Бармалей и Снегурочка

– Анфиса я. Степановна.

– Ну, а я Бармалей.

– Ай, да... – покачав головой, успела сказать почтальон, как хлопнула дверь, и в зал вошел рослый, как Бармалей, но шире в плечах и постарше его мужчина, в таком же полушубке нараспашку. Без шапки, чернявые кудри путались с овчиной на вороте. Он принес дрова, с десяток поленьев. Бросив охапку под печку с нарочитым грохотом, повернулся и, расправив плечи, прямо посмотрел на Бармалея. Орлиным взглядом. Не было в его взгляде вызова, но было предостережение и, если глянуть глубже, угроза. Тоже, красавец, отметил про себя гость.

– Так, почто вы к нам пожаловали-то? – спросила, наконец, женщина.

– Ах, да! – вспомнил о деле и Борис. – Я это, сестру ищу. Прямо сходу он стал сочинять легенду.

– В смысле, ищу? Вы откуда сами?

– Я из Берендейска. Сестрица моя младшая ушла из дому и не вернулась. Еще в конце осени ушла. Я уже все обыскал – нет нигде. Но недавно добрые люди подсказали, что вроде где-то здесь, в одной из деревень похожую девицу встречали. Так я сразу сюда.

– Не знаю, – женщина пожала плечами, выглядело, будто поежилась. – А фотографии ее у вас нет?

– Фотографии нет, – опечалился Бармалей. – Забыл взять.

– Жаль, с фотокарточкой было бы сподручней искать.

– О! – осенило вдруг Бориса. – Я могу ее портрет нарисовать. Карандаш есть у вас?

Женщина поискала на столе, и подала ему карандаш. Инструмент был едва заточен, Бармалей осмотрел его критически, но ничего не сказал, удовлетворился. Он взял из стопки на стойке чистый телеграммный бланк и на обратной его стороне принялся рисовать.

– Вот, готово! – заявил он, не прошло и трех минут. Полюбовался немного сам делом рук своих, и протянул рисунок Анфисе Степановне.

Та взяла портрет обеими руками, и при взгляде на него ее брови удивленно взлетели.

– О, а вы умеете рисовать! – оценила она.

– Немного, – согласился Бармалей. – Едва научился сходство схватывать.

Он зря скромничал, Марфушка на его рисунке была, как живая.

– Знаете, это похоже на рисунок на шоколадке «Аленка». То, что вы изобразили. По стилю. Только без платка. Красивая девчонка. Нет, никогда не видела. У нас ее не было. А вы, я смотрю, красоту везде ищете?

– Ради чего ж еще стоит жить? – ответил вопросом Борис. – Провести жизнь в поисках красоты, согласитесь, не так и плохо.

– Может быть, может быть... Нет, этой девочки у нас в Митькино не было. Я бы запомнила, сто процентов. Можете дальше даже не искать. Она покачала головой и с сожалением вернула Борису рисунок.

Стоявший доселе молчаливо и взглядом будто подталкивавший Бармалея в спину к выходу, супруг Анфисы Степановны подошел и молча взял из его руки рисунок. Молча же рассматривал его минуты три. Потом вернул портрет и сказал глухим голосом:

– В Тютькино. По осени видел ее в Тютькино. Это село рядом с нашим.

– Я в курсе. Только мимо проезжал…

– А что это ты в Тютькино делал? – вскинулась Анфиса Степановна. – Ради какого рожна тебя туда носило?

Супруг посмотрел на Афису свою задумчивым теплым взглядом. Долгим взглядом. Потом ответил спокойно:

– С кумом Георгием ездили насчет коровы. У него корова заболела, помнишь? Вот она, – он кивнул на рисунок в руке у Бармалея, – знатно животину врачевала. Прямо как рукой хворь сняла. Только не уверен я, что там она поныне. Сказывали, будто пропала. Ты, будешь в Берендейск возвращаться, заверни туда по дороге. Это недалече. Все сам и разузнаешь.

– Только и остаётся. Хорошо, спасибо! – поблагодарил Бармалей. – Что ж, поеду в Тютькино.

Он отсалютовал почтовым людям зажатым в кулаке рисунком и оставил теплую почту, где в углу в печурке весело пел огонь. Анфиса Степановна махнула рукой, а ее истопник едва улыбнулся ему вслед, да еще блеснул в его глазах лукавый огонек, значения которому Бармалей в тот миг не придал, но вполне оценил позже.

Двигатель «Волги» даже на морозе остыть не успел, завелся с пол оборота. Что ж, едем в Тютькино! – пробормотал Борис и, развернувшись перед остановкой по кольцевому следу автобуса, помчался в обратный путь. Марфин портрет он перед собой на ветровом стекле пристроил.

Что характерно, ни по дороге в Митькино, ни теперь, обратно, ему не попалось ни единого транспортного средства. Ни трактора какого, ни лошадки с санями. Да и пеших селян, кроме почтарей, никого он не встретил. Наверное, думалось ему, сидят все по домам, печки топят. Греются. Это его несет куда-то нелегкая. И все-таки хорошо, думал он, что Марфу опознали, что здесь ее живой след сыскался. Выходит, он правильно все рассчитал. Значит, в Тютькино!

До поворота на деревню он долетел лихо и, не раздумывая, свернул налево. Указатель показывал, что до Тютькино всего полтора километра. Ну, что такое полтора километра? Тьфу! Пять минут!

Дорога, правда, скажем прямо, была так себе. Грейдера не знала. Так, не ухожена, хоть и наезжена – довольно рыхлый наст. Но шипованные шины справлялись с работой вполне сносно, и Бармалей уверенно поддавал газу. Однако ближе к деревне он вдруг попал на целину вовсе нехоженую, даже не понял, как так получилось, и куда подевалась дорога. Машина с разгона села на днище, вильнула, гася скорость, потом ее понесло в сторону и, на излете траектории, уткнуло бампером в толстую березу. Мотор предательски чихнул и заглох. Все. Алес.

Тишина свалилась на его голову обвалом. Он огляделся по сторонам, но ничего кроме заснеженных полей вокруг не увидел. И только тогда понял значение лукавого огонька, замеченного им во взгляде супруга Анфисы Степановны.

Глава 5. Сказки Агафьи Никитичны

Первый шок от случившегося прошел скоро, тем более что во время происшествия Бармалей никак не пострадал. Да и времени рассиживаться и вздыхать, особо не было. В конце декабря темнеть начинало быстро, соответственно, и решения следовало принимать так же. Но тут особого выбора у него не было, вариантов виделось всего два. Либо возвращаться назад в Митькино, либо пробиваться вперед в Тютькино. Пешком, разумеется. И либо там, либо там, уже на месте искать помощи.

Бармалей выбрал второй вариант. Тем более, ему показалось, что он почти доехал, и, приглядевшись, различил впереди первые Тютькинские дома. А до Митькино еще идти и идти!

Дверцу машины он открыл с трудом, пришлось поработать ей, как лопатой для уборки снега. Оказалось, что, слетев с дороги, он зарылся в довольно глубокий сугроб. Бармалей шагнул прямо в снег, не видя дна, и сразу провалился по пояс. И, пробивая себе дорогу в снегу, вернулся назад, на проторенный машиной след. И тогда там оглянулся.