Барин-Шабарин 5

— Сколько конных людей вошли в город? — спросил Эдвард Джон.

— Четверо. Оружия при них замечено не было. Ещё в город въехали две телеги с мужиками…

— Что? Четверо? Так что вы панику разводите? Если бы действовала охрана Шабарина, здесь уже было бы два десятка вооружённых до зубов головорезов. Да и вряд ли они смогут эффективно действовать без своего предводителя, — говорил англичанин, отворачиваясь от замерших в смертном покое тел.

Он явно пытался убедить самого себя, что всё идёт по плану.

— Семью того мужика, который гранату метнул в Шабарина, следует ли убить? — последовал вопрос от Збигнева.

Не такой уж простой предполагался ответ. Нет, дело не в моральных принципах или в том, что вдруг англичанин решил поиграть в благородство. У него была надежда, что Никодим, который покушался на Шабарина, будет молчать, пока будет уверен, что его семья в заложниках и не убита.

В идеале, надо было бы эту семью даже оставить в покое. Мало ли какие ещё придётся делать операции англичанину. Если все вокруг будут знать, что он не сдержал своего слова и убил семью завербованного им человека, то будет крайне сложно в следующий раз найти стоящего исполнителя. Конечно, Эдвард Джон рассчитывал на то, что крайне малое количество людей узнает о случившемся, но всё же люди англичанина всегда заходили в сарай, где содержались пленники, в масках, чтобы нельзя было их в дальнейшем опознать.

— Уходим! — сказал английский шпион одновременно с тем, как испустила дух женщина, с которой он всего полчаса назад имел близость.

Старая, обшарпанная, неприметная карета, отличавшаяся лишь тем, что скрипела всё же тише, чем обычный тарантас, ожидала не прямо рядом с трактиром, где обосновался англичанин. Ее оставили в соседнем дворе.

Один из охранников Эдварда Джона запрягал лошадей в карету. Вот туда и направился англичанин. Через зал, пройдя кухню, Эдвард Джон подходил к карете в сопровождении троих своих охранников, одним из которых был тот самый наблюдатель, заметивший въезжающих в городок.

— Вжух, вжух, вжух! — в сторону четырёх мужчин полетели камни.

Если от первого камня англичанину удалось увернуться, то второй попал ему в живот, а третий всё-таки достиг лба. Темнота…

* * *

— Что происходит? — в сопровождении двух охранников ко мне в новый кабинет ворвалась фурия.

— Любимая, я тоже рад видеть тебя, — с усталой улыбкой произнёс я.

— Немедля проведи меня к сыну!

— Приведите Петра Алексеевича! — приказал я, и один из моих помощников моментально направился во флигель.

Именно туда, под контроль двух охранников, нянек и мамок, я и отослал сына. Ему не стоило видеть всю ту работу, которая кипела в доме губернатора. Или слышать крики, издаваемые теми людьми, которых удалось уже взять за пособничество английскому шпиону.

Святополк Мирский сумел обзавестись некоторыми исполнителями, которые служили ему на постоянной основе. Вот их и допрашивали с особым тщанием, без каких-либо оговорок на милосердие.

— Рассказывай! Не смей прикрываться тем, что я не могу влезать в твои дела! — потребовала Лиза.

Я не стал артачиться, понимая, что она вправе требовать. Я же скрывать от матери ситуацию, которая коснулась нашего общего сына, права не имею.

— Петенька! Петруша! — Лиза бросилась к сыну и стала целовать его, периодически обнимая так, что могла бы от любви и раздавить. — Где? Где у тебя болит?

— Мамя, я мусичина. Заловаться не буду! — с серьёзным видом, нахмурив бровки, сказал Пётр Алексеевич Шабарин.

— Ха-ха-ха! — рассмеялся я, уж до того умильно всё это звучало.

— Смешно тебе? Меня пропустили в город, а профессора Пирогова уже едва ли не три часа держат на въезде в город. Немедленно разберись с этим! — Лиза командовала мной.

— Я тебя люблю, но разговаривать так со мной не надо, — строго сказал я, а сам отправился давать указание, чтобы Пирогова не только пропустили, но и сопроводили с хлебом-солью.

— Ты цел? Если бы ты не послал ко мне людей сказать, что с тобой всё в порядке, я бы сошла с ума. Когда узнала, что тебя хотели… — присмирев, отчего-то смутившись и опустив глаза, сказала Лиза.

— Это можно считать признанием в любви? — улыбнулся я, вставая со своего кресла и обнимая жену и сына.

— Дурак ты! Люблю вас больше жизни, — сказала Лиза.

Её глаза предательски блеснули влагой.

— Мама, ты плачешь потому, что папа дурак? Он не дурак, он умный! — сказал Петя, и теперь уж мы с Лизой дружно засмеялись.

— Вам ничего не угрожает, волноваться нечего. Но отныне и до конца войны вы оба, как моё сокровище и главная ценность, будете под охраной! — сказал я столь жёстко, чтобы Лизе даже и не захотелось спорить.

— Как скажешь, — утирая платком слёзы, произнесла моя любимая женщина, мать моих настоящих и будущих детей.

— Ты голодна? Наверное, ещё ничего не ела, всё волновалась? И перво-наперво Пирогова я попрошу осмотреть тебя. Пусть он и не по женским болезням, но всё же доктор умный — если что не так, то увидит, — сказал я и поспешил дать распоряжение, чтобы нам накрыли семейный обед во флигеле.

Впрочем, вряд ли он получится по-настоящему семейным. Не пригласить профессора Пирогова к столу я не имел права.

— Ваше превосходительство, доставили англичан! — запыхавшись, весь в пыли и даже в грязи, доложился мой начальник охраны, Мирон.

— Все целы? — строго спросила Лиза. — Если это тот гад, что скрал нашего сына, у которого господин Мирский отбил Петю, то я хочу выцарапать ему глаза!

— Если пообещаешь, что только посмотришь на него, а после пойдёшь досматривать нашего сына и не будешь вмешиваться в мои дела, то я это позволю, — потом я подумал и добавил: — Мирский, дорогая, давно не друг нам. Там всё было сложно. Но Мирский — предатель.

— Не может быть! Он всегда был со мной такой обходительный! — всплеснула руками Лиза.

Я не рассказывал жене, какие отношения сложились у Святополка внутри его семьи. Сколько сама Лиза ни напрашивалась в гости к, казалось бы, такому близкому моему другу Святополку, всегда находились какие-то причины, которые не позволяли этому случиться. Я же искренне верю, что вмешиваться в чужие отношения — всегда себе дороже.

— Он-то сына нашего и выкрал, и всё с умыслом, Лизонька — чтобы, когда меня убьют, оказаться рядом с тобой, позаботиться… Ну, а чего он истинно хотел, ты поймёшь, не маленькая, — сказал я, а по мере моих слов глаза у Лизы округлялись всё больше.