Бандитский подкидыш

– Он удивительный, – выдыхает Катя.

А потом… Тоже смеётся. Я чувствую, как они содрогаются в смехе подо мной и тоже смеюсь.

– Это ты удивительная, – говорю я, преодолевая соблазн поцеловать её. Я теперь знал, какая она на вкус. – Но сейчас тебе придётся бежать.

Отрываюсь от них. Выглядываю из-за укрытия, пускаю выстрел туда, где по моим меркам затаился стрелок. В ответ тоже стреляют. Я его не ранил, но главное – напугать. Они знают, что я вооружён и так просто не дамся, не подойдут. Пока не подойдут, любому везению есть срок.

Снова опускаюсь на землю. Смотрю по сторонам. Ограда парка так близко. Сплошной частокол высоких металлических прутьев. Не пролезть. Мне не пролезть. Но Катя…она такая тоненькая. Такая маленькая.

– Мне даже почти не страшно, – шепчет она.

– Умница, – отвечаю я и все же целую её. Правда, в нос. Льву это тоже кажется смешным и он снова смеётся. – Сейчас я буду стрелять. Много стрелять, чтобы они не могли выйти. А ты…ты побежишь. Ты пролезешь через забор, Катя. Между прутьями. Потом беги к кафе, но не заходи. В соседнем здании редакция местной газеты, домофона на двери нет, войди и жди в подъезде. Поняла?

– Ничего не поняла, – честно сказала Катя. – Правда.

Улыбнулся.

– Ты просто боишься. А теперь беги, Катя.

Она поднимается на четвереньки. Перехватывает удобнее моего сына. Я стреляю. Не даю этим гадам подойти ближе, не даю им возможности выглянуть из-за укрытия, чтобы прицелиться. Они не должны попасть в них. Они – их теперь двое.

Выстрел за выстрелом, благо, с глушителем. Краем глаза смотрю на Катю. Пятьдесят метров до забора. Двадцать. Десять. У него секундная заминка – с ребёнком на руках точно не пролезет. Я стреляю, интересно, сколько пуль осталось? Один противник замолкает, похоже, я в него попал. Второй точно невредим.

Катя находит решение. Протаскивает между прутьями ребёнка. Кладёт его прямо на землю. Он лежит, в светлом комбинезоне, брыкается ножками. Ждёт. Ещё несколько мгновений и Катя тоже на той стороне. Хватает Льва. Бежит.

– Умница, – говорю я.

Теперь мне не страшно. Поднимаюсь во весь рост. Бегу. Туда, откуда стреляли. Смешно, но он и правда испугался раненого меня. Пытался убежать. Я нагнал. Схватил за капюшон куртки, не рассматривая, дёрнул на себя, и что есть сил приложил головой о ствол берёзы.

Нужно идти к Кате. Скоро здесь будут все. Ворота перекрыты. Сил почти нет. Иду к забору. С сомнением смотрю на него – я слишком велик. Но я не просто велик – я силен. Хватаюсь за прутья. Напрягаюсь. Тяну в разные стороны. Металл обиженно стонет, стискиваю зубы, чувствую как набухает кровью тщательно зашитая деревенским фельдшером рана. Металл сдался. Я вываливаюсь наружу, сдирая о забор кожу, разрывая рубашку. Плевать. Я иду к Кате.

Глава 14. Катя

Лев устал. То, что его недавно веселило, сейчас портило настроение. А может его беспокоило то, что его папы рядом нет. Наверняка, он ещё очень мало понимал, он слишком маленький. Но помнил, что папа исчезал, было такое уже. И сейчас может исчезнуть. Я знаю. Там стреляли по настоящему. Не как в фильме. Гораздо тише, даже не страшно кажется. Обычный день, забор парка, за ним машины ездят, бабка гуляет с собакой, и тут…такое разве бывает? Не бывает. Точно не бывает.

– Давид, – шепотом повторяю себе его имя. Львенок вздыхает на моих руках, приникает щекой к груди. – Папа скоро придёт.

