Барабаны пустыни

— Ты слепец! — все больше нервничая, объясняла женщина. — Я не выдумываю, они гнались за мной! А сейчас прижались к стене, ждут меня. Я их вижу!

У лавочника наконец лопнуло терпение, и он уже с раздражением смотрел на трясущуюся от страха женщину. Со слезами на глазах она произнесла слабым голосом:

— Прости, ради аллаха, я не хотела…

— Ничего, ничего. Отдохни тут и никого не бойся, я рядом… Чай, кофе?

— Нет, спасибо.

Они помолчали, потом он укоризненно проговорил:

— Нельзя женщинам выходить на улицу так поздно без провожатого.

— Было еще не поздно… Автобус опоздал. Я вышла из дома тети в девять часов. Девять часов — это не поздно…

Лавочник поиграл зернами четок, глаза его, увеличенные толстыми линзами, пробежали по ее фигуре, с головы до ног, словно ощупывали. Только сейчас она заметила, что он в очках: действительно слепой… Старик пододвинул деревянный стул, сел рядом. До этого мгновения она чувствовала себя спокойно в его присутствии, ведь он ей в отцы годится…

— Ты можешь переночевать здесь, милая. У меня еще одна комната.

Он откашлялся и, заметив растущее недоверие в ее глазах, сказал нарочито равнодушным тоном:

— Я постелю себе здесь, в лавке.

Сердце женщины учащенно забилось — вот попалась, как птица в клетку!

— Нет-нет!.. Я должна идти… Меня муж ждет.

Его взгляд разочарованно скользнул по обручальному кольцу у нее на пальце.

— Как хочешь… Я хотел тебе добра, — сказал старик, не сводя с нее взгляда — противного, липкого взгляда ехидны. Пусть извиняется и уходит, раз его предложение ей не по душе. Пусть убирается вон! Прочь к собакам, прижавшимся к стене напротив, грозил его взгляд.

— Вызови полицию, ради аллаха! Я боюсь выходить одна, — наконец выдавила она из себя.

Зрачки его, увеличенные толстыми стеклами очков, продолжали ощупывать, пожирать ее. Птичка, случайно залетевшая в дверь, вот-вот вырвется из клетки, ускользнет, ускользнет навсегда…

— Хорошо, — поколебавшись, сказал он и стал набирать номер.

Машина притормозила в нескольких шагах от дома. Офицер, кажется младший лейтенант, вылез и направился к входу в лавку. Он немного задержался возле двери, суровое выражение на его лице уступило место дружелюбной улыбке. Офицер вошел, взял стул и сел, не дожидаясь приглашения — в собственных владениях можно не стесняться. Вытащив пачку из кармана, он предложил сигарету женщине. Своим решительным отказом закурить она хотела показать ему, что и все другие нескромные предложения она тоже встретит отказом. Она порядочная замужняя женщина, она воспитывалась здесь, в этой стране. В традициях этой страны…

— Нет-нет, спасибо. Я не курю, — проговорила она скороговоркой, словно торопясь выпутаться из силка, стянувшего ее мертвой хваткой.

Улыбка исчезла. Он вытащил из пачки одну сигарету и закурил, совершенно не обращая внимания на хозяина лавки. Он не сводил с нее глаз, пуская тоненькими колечками дым, и долго молчал, прежде чем спросил:

— Где ты живешь?

— На Зеленой горе.

— Хорошо. Поехали.

Лейтенант поднялся, показав всем своим видом, что он официальное лицо, но глаза, горевшие животной похотью, выдавали его, или это ей показалось?

Женщине стало жутко при мысли о таком попутчике. Сбросить, сбросить с себя поскорее этот взгляд, эту накидку из шкуры ехидны или, может, лягушки? Липкую, ядовитую тряпку… Тошнота подкатила к горлу.

— Нет… Прошу вас, вызовите мне лучше такси.

Офицер обменялся взглядом с хозяином лавки. Старик пожал плечами и покачал головой:

— Она сама просила вызвать полицию, спросите.

Офицер перевел взгляд на женщину, потом опять посмотрел на лавочника, еле сдерживая ярость.

— Вызови ей такси! — бросил он повелительным тоном и отвернулся.

Все замолчали. Обхватив колени руками, женщина продолжала неподвижно сидеть в жестком, неудобном кресле. Она даже не взглянула на часы.

Свободное такси остановилось у входа. Из него вылез шофер — тучный, маленького роста, с плоским лицом. От одного вида подобного типа тошно станет! Ну за что ей такое весь день! Не сказав никому ни слова, она торопливо вышла из лавки и села в машину.

— Подбрось ее на Зеленую гору! — приказал полицейский. И подмигнул.

…Медовый месяц они с Ахмедом провели в Париже. Спустя несколько недель, уже дома, он сказал ей с горьким упреком:

— До каких же пор ты будешь воевать с нашими обычаями, гоняясь за модой, заводить знакомства без разбору, все вечера просиживать с незнакомыми мужчинами у подружек! Ты что, в Европе? Забыла, где ты живешь?

Тогда она ответила ему вызывающе:

— А чем я отличаюсь от европейских женщин? Теоретически по крайней мере? Если они читали Кафку, Неруду, Ницше, Хемингуэя и Сартра, то и я их всех читала. А потом, я женщина серьезная, ты это знаешь. При чем тут моды и вечеринки?

— Я не хотел задеть тебя, твой образ жизни, мировоззрение… Но пойми, наше общество совершенно иное…

— Так вот оно в чем дело! Жизнь в нашем обществе не та же, что в европейском? В колледже я как-то не задумывалась над этим…

Она не помнила, чем кончился этот разговор, но неделю спустя один их знакомый, Аббас аль-Мисурати, в жарком споре по поводу положения ливийской женщины сказал ей:

— Я поверю только в реальную эмансипацию женщины. Что толку провозглашать ее в таком отсталом феодальном обществе, как наше, с его вековыми традициями и устоями? Свобода не свалится с неба вот так, сразу. Твоя беда в том, что ты упряма. Ты еще поплатишься за это…

У ворот Ибн Гашира машина вдруг круто свернула влево и понеслась в кромешной тьме — ни огонька не мелькало по сторонам. Оцепенев, она сидела молча, словно покорившись судьбе.

Вдруг, увидев у дороги аллею деревьев и среди них дома, она собралась с силами и закричала:

— Стой! Говорю тебе, стой. Сбавь скорость.

Кажется, на него подействовало. Не оборачиваясь, таксист сказал:

— Знаю… знаю. Главная дорога к Горе перекрыта. Я еду кружным путем. — И подбавил скорости.

— Стой! — закричала она. — Я выйду.

Он еще сильнее нажал на педаль газа.

— Стой… Я выйду. Сумасшедшая скорость… Стой!.. Ты что, оглох?

Машина неслась со скоростью ветра, казалось, она парит в воздухе.

— Стой… Ненормальный!

Она схватила его за горло…

Бегом, бегом, быстрее… Сил нет, нечем дышать… Быстрее… сумка упала… Быстрее, бегом… быстрее…

Она не помнила, как добралась до дома. Ключ пропал вместе с сумкой. Она долго молотила кулаками в дверь. Муж открыл ей, щуря заспанные глаза.