Барабаны осени. Книга 1. О, дерзкий новый мир!

Он не ответил словами, а просто взял мою руку и покачал ее, то ли утешая, то ли недоумевая.

— Ты очень умная женщина, Сасснек, но уж извини — видишь не дальше своего носа. Впрочем, это, может быть, просто скромность?

— О чем это ты? — спросила я, слегка задетая.

— Наша девочка отличается преданностью, ты сама это сказала. Она любила своего отца настолько, что решила заняться его делом, потому что он этого хотел, пусть и после его смерти. Но ты ведь не думаешь, что тебя она любит меньше?

Я отвернулась в сторону, постаравшись, чтобы при этом волосы упали мне на лицо.

— Нет, — выговорила я наконец, хотя и с трудом, уткнувшись носом в подушку.

— Ну так вот, в этом и дело. — Джейми перевернул меня на спину и тут же очутился сверху. Больше мы не разговаривали, и все границы, разделявшие наши тела, растаяли, испарились.

Это было чудесное и фантастическое ощущение, и оно приносило покой… его тело стало моим, а мое стало частью его собственного, и я обхватила ногами его бедра и чувствовала пятками курчавые волосы, и по моей коже бродили мозолистые ладони, и его плоть ласкала меня, одновременно и острая, и мягкая, как шелк, и ритм нашего движения совпадал с ритмом биения наших сердец.

Огонь в очаге негромко шипел и потрескивал, бросая красные и желтые блики на деревянные стены нашего тесного убежища, и мы долго лежали молча, не слишком различая, какие из ног или рук принадлежат ему, а какие — мне. И когда я уже засыпала, я почувствовала дыхание Джейми у своего уха.

— Она найдет, — уверенно шепнул он.

* * *

Два дня спустя началась короткая оттепель, и Джейми, тоже страдавший легкой формой «домашней лихорадки», решил воспользоваться переменой погоды и немного поохотиться.

Конечно, земля все также была покрыта снегом, но снег был неглубокий и местами подтаял. Джейми решил, что будет совсем нетрудно ходить по склонам гор.

Я вовсе не была в этом так уверена, когда тем утром набирала снег в корзину, чтобы растопить его. Под кустами снежный покров был толстым, хотя на открытых местах он и в самом деле почти весь растаял. Но я надеялась, что Джейми прав, — наши продуктовые запасы были слишком скудными, и мяса у нас оставалось в лучшем случае на неделю; а те силки и ловушки, что Джейми расставил поблизости от нашей поляны, завалило снегом.

Я внесла корзину в дом и вывалила снег в большой котел, чувствуя себя чем-то вроде ведьмы, — впрочем, эта процедура всегда вызывала у меня подобные ощущения.

— Терпенье и труд все перетрут, — пробормотала я, наблюдая, как белые комья тихонько шипят, тая в уже кипящей воде.

У меня был только один большой котел, полный воды, постоянно кипевшей над огнем. Горячая вода была нужна не только для мытья, но и для того, чтобы сварить все то, что нельзя зажарить или запечь. Предназначенные для варки продукты укладывались в выдолбленную тыкву или в кувшин из обожженной глины, запечатывались и на веревке опускались в кипящую глубину; время от времени нужно было их извлекать наружу и проверять, как там обстоят дела. При такой системе я могла разом и сварить мясо, и иметь достаточно горячей воды, чтобы после помыть посуду.

Вторую порцию снега я набила в большую деревянную миску, чтобы он таял не спеша; эта вода предназначалась для питья. Потом, поскольку у меня не было неотложных дел, я поудобнее уселась у очага, чтобы немного почитать записи доктора Даниэля Роулингса и заштопать носки.

Поначалу я не встревожилась, когда Джейми не вернулся вовремя. То есть я всегда беспокоилась, если он уходил надолго, но только в глубине души, даже втайне от самой себя. Но потом солнце начало опускаться все ниже и ниже, и тени на снегу стали темно-фиолетовыми, и я начала прислушиваться, все более и более напряженно, — когда же наконец раздадутся его шаги?