Иначе быть не может. Я стою в узком коридоре. Здесь и правда редакция газеты. Какие-то офисы. Люди мельтешат, иногда смотрят на меня удивлённо, но все же, проходят мимо. Я обычная. Молодая мама с ребёнком на руках. На мне нет крови. Если только испачкалась после такой бешеной прогулки. Лев начинает капризничать, он голоден. Я ничего с собой не взяла, все осталось на страшной съёмной квартире. Была бутылочка, но и та где-то потерялась.

– Скоро, – напоминаю я.

Дверь открывалась уже десятки раз. Каждый раз я вздрагивала, ожидая Давида, но ошибалась. Перестала верить этой двери. Обычно она распахивалась шумно ударяясь о стену, с неё уже сыпалась штукатурка. Я вздрагивала. А теперь дверь открывалась так медленно, что я напряглась. Все поняла. Боясь идти навстречу, все же пошла. Открыла.

Давид стоял, прислоняясь к стене, не в силах войти внутрь. Кожа, обычно чуть смуглая, сейчас мертвенно бледная. Но он жив. Живой. Смотрю на него, любуюсь им, думаю о том, что ему удивительно подходит его имя. Он так красив…его лицо словно высечено из мрамора. Мои мысли сейчас неуместны, но мне нравится их думать. Они говорят мне о том, что мы живы.

– Ты пришёл, – растерянно выдохнула я.

– Конечно, девочка, – нашёл в себе силы улыбнуться он. – А теперь валим отсюда скорее.

Я кивнула. Он оторвался от стены, чуть пошатнувшись. Я дернулась к нему, помочь, но он остановил меня жестом. Поправил одежду, а я поняла, что на ней снова пятна крови. И кровью пахнет, теперь когда я её вижу, кажется, особенно сильно.

– Идём.

Иду. Крепко держу Льва. На улице ещё так светло, а мне казалось, будто много часов прошло. Ещё кажется, что все знают, что с нами произошло. Смотрят. Этого не может быть, убеждаю себя. Машина, которая нас ждёт, меня удивляет. Такая была у моего дедушки, ещё в девяностые, когда я пешком под стол ходила.

– Что-то не так? – спрашивает Давид взлернув бровь.

– Всё так, – торопливо отвечаю я.

Дверцу заедает, потом она все же открывается. Со скрипом. В машине тоже кровью пахнет. И пылью. Сажусь, устраиваю ребёнка на коленях.

– У нас ребёнок не в кресле, – спохвытываюсь я. – Вдруг гаишники остановят?

– Это все, что тебя сейчас волнует? – он глаза закатывает и даже это делает красиво. Я киваю. – Ты и правда, удивительная.

Ехать нам некуда. Объясняю, как добраться до моей съёмной квартиры – если до этого не нашли, и сейчас не найдут. Давиду явно полежать нужно, чем скорее, тем лучше.

– Тут неуютно, – оправдываюсь я входя.

Главное, что нет людей с пистолетами. Они наверное не догадались бы искать Давида в таком убогом месте. Он же…царь. Правда, немного покалеченный.

– Плевать, – отзывается он.

Проходит в комнату. Падает на диван. Не стонет, нет. Просто лежит молча, на лбу испарина. Дышит тяжело. Лев плачет. Вырваться из моих рук у него бы сил не хватило, просто размахивает яростно руками. Взбалтываю смесь. Кормлю ребёнка. Он очень рассержен, всхлипывает, давится смесью, она пузырится у него в уголках маленького рта.

– Тише, – шепчу я. – Тише мой маленький герой.

Глажу его щеку. Она гладкая, чуть бархатистая. Нежнее я ещё ничего не касалась. Никогда. Душу выворачивает наизнанку от щемящей нежности. Лев успокаивается. Засыпает. Кресло выдвижное, единственный плюс этой квартиры – максимальное количество спальных мест на комнату. Укладываю Льва, привычно уже подпираю подушками, чтобы не упал. Бедный ребёнок, где он уже только не побывал, где только не спал. Ему бы не все это, а просто счастливым быть.