку перед глазами, бросил взгляд на Амона - тот улыбался. Анцыферов нервничает, - подумал Пафнутьев, - Амон улыбается, что-то затевается. Дубовик тоже почувствовал неладное, заерзал на стуле.

– Вы тут поторгуйтесь без меня, - сказал Пафнутьев, - а я скоро приду. Свидетели, наверно, подошли, - повернулся он к Дубовику.
– Начинай опознание. И не тяни. Чем быстрее, тем лучше.

– А может, обойдемся без этих процедур, а, начальник?
– приподнялся со стула Амон.

– Должны же мы подстраховаться, - усмехнулся Пафнутьев.
– Не бойся, это не больно.

– Я боли не боюсь, - мрачно ответил Амон.

– А чего боишься?

– Ничего.

– Я тоже, - ответил Пафнутьев.

***

Анцыферов нервно ходил из угла в угол, изредка бросая придирчивые взгляды на самого себя в стеклах шкафов. Был он тщательно причесан, с четким пробором, из чего Пафнутьев заключил, что совсем недавно здесь была девочка из парикмахерской. Золотисто-вишневые томики Ленина из прокурорских шкафов были с позором изгнаны, снесены в сырые подвалы, а за стеклянными дверцами горками выросла брошюровочная шелуха нынешних вождей - как они шли по жизни, как презирали власть, которая поднимала их все выше и выше, как они тяготились ею, как стремились из роскошных поликлиник в районные медицинские забегаловки, описывали, насколько приятнее им было добираться на службу в потном месиве трамваев и троллейбусов, нежели в этих отвратительных правительственных "Чайках" с кондиционерами, барами, телевизорами и опять же ласковыми девочками на задних сидениях...