Я продолжала заниматься своими делами, но ежесекундно ждала, что вот-вот захрустит снег под его ногами, готовая вскочить и броситься ему навстречу, и сразу же приняться за работу, если он, например, принесет дикого индюка или еще что-нибудь съедобное, что нужно ощипывать или обдирать. Я накормила и напоила лошадей и мулов, то и дело поглядывая вверх, на гребень горы. Когда же дневной свет начал решительно угасать вокруг меня, ожидание превратилось в отчаянную надежду.

В доме становилось все холоднее, и я вышла наружу, чтобы принести дров. На самом-то деле был не вечер, было чуть больше четырех часов дня, подумала я, просто в горах темнеет раньше… и тени под высокими замерзшими кустами черники сгустились, как будто до ночи оставались считанные минуты. Впрочем, еще два часа — и наступит полная тьма.

Поленница дров была припорошена снегом, и то дерево, что лежало снаружи, отсырело. Но, забравшись на колоду, стоявшую рядом, я могла дотянуться до тех поленьев, что лежали уже под навесом сарая, — и, как всегда, я при этом боялась, что где-то там прячется змея или еще кто-нибудь, решивший, что наш дровяной сарай — самое подходящее для него убежище.

Я сначала постучала палкой по поленнице, потом всмотрелась в полутьму, а потом, чтобы окончательно успокоить себя, потыкала палкой в промежутки между обрубками стволов. Не услышав ни визга, ни шороха, ни каких-либо других звуков, которые мог бы издавать затаившийся враг, я уже более уверенно принялась нашаривать подходящие поленья. Толстый сосновый чурбак — это как раз то, что надо, он будет гореть долго и даст много тепла.

А мне очень хотелось, чтобы сегодня в доме было не просто тепло, а жарко; ведь после целого дня охоты на морозе Джейми наверняка и сам будет как ледышка.

Итак, сосновый чурбак для жара, и еще — три тонких обрезка ствола гикори, он не горит, а медленно тлеет… тем более, что я возьму ореховые поленья с наружной стороны, влажные. Да и вообще лучше натаскать всего побольше, и сложить пока у очага, пусть дрова просыхают, пока я заканчиваю готовить ужин; а уж потом, ложась спать, я положу поверх огня ореховые стволы, и они будут тлеть до самого утра.

Тени приобрели уже индиговый оттенок, стали черно-синими, наступили унылые зимние сумерки. Но небо над вершинами было еще темно-лавандовым там, где его не закрывали плотные облака… снежные облака. В воздухе ощущалась сырость; ночью температура воздуха упадет, и тогда повалит снег.

— Чертов мужик, — вслух выругалась я. — Какого черта ты там делаешь, лося выслеживаешь, что ли?

Мой голос прозвучал глухо и мрачно в сыром, прижавшемся к земле воздухе; но все равно мне стало немного легче. Если Джейми и впрямь добыл какого-то крупного зверя уже к вечеру, он вполне мог решить остаться рядом с тушей на ночь; разделывать большую тушу — дело утомительное и долгое, а мясо вряд ли пролежит в лесу долго, если его не охранять, — желающих поживиться тут хватает.

Мое овощное рагу все еще варилось, и дом был насквозь пропитан запахами лука и дикого чеснока; но мне совершенно не хотелось есть. Я передвинула котел в глубь очага — когда Джейми вернется, я снова сдвину его к огню, и все сразу закипит. Уголком глаза я заметила какую-то зеленую вспышку и повернулась, чтобы посмотреть. Это была крошечная зеленая саламандра, напуганная до полусмерти, — она выскочила из расщелины в чурбаке, куда спряталась на зиму.

Да, она была зеленая с черным, похожая на маленький драгоценный камень; я поспешила поймать ее, пока она с перепугу не прыгнула в огонь, и вынесла глупое существо из дома, причем саламандра панически вертелась и жутко щекотала мои ладони. Я сунула ее назад в дровяную кучу, в самый низ.