Банда отпетых дизайнеров
Шрифт:
– Ты разве халявщик? – строго спросила я, вновь ощутив педагогический зуд.
– Я не халявщик, я партнер! – ответил бесенок словами бессмертной телевизионной рекламы. – Все, не мешай мне, я работаю!
Я умолкла. Васька открыл ноутбук, включил его и погрузился в халявные виртуальные пучины, откуда до меня иногда доносилось невнятное бульканье: «Ба, и Машка аську включила!», «Гошка чатится, молодца!» и «А Петрушке мы сабж на мыло скинем».
Ежеминутно посматривая на часы и нервно притопывая ножкой, чтобы охранник заведения не счел меня беззаботно фланирующей уличной проституткой, я с почтением и завистью наблюдала за Василисой.
– Все, сваливаем! – ворвался в мои несвоевременные думы громкий шепот Василисы.
Я не сразу поняла, что и куда именно нужно свалить, начала озираться, а Васька быстро упаковал свою технику, вздернул на плечо сумку и насмешливо позвал:
– Хорош башкой вертеть, как канарейка! Полетели домой!
Уже в полете по темным подворотням я поинтересовалась:
– Узнал что-нибудь?
– Завтра узнаю, пока только вопросики людям раскидал, – ответил Василиса.
Тут у него затрезвонил мобильник, он приложил трубку к уху и засюсюкал:
– Да, мамусик, я в полном порядке! Нет, я не шаболдаюсь по улицам, я у Кузнецовых сижу, помогаю Варваре Петровне с новой книжкой. Нет, она никак не может взять трубочку, она рукопись черкает. Вот я Инне трубочку дам.
Он перебросил мне мобильник, и я безмятежно мурлыкнула:
– Приветик!
– Инна, это ты? – с подозрением спросила Васькина мама.
– Я, Наташенька, я! – слегка задыхаясь от быстрой ходьбы, заверила я. И сказала чистую правду: – Не волнуйся, Васенька через минуту будет дома, я уже иду его провожать.
Наташенька все-таки волновалась и встретила нас у открытой двери, на лестничной площадке. Поскольку нам с Василисой хватило ума воспользоваться лифтом, никак нельзя было догадаться, что мы приехали не сверху, а снизу.
– Доброй ночи! – прощаясь, сказала я. – Васенька, спасибо за помощь!
– Да не за что! – ухмыльнулся пацан.
– Вот именно! – с намеком прошептала я, когда успокоенная Наталья повернулась ко мне спиной.
Васька подмигнул и тоже заговорщицки шепнул:
– Завтра!
Завтра так завтра. Я кивнула, соглашаясь с вынужденной задержкой и одновременно прощаясь. Занесла ногу над ступенькой, потому что лифт уже ушел, но вспомнила, что у меня тут, на пятом этаже, есть еще одно дельце, и переместилась на коврик под дверью квартиры Трошкиной. Что там у них с Зямой стряслось?
Дверь была закрыта – не символическая сетчатая, а нормальная металлическая со стеклянным глазком. Я придавила кнопку звонка, и прозрачный хрусталик замутился.
– Чего ты боишься? Открывай, это я, Кузнецова! – громко сказала я трусоватой подружке.
Алка погремела замками, открыла дверь, тоскливо прошелестела:
– Заходи… – и понуро побрела в комнату.
– По какому поводу вселенская тоска? – распутывая на лодыжках тесемки босоножек, укоризненно спросила я ее спину. – У тебя дедушка помер?
– Ты что? – Трошкина вздрогнула, обернулась и покрутила пальчиком у виска. – Дедушка у меня помер лет пятнадцать назад!
– Я про птенца спрашиваю!
– Ах,
про птенца…Алка не поленилась, заглянула за занавеску, пошуршала там, и с подоконника понесся бодрый писк, похожий на скрип тележного колеса или колодезного ворота. Мне сразу же неприятно примстился хутор Середомакарьевский с его этническими достопримечательностями, и я объявила подружке:
– Алка, детективные труды по делу Цибулькиной вам с Зямой придется взять на себя, у меня новое срочное дело обнаружилось, это касается Дениса…
– Нам с Зямой? – Трошкина, не дослушав, нервно хохотнула и тут же болезненно скривилась.
Эти ее мимические упражнения мне сильно не понравились.
– Да, кстати, что случилось с Зямой? – спросила я. – Что тут у вас произошло?
– А ничего у нас с Зямой не произошло, – убитым голосом призналась Алка. – То есть кое-что началось, но очень быстро кончилось.
– Быстро кончилось? С Зямой? – не поверила я.
И даже чуточку обиделась. Я-то думала, что мой братец – ого-го какой жеребец!
– Поверь мне, я тоже ужасно расстроена, – сказала Трошкина, и, глядя на ее несчастное лицо, поверить в это было нетрудно.
Слово за слово – и я вытянула из нее всю историю с подробностями.
Папулины перчики, фаршированные экспериментальным алкоголем, раскрепостили Алку настолько, что она ни в чем не препятствовала Зяме. А тот, едва опустив на стол папулины продовольственные дары, распустил сначала руки, а потом и поясной ремень… Трошкина и не заметила, как они переместились из кухни в комнату, где складной диванчик раскинулся будто бы сам собой, и потом и Алка раскинулась – на этом самом диванчике. Затем волшебник Зяма, по воле которого происходили все эти чудесные превращения, жестом фокусника выхватил из воздуха маленькую коробочку…
– Ну, почему, почему я в этот момент не закрыла глаза? – сокрушалась Трошкина. – Опустила бы реснички, как положено приличной девушке… Так нет же, вытаращилась! Интересно мне, видите ли, было!
– По-моему, это вполне здоровый интерес! – возразила я. – Ты же смотришь, что оказалось в твоей тарелке, прежде чем приступить к еде, правда? А чем мужчина хуже? По-моему, все, что ты принимаешь внутрь, заслуживает самого пристального внимания!
– Ты говоришь об ЭТОМ, как о сосиске! – шокировалась Алка. И съязвила: – Что бы сказал по этому поводу Фрейд?
– Он признал бы, что определенное сходство есть, – хихикнула я.
– О нет! – Трошкина замотала головой. – Уверяю тебя, ЭТО было ни на что не похоже!
– Даже так? – Я порадовалась за Зяму и огорчилась, что не могу порадоваться за подружку.
– Проклятый презерватив! – с чувством выругалась Алка. – Это все из-за него!
– Трошкина, ты что, дикая совсем? – неприятно удивилась я. – Ты против средств предохранения, что ли? И из-за этого прогнала Зяму?!
– Я не прогоняла, он сам убежал! – выкрикнула Алка и заревела.
Сквозь слезы, пуская пузыри и булькая, она досказала остальное. Оказывается, Зяма, как настоящий эстет, принес с собой не простые презервативы, а цветные. В упаковке их было три, но Алка успела увидеть только один, и этого ей хватило.
– Он был зеле-оный! – завывала она. – Густо-зеленый, как парниковый огурец!
Простодушная Трошкина ничего подобного увидеть не ожидала и, изумленно таращась на изумрудно-зеленый предмет мужской гордости, непроизвольно ляпнула:
– Вот это, я понимаю, гринпис!