Барабаны пустыни
Шрифт:
— Велики ли убытки?
Шейх подождал, пока утихнет гром.
— Тут похуже убытков, сынок…
Дамуми вздрогнул. Подвинулся поближе к шейху, который покорно сидел под дождем на корточках, завернувшись в одеяло.
— Значит…
— Нет, нет! — прервал его шейх. — Пока нет… Но разве ты не слышал причитаний твоей тетки Захры?
Дамуми напряг слух. Крики людей то затихали, то нарастали вновь, и тут же все звуки покрывал рокот взбесившегося грома. Дамуми тряхнул головой:
— Я ничего не слышу. Вопят, как в день Страшного суда. А что, с ней случилась беда?
Шейх помедлил, прежде чем ответить:
— Ничего
Он поднял голову: Дамуми стоял перед ним, промокший до нитки. Их глаза встретились, и, несмотря на темноту, Дамуми заметил слезы в глазах шейха. Почему он плачет? Значит, есть какая-то серьезная причина. Дамуми внезапно почувствовал, что сейчас шейх сообщит что-то страшное: беда уже случилась или случится вот-вот…
— Тамима! — произнес шейх и уронил голову.
Дамуми рванулся к нему всем телом, упал на колени, схватил за руку. Шейх перестал перебирать четки, поднял на Дамуми глаза, забормотал что-то невнятное. Не выдержав пристального взгляда Дамуми, он вновь прикрыл веки. Сказал с закрытыми глазами:
— Нет. Пока нет… Пока — нет.
Дамуми взорвался:
— Что значит «пока нет»? Шейх Мухаммаду! Не лги мне. Или все уже кончено, или…
Шейх прошептал:
— Смотри. — Пальцем указал на долину. Дамуми в бешенстве оглянулся. Шейх с горечью бросил:
— Она там!
Сквозь мрак и дождь Дамуми пытался разглядеть долину, залитую водой. Прислушался. Повернулся к шейху, не поднимаясь с колен.
— Ты уверен, что она там? То есть… ее не смыло… — он перевел дух, — пока?
— Она кричит. Это из-за шума не слышно. Там, посреди долины, есть холм. Она на холме, слава аллаху.
Дамуми, поднимаясь, спросил шейха, который снова вернулся к своим четкам:
— А мужчины так ничего и не сделали?
— Они ждут…
Откашлявшись, он продолжал с отчаянием в голосе:
— Они ждут, пока поток не утихнет немного, на то воля аллаха. А мужчины в наше время что женщины. Ты знаешь…
Дамуми резко оборвал его:
— Утихнет он, как же! Он все усиливается, ты же сам видишь, долина вся волнами ходит, полна до краев, а холм-то маленький, я знаю… Да и ты знаешь. — Он завертелся на месте. — О господи! Почем теперь души рабов твоих, а?! Женщины плачут, кто-то помощи просит, а мужчины ждут! Тьфу!
Ряд мужчин дрогнул, пришел в движение. Дамуми не глядя отодвинул кого-то рукой, пошел в сторону палатки. Все гуськом потянулись за ним.
Гневный голос небес смешался с отчаянными воплями людей. Сквозь этот шум вдруг прорвался голос Захры, рыдавшей у входа в провисшую шерстяную палатку, в которой сгрудились женщины и дети. Дамуми, пригнувшись, вошел внутрь. Свет сочился из фонаря, висевшего под потолком. Женщины перестали кричать, увидев Дамуми. Даже Захра смолкла. Никто не произнес ни слова, когда он шагнул вперед и стал развязывать веревку, державшую фонарь. Захра выдавила наконец:
— Дамуми… Дамуми… Тамима!.. Доченька моя, дочь…
Слезы душили ее, не давая говорить. Дамуми повязал фонарь себе на шею. И вдруг схватился за шест, на котором держалась палатка, с силой тряхнул его. Палатка рухнула на головы женщин, заплакали дети. Он вышел с фонарем, болтавшимся на груди, сжимая в руке огромный шест.
Фонарь осветил лица собравшихся мужчин, когда он пробирался между ними, направляясь к шейху Мухаммаду. Позади из-под палатки вылезли несколько женщин. Словно рыбы сквозь заросли
водорослей, они проскользнули между рядами мужчин. Воцарившееся молчание нарушал лишь детский плач. Опять сверкнула молния. Немного подождав, проворчал гром. Дамуми остановился у завернувшегося в одеяло шейха.— Шейх Мухаммаду, дай мне еще одну палку!
Шейх поднял голову. Протянул ему свой посох и, глядя на высокий шест, сказал:
— Возьми. Равновесия ты все равно не удержишь… Ну да, может, пригодится… Возьми.
Уже собираясь уходить, Дамуми вдруг вспомнил:
— Шейх Мухаммаду, дай мне свое одеяло!
Шейх поднялся, снял с себя одеяло, накинул его на плечи Дамуми. Поискал в своей широченной одежде веревку, привязал одеяло ему на шею. Дамуми послушно стоял, следя за тем, чтобы одеяло не заслоняло ему свет фонаря.
— Да благословит тебя аллах! — прошептал шейх.
Дамуми взял посох, прижал шест к груди. В дрожащем свете фонаря он увидел в глазах шейха слезы. Коснулся его руки, сжимавшей зерна четок, и сказал:
— Помолись за меня… А не вернусь, прочти за упокой моей души «Фатиху» [7] .
Сдавил шейху руку, подхватил шест и зашагал к долине. Женщины потянулись за ним. Шейх стоял, провожая Дамуми взглядом. Пальцы его перебирали гладкие четки, губы неслышно бормотали «Фатиху».
7
«Фатиха» («Открывающая») — молитва, первая сура Корана.
Кто-то из мужчин прошептал в темноте:
— Сумасшедший!..
Шейх услышал его и осадил:
— Заткнись, баба!
Другой твердо проговорил:
— Дамуми знает, что делает.
Первый мужчина сказал совсем тихо, чтобы его не услышал шейх:
— Лучше пусть погибнет один человек, чем двое!
Шейх и на этот раз расслышал, подошел к толпе мужчин и гневно закричал:
— Замолчи, собака!.. Баба!
Снова наступила тишина. Глаза людей следили за удаляющимся светом фонаря. Поток бушевал. По долине гуляли гребешки волн. Словно грязный пот стекал со спины великана.
Одна из женщин вскрикнула. Пронзительно заголосила Захра.
Дамуми опустил шест в воду, но поток чуть было не унес его. Дамуми изо всех сил вцепился в мокрый шест и начал осторожно сползать в воду. При виде этого зрелища женщины в ужасе закричали, к ним подбежал шейх Мухаммаду, встал рядом, не сводя глаз с Дамуми, прыгнувшего в воду. Когда тот чуть не потерял равновесие, шейх стал призывать на помощь всех святых. Женщины подхватили его молитву. Но Дамуми выровнялся и продолжал осторожно продвигаться вперед, опираясь на длинный шест. Он слышал, как шейх кричал ему:
— Остерегайся ям посреди долины… Они глубокие… Остерегайся…
Дамуми вступил в противоборство с могучим потоком, и, по мере того как он удалялся, фигура его становилась все меньше и меньше, словно его медленно засасывал водоворот…
Начало начал
Когда соберутся на небе тучи и вдруг хлынет ливень, ребятишки нагишом выбегают на открытое место и хором кричат:
— Лей, лей посильней! Будут финики вкусней! Были б финики вкусны, косточки нам не нужны! Что ж вода твоя, ей-богу, впрямь забыла к нам дорогу?!