Банда - 4

– Я же тебе все сказал, Паша,- вздохнул хирург и опустился на кушетку.- Я все тебе сказал,- повторил он.- Случается, Паша... Скажи, ты в самом деле купил девочку?

– Мне действительно предлагали ее за три бутылки водки.

– Надо же,- Овсов протянул руку к тумбочке стола и вынул оттуда початую бутылку.- Ты, Паша, пил когда-нибудь финскую водку?.. Должен тебе сказать,продолжал Овсов, не дождавшись от Пафнутьева ни согласия выпить, ни возражения,- должен тебе сказать, Паша,- Овсов неторопливо достал стаканы,- это очень неплохой напиток. Наши северные соседи, похоже, разбираются...

Овсов замолчал, пораженный поведением Вики - она вынула из его тумбочки третий граненый стакан, спокойно налила в него из бутылки, украшенной северным оленем, налила столько же, сколько было у Пафнутьева и Овсова, и присела на кушетку. Овсов справился с удивлением, довольно быстро придя в себя, чокнулся с Викой и Пафнутьевым и, как ни в чем не бывало, поднял стакан в приветственном жесте.

– За здоровье младенца! Ей не помешает наш тост!
– когда все вылили, Овсов поставил стаканы опять в тумбочку, убрал пустую бутылку, закрыл дверцу.- Не смотри, Паша, так пронизывающе... Отвечу я на твой вопрос, куда же мне деваться, отвечу. Такой вот случай у меня второй... Очень похожий... Помнишь сестричку Валю, при виде которой содрогалось мое уставшее сердце и начинало работать, как у молодого козла... Ты ее помнишь?

– Она так же хороша?
– спросил Пафнутьев.

– Она стала гораздо краше,- грустно ответил Овсов.- Но меня это уже мало радует.

– Но кого-то радует?

– Да, Паша, да. Так вот Валя... Как-то осенью она принесла мне в казенных пеленках... Тогда это был мальчик. Он тоже не мог проснуться.

– Долго?
– спросила Вика.

– Он вообще не проснулся. Но девочки более жизнестойки... более живучи, я бы сказал. Думаю, не все потеряно. Хорошо, что ты занялся этим, Паша.

– Почему?

– Есть надежда, что это прекратится.

– Что прекратится?
– уже чуть раздраженно спросил Пафнутьев, придвигая к себе телефон.

– Ко мне в больницу перестанут поступать беспробудные младенцы.

Пафнутьев набрал номер Шаланды, тот оказался на месте. Да, все-таки что-то произошло с Шаландой, он постоянно находился на месте, его можно было застать в кабинете в любое время. Или же он состарился и перестал ловить мышей, или же открылось ему, что в мире есть не только мыши, но и крысы, ядовитые змеи, крокодилы и удавы. А он привык иметь дело с мышами...

– Пафнутьев тебя тревожит.

– Тревожит,- хмуро ответил Шаланда.

– Младенца кто-нибудь ищет?

– Нет.

– Ничего больше не хочешь сказать?
– спросил Пафнутьев. Что-то в голосе Шаланды заставило его насторожиться, что-то у него внутри поскуливало жалобно и виновато.

– Сегодня утром я отпустил Самохина,- сказал Шаланда.- Он дал подробные объяснения случившемуся. Они показались мне искренними и убедительными.

– Он пообещал, что больше не будет торговать младенцами?

– Да, именно так. .

– И ты ему поверил?

– Я вообще верю людям. И тебе, Паша, верю.

– Ответь мне, Шаланда, на маленький вопрос... Невинный такой вопросик без имен, адресов, дат и телефонов... За него кто-то просил?

– Да.

– Ты влип, Шаланда?

– Да,- голос майора был тусклым и каким-то мертвым, в нем не играла обычная напористая обида, не чувствовалось готовности отстаивать уязвленное достоинство, нападать и подзуживать. Все это исчезло, испарилось из Шаланды, и Пафнутьев в какой-то момент вдруг понял, что разговаривает не с живым человеком и даже не с роботом. На том конце провода был угасший, смирившийся старик.

– Тебе плохо, Шаланда?

– Да.

– Я могу помочь?

– Нет.

– А если попытаюсь?

