Барон Легран Гепард

К вечеру четвёртого дня недели уже читал свитки со всеми подробностями об обоих. Купец Гит был обычным серийным купцом. Лгун, обманщик. А вот о Лубе даже купцы говорили хорошо. Честен, человек слова. Понятно, почему попал в заклад и честно тянул лямку. Жизнь не менялась! Альбиносы не живут долго, если их не находят те, кому они нужны.

В полдень пятого дня оба предстали передо мной и комиссией. Три пастыря из поселений и старший монах-хранитель святого с маской на лице под капюшоном рясы сидели по правую руку от меня. Полные почтения пастыри сидели за спиной монаха-хранителя. Такое судилище придумал сам. Может быть, скажу и неприятные вещи, но народ нужно держать в страхе перед тем, от кого скрыть истину невозможно. По моему понятию это для блага того же народа. Если бы такое было в моём времени? Думаю и простым людям жилось бы легче. Но это лично моё мнение.

Первым говорил купец Гит:

— Господин Барон и святые отцы! Этот презренный человек врёт! Я ему давал в долг товар. Он его потерял! Это его вина. Да он мне отработал назначенную за товар сумму и проценты, но если бы я получил от него деньги сразу, то мог уже раз пять обернуть их. Вот и получается, что кроме долга с процентами на нём ещё есть и дополнительный долг за упущенную мной по его вине выгоду. Я оценил её так, как считаю справедливо для себя!

С гордым видом он смотрел на меня. Я поощрительно кивнул ему. И взмахом руки разрешил говорить Лубу. Тот встал, поклонился всем, взял в правую руку покрытую воском дощечку, на которой что-то писал всё время. Поднёс её к лицу и начал говорить:

— Господин барон! Святые отцы! Я здесь составил расчёт моего долга. Первоначально согласно сумме данного мне в долг товара, купец Гит получал прибыль в 25 медных чешуек на затраченную серебряную чешуйку. Отработав ему долг, я принёс ему прибыль в 43 медные чешуйки на одну серебряную, а он теперь требует одну серебряную и 25 медных чешуек на одну затраченную серебряную. Да такую прибыль невозможно получить даже за десять оборотов затраченной суммы. Спросите у любого купца!

В уме произвёл подсчёты:

"Одна серебряная чешуйка это 50 медных чешуек. Сейчас купец Гит требует 50 медных чешуек 75. 150 % прибыли! Вот оно моё родное время!"

Наверно постоянное общение с мнимым святым сказалось на отморозке-разбойнике. Считать он умел. Выхватив меч, он с криком:

— Лгать в присутствии младшего бога?

Бросился на купца Гита. Четверо воинов моего караула едва успели перехватить его. Они с трудом удерживали буянившего монаха, лоб он был здоровый! Остальным охранникам тоже скучать не пришлось. Они растаскивали пастырей. Те, услышав слова монаха-хранителя святого, осатанели. Брызгая слюной, они кучей рвались к впавшему в оцепенение купцу Гиту, громогласно понося его:

— Вероотступник! Греховодник! Оскорбитель святых устоев!

— Прекратить!

Громко закричал я. Эхо разносилось под сводами зала, множилось и налагалось на общий шум. Все замолчали. Тогда встал и громко произнёс:

— За ложь и кощунство! Купец Гит приговаривается к изгнанию из земель майората. Его имущество конфискуется и передаётся церкви. Вывести и передать его страже для исполнения моего приговора. Луб! Вы освобождаетесь от заклада, в связи с выполнением своих долговых обязательств. Все свободны! Луб останьтесь!

Купца Гита вытащили прочь. Остальные быстро покинули зал. Смотрел им вслед и понимал, что муки охраны ещё не кончились. Старший монах и пастыри держались кучно и были настроены решительно. Мы с Лубом остались вдвоём. Указал ему на скамейку и предложил присесть. Приколы своего времени помнил! "Садиться" никого не приглашал. Луб уважительно склонил голову:

— Благодарю Вас за справедливый суд, господин барон!

После этого он присел. Я кивнул ему головой. Сначала хотел высокопарно высказаться насчёт баронского правосудия, но передумал. Юродствовать не хотелось. Вот и спросил:

— Ну и чем теперь будете заниматься? Работодателя ведь лишились?

Последнее высказывание он вряд ли понял, но переспрашивать не стал, а ответил:

— Наймусь приказчиком к нормальному купцу. Семью кормить надо. У меня семеро детей, жена, мать старуха. А там посмотрим. Может, найдётся честный купец и возьмёт в малую долю. Буду жить, выбиваться из нужды. Авось повезёт!

Мы помолчали. До этого момента я всё ещё думал, насчёт управителя. Место всё ещё было свободно, но в этот момент что-то подтолкнуло меня, я решился:

— Могу предложить вам службу. Не купца, а своего чиновника. Например, управляющего моего майората. Как смотрите?

