Банк страха
Шрифт:
После раздумья принц сказал:
— В «Бургер-Кинг», на Пикадилли.
Сэм с трудом узнал принца, сидевшего за столиком в глубине ресторана. На нем был плащ неопределенного фасона и темные очки. Когда Сэм сел напротив него, он увидел, что прежде гладкое лицо Джалала сильно покалечено. Замечательная шоколадная кожа была испорчена иссиня-черными шрамами, а один глаз перевязан.
— Вы ужасно выглядите, — сказал Сэм. — Как вы себя чувствуете?
— Спасибо, мне уже лучше. Мой хирург — специалист по пластическим операциям — говорит, что мне здорово повезло.
—
— Некоторым вашим иракским друзьям не понравилась моя роль в организации побега мисс Алвен. Они, кажется, думали, что она израильский агент или что-то в этом роде. Это правда?
— Нет. Она добрая иракская мусульманка. Я уже говорил вам.
— Должен сказать, это было в высшей степени неприятно. У них сложилось впечатление, что ваша подруга удрала с их деньгами. Упоминалась сумма в сто пятьдесят миллионов долларов. Довольно много даже для такого человека, как Назир Хаммуд.
— Мне очень жаль, — сказал Сэм. Он перегнулся через пластиковую крышку стола и поцеловал принца в щеку. — Я хотел бы как-то возместить вам ущерб. Я пытался объяснить это по телефону: я готов сделать то, что обещал. Скажите только, когда мне нужно это сделать.
Джалал слегка приподнял голову и причмокнул губами, почти с сожалением.
— Вы мне больше не нужны, Сэм.
— Но как же ваш турецкий друг? Тот, кому нужен был банк в Америке? Вы сказали, что я как раз подхожу для этого.
— Теперь уже нет. Он попросил поискать другого посредника, и я нашел его.
— Но я хочу помочь вам. Мне нужно помочь вам. Вы теперь мой единственный друг.
— Вы, видимо, не поняли меня, дорогой Сэм. У вас больше нет друзей. Вы теперь, как вы сами, американцы, любите говорить, «тяжелый случай».
Сэм оставил саудовского принца в глубине «Бургер-Кинг», среди запахов жареной ветчины и картофеля. Он стал думать, что теперь ему делать, раз он объявлен парией. Потом ему пришло в голову, что, какие бы трудности ни ожидали его в будущем, одно огромное и вечное благо он обрел: ему больше никогда не придется иметь дело с принцем Джалалом.
В первые несколько ночей после возвращения в Лондон Сэм не мог заснуть. Его преследовали видения убитых и изуродованных людей: отца, благоразумного банкира Асада Бараката, горничной из гостиницы, теперь вот даже Джалала, а иногда — Лины. Ему чудилось, что он лежит на постели из отрубленных пальцев и сломанных конечностей; стоило ему пошевелиться — и он обязательно что-нибудь давил или мял. После третьей бессонной ночи он пошел к врачу, который выписал ему успокоительное. В наступившем от него наркотическом сне ему привиделся унылый серый ящик, но он знал, что внутри него — снова переломанные кости.
В одну из бессонных ночей в голове у Сэма вдруг блеснул слабый луч надежды: Лина в Израиле! Это израильтяне захватили ее в тот вечер в Женеве, и теперь она лежит на пляже в Тель-Авиве и рассказывает им все, что знает о Назире Хаммуде и иракском «мухабарате». Сэм отыскал в ящике стола визитную карточку Мартина Хилтона и набрал его номер. Ему ответил автосекретарь, и Сэм оставил сообщение. Хилтон позвонил ему позже в тот же день.
—
У нас ее нет, — сказал он. — Мы следили за ней в Женеве, но потом потеряли. Мы не знаем, где она.— Кончайте треп, — рявкнул Сэм. — Где она?
Хилтон только рассмеялся.
— Понятия не имею. Честное слово. Если что-нибудь о ней узнаете, сообщите мне.
Сэм попытался выудить у него еще какую-нибудь информацию, но Хилтон потерял интерес к разговору и сказал, что у него другие дела. Времена переменились: Сэм остался героем вчерашнего дня, а Мартин Хилтон, уже под другим именем, общался с кем-то еще.
Сэм решился на последний шаг. Вместо того чтобы покорно ждать, когда иракцы заманят их с отцом в ловушку, он сам встретится с Хаммудом и попытается договориться. Это было безумие — в конце концов, что он мог предложить Хаммуду? — но все же лучше, чем не делать ничего. И это наконец позволит Сэму увидеть в лицо человека, жизнь которого так жестоко столкнулась с его жизнью. Поэтому как-то туманным утром он позвонил в «Койот инвестмент».
Все, чего ему удалось добиться, — это голос операторши, сказавшей, что номер отключен. Изнемогая от жары, он поехал на Найтсбридж, чтобы добиться толку на месте. Управляющий зданием сказал, что все верно: неделю назад компания с шестого этажа закрыла свой лондонский офис. Он рассказал, что грузчики пришли среди ночи и вывезли все. Большинство сотрудников даже не поставили об этом в известность: наутро они пришли на работу и обнаружили на дверях висячий замок.
— А куда переехала компания? — спросил Сэм.
— Куда-то за моря, — ответил управляющий. Он смог предоставить Сэму лишь адрес для пересылки корреспонденции, который ему оставили. Это был почтовый ящик в Багдаде.
На этой неделе в дом Элен Копакен в Блэкхите пришла почтовая открытка — фотография пляжа во Флорида-Киз. Открытка была настолько яркая, что, глядя на нее, хотелось надеть темные очки. Пунктом отправления открытки был международный аэропорт Майами. На обороте стояли слова: «Жаль, что ты не здесь». Подпись — «Пришелец-феминистка».
Проведя десять дней в лондонской жаре, Сэм вернулся в Париж. Его отец все еще лежал в американской больнице в Неилли, но уже в другом номере, вместе с частной медсестрой Гретой. Старик буквально сиял. Его лицо приобрело первоначальный цвет; с рук и ног сняли часть повязок. Грета расхаживала по комнате в нижнем белье. Сэм стал бормотать, что зайдет позже, но Фрэнк прервал его.
— Сядь, сынок, — сказал он. — Я придумал, как нам избавиться от этих засранцев.
— Да? — переспросил Сэм, присаживаясь рядом с постелью. — Как же?
— Я собираюсь сровнять их с землей, к чертовой матери, вот как. Другого они не понимают. — Он протянул руку к столику и пододвинул Сэму стопу страниц, отпечатанных на машинке. — Почитай-ка это.
Сэм взял рукопись и взглянул на титульный лист: «Говоря откровенно. Как я покупал для ЦРУ принцев, королей и президентов».
— Что это, черт возьми? — спросил он.
— Это моя книга. Там все. Все, что я рассказывал тебе в Женеве, и еще куча того, что не рассказывал. Не побоюсь сказать, это что-то потрясающее. Не оторвешься.