Барби. Часть 1

Другой знак, похожий на две треугольные зарубки от топора — элементаль Пельтье. Сложная и хитрая штука, названная в честь давно покойного демонолога. Поглощая энергию адских чар, протекающую через него, он должен охлаждать определенный участок узора в месте контакта, но… Но ни хера не охлаждал, поскольку был подсоединён к общему узору бессмысленной и сложно устроенной связью из целого множества ломанных линий.

Штука, похожая на адскую бабочку с двумя головами, вплетенная в общую цепь — Стабисторов Сигнум. Котейшество три дня вбивала ей в голову его суть и место в общем узоре, и вбила-таки — этот узел служил для стабилизации магического поля, снижая напряжение с увеличением температуры. Но к чему он здесь, на этом месте?..

Сложные твари с развивающимися хвостами — диодоганновые руны. Вот только они следуют друг за другом в порядке, который уничтожает весь смысл их существования. Штука вроде надутого рыбьего пузыря с россыпью мелких сигилов внутри — Клистроновый Сигнум. Когда-то она стирала пальцы в кровь, пытаясь изобразить его при помощи чернил на бумаге, но так и не добилась в этом серьезных успехов. Он сидит в схеме совсем не в том месте, где должен сидеть, мало того, повернут вверх ногами и скособочен на одну сторону… Он вообще не должен работать в такой архитектуре, однако же работает, мало того, включен в общую цепь и негромко потрескивает, выполняя какую-то неведомую ей работу…

Прекрасно. Охуительно прекрасно, сестрица Барби. Мало того, что ты пробудила чары, которых не заметила, точно слепая кобыла с бельмами на глазах, так еще и не в силах уразуметь их смысл…

Давай, никчемная пидорка. Вспомни, чему учили тебя в университете, тщась вырастить из никчемной швали ведьму!..

Барбаросса застонала. Так, словно пульсирующие вокруг нее адские силы уже заключили ее в свои сети, сделав частью общего узора, прокачивая через ее тело смертоносные энергии Ада, неумолимо превращающие плоть в осыпающиеся на пол хлопья копоти.

Чем больше она вглядывалась в змеящиеся вокруг узоры, тем меньше смысла в них видела. Многие фигуры были незнакомы и выглядели так, будто их рисовал трясущимися руками выживший из ума художник, руководствующийся не сложно устроенными правилами Ада, грозящими мучительной смертью за неверно наложенный штрих, а своими собственными представлениями. Барбаросса была уверена в том, что не видела ни одной из этих фигур на университетской доске. Другие, знакомые ей, были начертаны так, что теряли всякий смысл. Все эти гроздья переходящих друг в друга стабисторовых чар, увенчанные тяжелыми бусинами селеновых и стабилитронных глиф, все эти концентрические окружности, запирающие друг друга в бессмысленном лабиринте…

Адские сигилы вокруг нее, пылавшие янтарным светом на половицах, стенах и рамах, едва заметно ворочались на своих местах, издавая негромкое шипение. Барбаросса знала, что это всего лишь отзвук проходящих через них адских энергий, однако не могла избавиться от ощущения, что слышит издевательский шепот. Будто эти мелкие хвостатые твари, обретшие самостоятельную жизнь, наслаждались ее смущением и растерянностью, с удовольствием пялясь на то, как она, стиснув зубы, лихорадочно пытается разобраться в устройстве окруживших ее чар. Чертовы отродья. Ощетинившиеся хвостами, усами и жалами, они сами походили на миниатюрных демонов из Преисподней.

Соображай, приказала себе Барбаросса, стискивая зубы еще сильнее, до хруста в висках. Соображай, безмозглая ты потаскуха, иначе останется от тебя не миннезанг, а подгоревшие сопли на полу. Ты пялилась на эти фигуры три года подряд, натирая себе мозоли на жопе, ты чертила их в учебных тетрадях, учась сочетать друг с другом, ты аккуратно перерисовывала их у Котейшества, злясь на собственные пальцы, так умело управляющиеся с кистенем, но такие никчемные, стоит им только взяться за перо…

Соображай!