– Не стоит, Паша. Пустой номер.

– Нет, все-таки попытаюсь.

– Ну что ж... Ни пуха,- и уловил, все-таки уловил Пафнутьев в последнем слове Шаланды робкую благодарность, чуть забрезжившую надежду на избавление от чего-то тягостного, непреодолимого.- Младенец жив?

– помолчав, спросил Шаланда.

– Да.

– Береги его,- и Шаланда положил трубку.

Услышав последние слова, Пафнутьев, кажется, вздрогнул. Не первый раз Шаланда предупреждает об опасности, и каждый раз оказывается, что не зря. Первый раз он предупредил, когда у Пафнугьева оказался Чувьюров. "Береги его",сказал Шаланда. А наутро старше был мертв. Не уберег. Второе предупреждение прозвучало, когда Пафнутьев допрашивал Самохина... А сейчас он на свободе...

– Самохин!
– воскликнул Пафнутьев, поняв вдруг, что у него нет ни единой минуты, чтобы оставаться здесь.- Значит так, Овес... Я ухожу. Вика, если нужно, останется здесь отвечать на твои вопросы и поднимать тосты. Позвоню в течение дня. И не один раз. Спасай ребенка. Авось, удастся. Ему грозит опасность.

– Я знаю,- кивнул Овсов.

– Опасность не только от той заразы, которую в него вкатили. Могут найтись, якобы, мама, якобы, папа... Гони всех в шею. Стреляй из чего можешь!

– Я могу в них только бутылками запускать,- усмехнулся Овсов.

– Смело кроши бутылками их головы!

– Ясно, Паша,- Овсов полез в тумбочку.- Кажется, ты созрел.

– И самое главное... Назначь мне встречу с красавицей Валей. В любом удобном для нее месте, в любое удобное для нее время.

– Валя не будет отвечать на твои вопросы, Паша.

– Почему?

– Молодая, красивая... Ей жить надо. Она и мне ничего не сказала.

– Заговорит,- уверенно заявил Пафнутьев.- Пальцы в дверь зажму - еще как заговорит!

– У нее очень ласковые пальцы,- некстати сказал Овсов и плеснул водки в свой стакан.- Не переживай, Паша... Мои ребята уже занялись девочкой. С Божьей помощью разбудят. Главное, Паша, ты не отвлекайся, делай свое дело и делай. И слава тебя найдет,- Овсов помедлил, подмигнул Вике, прощально махнул рукой Пафнутьеву и выпил большой глоток финской водки, очень неплохой, кстати, водки.

***

Домоуправление, которое разыскивал Пафнутьев, оказалось рядом, чуть ли не в двух кварталах. В пятиэтажном блочном доме, которые с некоторых пор, подзажравшись, стали называть "хрущобами", причем, те самые люди, которые, не жалея ни глотки, ни живота, пробивались в эти дома совсем недавно, а пробившись, балдели в них по двадцать-тридцать лет, так вот, в таком доме на первом этаже прорубили между двумя квартирами проходы и отвели их под домоуправление. С туалетом, кухней, ванной - даже душ можно было здесь принимать в летнюю жару или на жестокое похмелье. Здесь же домоуправленцы готовили себе обеды, поскольку посещать кафешки и забегаловки было им не по карману, кипятили чай, пили водку, запершись после работы и отгородившись от назойливых пенсионеров, одиноких стариков и старух, у которых вечно что-то протекало, дуло в разных местах, замыкало и сквозило. А одиноких стариков и старух почему-то становилось с каждым годом все больше, будто молодое народонаселение попросту вымерло или зараза их какая косила, оставив в неприкосновенности опять же стариков и старух.

– Здравствуйте!
– громко произнес Пафнутьев, чтобы его услышали сразу в двух квартирах.- Есть кто живой?

– Неприемный день!
– с непонятной озлобленностью выкрикнула высохшая женщина в растянутой кофте, в которой явно не хватало нескольких пуговиц. И чтобы подтвердить свою решимость, начала тут же выталкивать его за дверь своими сухонькими злобными ладошками.

– А мне плевать, приемный у вас сегодня день или неприемный!
– взъярился Пафнутьев, как он ярился всегда, сталкиваясь с откровенным хамством.