Барбаросса

– Что именно вы хотели бы узнать, ваше величество?

– Да все! Кто такой этот сарацин, чем он опасен, что в нем особенного? И главное, почему его преосвященство так страстно желает начать против него большую войну? Что же вы молчите, милейший?!

– Собираюсь с мыслями, ваше величество.

– Как вас зовут, господин переводчик?

Освещаемое сполохами каминного пламени одутловатое лицо короля могло показаться зловещим. Скансио лучше многих в стране знал, до какой степени коварен и мстителен может быть этот человек. Ему сделалось жарко.

– Вы не хотите назвать мне свое имя?

Секретарь назвался.

– Давно ли вы служите у монсеньора Хименеса?

– Около пяти лет.

– Он сам приблизил вас? Или, может быть, вы достались ему по наследству от предшественника? Впрочем, о чем это я, кардинал слишком стар, чтобы кто-нибудь мог помнить о его предшественниках.

– Его преосвященство сам обратил на меня внимание и сам приблизил.

– Вы проявили особые способности к наукам?

– Да, ваше величество.

– Чему вы вдруг улыбнулись?

– Простите, ваше величество.

– Нет уж, говорите!

– Мне показалось на мгновение, что наш с вами разговор немного напоминает вот это.

– Допросный лист? Мы оказались под влиянием его стиля?

– Примерно так, ваше величество.

– Да, забавно, но отступаться мы от него не будем. Это самый оптимальный путь для достижения цели.

Скансио скромно кивнул.

– Итак, будьте откровенны со своим королем: кто таков этот Харудж Краснобородый, называемый также Барбаросса?

– Пират, морской разбойник, сарацин.

– Он отличается чем-то от прочих разбойников – ведь их целая пропасть в Средиземноморье?

– Он удачливее других.

– И все?

– Он самый жестокий из всех.

– И все?!

– Он достиг того, чего не достигал ни один другой сарацинский или христианский разбойник. Под его властью десяток городов, несколько островов, полсотни кораблей. Он сказочно богат и становится все богаче.

– Но этого все равно мало!

– Для чего «мало», ваше величество?

– Для того, чтобы разбудить такую ненависть, которую мы видим в действиях кардинала.

Скансио промолчал.

– Кардинал его ненавидит, он хочет не просто его победить, он хочет его уничтожить, или я не прав?

– Мне трудно судить, ваше величество.

– Бросьте! Я же вижу, я же чувствую! Он согласился на невиданные уступки в деле толедских кортесов, ведь не потому же, что ему хочется проучить удачливого сарацина. Матерь Божья, я много лет уже не видел человека, в коем горело бы столь чистое, без какой-либо примеси желание мести. Мести за что, господин секретарь?

– Я бы не взялся…

– Ложь, вы не можете не знать! Вы все время находитесь рядом, вы пользуетесь доверием монсеньора, это же видно, вы не можете не знать всего.

– Я не знаю, как мне убедить вас, ваше величество, но, право, я сам тону в догадках и домыслах.

– Может быть, Харудж убил кого-то из близких родственников кардинала?

Секретарь лишь покачал головой.

– Может быть, захватил в плен и теперь требует выкуп, какой-нибудь огромный выкуп?

– Я ничего не слышал об этом, ваше величество.

– А не мог он оскорбить монсеньора, лично, глубоко оскорбить? Опять качаете головой. Учтите, мое терпение небеспредельно, свое любопытство я привык удовлетворять. Любой ценой. В ваших интересах помочь мне.

– Я понимаю, ваше величество.

– В глазах кардинала вы человек, уже не представляющий никакой ценности. Раз вы побывали у меня в гостях, вы не могли не рассказать все, что вам известно.

– Я хочу рассказать все, спрашивайте!

– Почему кардинал Хименес затевает такой большой поход против Харуджа?

Секретарь уронил лицо в ладони.

– Если вы будете вести себя столь уклончиво, я прикажу применить к вам более жесткие средства убеждения, чем словеса.

– Но тогда, ваше величество, вам самому придется встать к пыточному станку и лично обувать мою ногу в «испанский сапожок». К сожалению.

– Что вы такое несете?!

– Удобна ли для королевского достоинства роль, более подходящая постельничему?

– Вы уже закончили бредить?!

– Простите, ваше величество, но я нахожусь в здравом рассудке, хотя и в тягчайшей тоске. А что касается «испанского сапожка»… раз вы решили беседовать со мной с глазу на глаз, значит, не хотите, чтобы сообщенные мной тайны попали в какие-нибудь уши, кроме ваших.

– Чтобы вы не разболтали о ваших тайнах, я прикажу пыточным мастерам залепить уши воском, они ничего не услышат.

– Если вы прикажете им это сделать, они приложат все усилия, чтобы услышать то, что я стану говорить.

– Я прикажу их казнить.

– Перед казнью они поведают тайну другим палачам, вам придется казнить все новых и новых людей, пока в королевстве не останется никого.

Король встал, налил себе вина в высокий серебряный кубок, поднес ко рту, но пить не стал.

– Да, настоящая тайна – это такая тайна, которую должен знать только один.

Скансио истово закивал:

– Да, ваше величество, да. Только один! И этот один уж никак не я!

Карл усмехнулся, приласкал двумя перстеносными пальцами свою острую бородку. Покосился в сторону размытых теней в глубине залы.

– Вы рассуждаете разумно, знаток языков, но однако же в ваших рассуждениях имеется явное противоречие.

– Укажите мне на него, ваше величество.

– Судя по бумагам, которые вы мне подсовываете, кое-какое представление об этой пресловутой тайне имеют по крайней мере два человека. Кроме монсеньора еще и отец Хавьер.

– Надо полагать, да.

– Но где два, там и сто.

Секретарь заерзал на своем месте. Еще минуту назад ему казалось, что он миновал опасное место в разговоре с королем. Оказывается, нет!

– Сами вы, человек, не знающий ничего, видели этого пирата, а?

– Когда бы я имел несчастье видеть его, я был бы лишен счастья видеть вас, ваше величество.

Карл прошелся перед камином, остановился, глядя в огонь. Потом глаза его смежились. Король думал. Вслух.

– Этот человек определенно обладает властью над человеческими душами. Большей властью, чем духовные пастыри, военачальники и деньги. В чем природа этой власти?