Тщетно. Чертов лабиринт, обступавший ее со всех сторон, было невозможно ни разгадать, ни распутать. Едва только взгляд касался ближайших линий, силясь разобрать их смысл, как тотчас вяз в хитросплетении из нитей, точно конское копыто в свежей пашне, рождая в голове один только тревожный тяжелый гул. Даже если ей удавалось расшифровать одну фигуру, верно поняв ее смысл, за ней тотчас стояла другая, совершенно непонятная или — хуже того — знакомая, но полностью перечеркивающая смысл первой.

Дьявол. Кажется, в этот раз ты немного влипла, а, сестрица Барби?..

Адский лабиринт из пляшущих вокруг нее глифов был непреодолим. Напрасно она пыталась то одолеть его с наскока, стиснув зубы, точно колючую чащу верхом на резвом жеребце, то планомерно штурмовала с одной стороны, как осажденную крепость. На место одному расшифрованному знаку приходило три непонятных, а стоило хотя бы на миг утратить концентрацию, как крохотная тропинка, прорубленная ею в этом херовом лабиринте, зарастала без следа.

Нелепица. Вздор. Абракадабра.

В следах гусиных лап вокруг лужи и то больше смысла, чем в этих сигилах, разбросанных по всему дому, сигилах, которые отчаянно не желали складываться в знакомые ей формы. Как она ни пыталась, она не могла разглядеть за этими полчищами корчащихся уродцев устойчивой системы. Вообще никакой системы. Все эти херовы хвостатые твари, корчившиеся на своих местах, будто были рассыпаны слепцом или сумасшедшим.

Барбаросса до крови прикусила губы.

Слишком сложная схема, слишком запутанная. Будь здесь Котейшество, ей наверняка достаточно было полоснуть по окружающим сигилам взглядом, чтобы мгновенно определить заключенные в узор чар векторы силы, расшифровать чертов лабиринт и вычленить из него основные элементы. Вот только она — не Котейшество…

Барбаросса хотела вытереть вспотевшие ладони, но обнаружила, что они заняты — прижимают банку с гомункулом к животу. Блядская банка… Она совсем забыла, что замерла с нею в руках. Пойманная на месте преступления, так и не успела сунуть в мешок свою добычу. Надо спрятать банку нахер, пока мелкий ублюдок спит и…

Гомункул не спал. Приникнув к боку банки уродливыми тонкими ручонками, он с интересом изучал Барбароссу сквозь толстое мутное стекло. Голова, похожая на большой разбухший корнеплод, тяжело покачивалась на съежившемся сухом торсе, выпученные по-рыбьи глаза внимательно взирали на нее через толщу колышущейся жидкости. Внимательно и… Насмешливо? Вздор. Барбаросса стиснула зубы. Даже если этот шлюхин выкидыш, напитанный жалкой крохой магических чар, сознает происходящее, он совершенно точно не умеет ухмыляться — у гомункулов нет развитых мимических мышц. Просто иллюзия, конечно, вызванная натяжением кожи на его лице, да еще неверным светом, но…

На миг ей захотелось хорошенько размахнуться и садануть банку прямо об пол. Гомункулы славно взрываются, это она уже выяснила, а их раковины чертовски хрупки. Да, это отродье определенно расхочет улыбаться, превратившись в ком растерзанного влажного мяса на полу. Но…

Может, сестрица Барби никогда не отличалась великим умом, прилежанием или порядочностью, но у нее было то, что заслужило ей определенную репутацию в этом блядском городе. И помогло протянуть здесь три с половиной года. Ее адское упрямство, с которым не смогли бы совладать сорок легионов демонов. Упрямство, против которого была бессильна даже Панди.