Реакция Луба меня удивила. Такое хлебное место! А он спокойно раздумывал. Да любой титулованный за такое место ноги целовать будет! А этот? Но решил не торопить его с ответом. Интересно стало, что скажет. Молчание затягивалось. Но вот Луб решившись, посмотрел мне в глаза:

— Я очень признателен Вам за ваше предложение. Для меня безродного, простого купца, только освобождённого от заклада это большая и неожиданная честь. Наверно и Вам, и мне нужно подумать и всё взвесить. Разрешите удалиться?

Я разрешил, но только до завтрашнего дня. Так у меня появился управляющий майоратом. Об этом выборе не жалел никогда. А уж остальные чиновники расплодились сами, как тараканы в моём мире. Но это наверно неизбежно. Вот так решилась ещё одна проблема. И снова пришли новые проблемы. Интересно, это так у всех? Или только у меня одного, получается так, решил одну проблему и получил в несколько раз больше новых? У кого бы спросить?

Но о неприятном сейчас говорить не хочется. Сегодня у Ора был пир. Дика родила второго сына. Первому крепкому мальчугану уже исполнилось два года. После нашей первой встречи в малом поселении разбойников прошло время, мои отношения с ней изменились. Весёлая девушка быстро приспособилась ко мне. Ореол тайного обожания бывших наёмников и мужа её уже не шокировал. Конечно, женское любопытство толкало её узнать эту тайну, но даже безумно обожавший её Ор, едва заходил обо мне разговор становился каменным и чужим. Она и смирилась. Зато поговорить со мной любила. Хорошо образованная, по меркам своего времени, она чувствовала, что в разговорах со мной многого не понимает и не знает. Наверно, женщины более чувствительны, чем мужчины. Она и признавала моё более глубокое и обширное образование. Ведь в теле барона жило сознание 50-ти летнего мужчины кандидата наук с двумя дипломами. Заметьте! Не купленными дипломами, а заработанными в то время, когда их ещё не продавали, а поступить в институт и учиться, нужно было не за деньги, а за деньги и по блату, но не открыто, а тайно. Ёлки-палки, так многое ли поменялось? Так оставили эту тему, а то опять начну рассуждать. В общем, местным понятиям, я был мудрейший и образованнейший человек в этом мире. О том, что это очередное моё заблуждение, слава Богу, узнал позже, успев насладиться своей избранностью и гениальностью. Что осталось неизменным и точным? Это то, что я, после своей жены, красивой, умной, но расчётливой и жестокой впервые встретил нормальную красивую любящую Ора и сына женщину. Вот поэтому часто бывал в их доме, подолгу возился с их сыном.

Рождения ребёнка это большая радость. Особенно если это происходит в любящей семье.

На пиру народ гулял душевно. Вино лилось в меру. Мои воины с хмельным зельем были осторожны, но радоваться умели. Мой взгляд часто останавливался на Дике, я замечал, что её счастливое лицо периодически становилось печальным. Наши отношения позволяли спросить её напрямую:

— Почему счастливая мать, счастливого семейства грустит в такой день? Не порядок! Розы это цветы радости и печали. Но они всегда прекрасные цветы. Ну и?

Она серьёзно посмотрела на меня и печально сказала:

— Увы, барон! От Вас не спрятаться. Уже четыре года не видела мать, сестёр, брата и отца. Скучаю. Это не правильно?

Её тоска передалась мне и я продекламировал:

Тоска и счастье ходят рядом

Хотя и разные они…

Дика хлюпнула носом и прижалась к моему плечу:

— Отец хороший человек! Он очень любит мать, своих детей, но условности и правила сословия давят его. Во имя рода он следует им. Ор простой наёмник. Для меня самый лучший и любимый, но нам неровня. Моя связь с ним это позор для всей семьи. Отец плакал, отказываясь от меня. Но иначе поступить он не мог. Приходилось думать об остальных. Мы живём не венчанные, хотя я понимаю, что Вашего слова достаточно, чтобы наш пастор, молча, обвенчал нас с Ором. Ведь он окрестил обоих сыновей, сославшись на волю бога. И выглядел при этом не напуганным и сломленным, а счастливым. Все боятся и трепещут перед Вами. Я знаю, что Вы это какая-то тайна, о которой мне знать не положено. Вот мне и хочется встать перед Вами на колени и просить вернуть мне уважение и благословление моего отца, моей семьи. Знаю! Вы это и многое другое можете. Но вот решиться просить Вас об этом не могу! Проклятая гордость рода! Вот поплакалась на Вашем, далеко не богатырском плече и стало легче. Идёмте к гостям! Ведь у нас сегодня радость?