Баронесса Настя
Шрифт:
Павел Николаевич не стал расшифровывать свою тираду, а Настя мало что поняла из сказанного. Однако про себя решила: «Успею, пойму, а пока возьму за правило: молчать и слушать, слушать и молчать».
Но мучительно волновавший её вопрос все-таки задала:
— Гости из России... Их, кажется, двое, они появились недавно...
— В России кишат масоны. Будьте осторожны и старайтесь понять их планы. Вот пока всё, а теперь будем обедать.
Похрустывал на зубах жареный картофель, аппетитно манили соленые грибки, салат из капусты с огурцами и помидорами, со свежей сметаной. Настя болтала
«Выдаст он меня своей возлюбленной или нет?» — думала Настя, оглядывая помещение и находя везде следы технической деятельности и мужского беспорядка. За небольшой аркой было другое помещение, в проёме шторы таинственно мерцал красный свет. Настя знала: там — мастерская, приборы для опытов русского физика.
Она смотрела на Павла Николаевича и фрау Мозель, похваливала еду. И с грустью думала о том, что Павел Николаевич уже не так ей близок, как вчера. Он стал как бы собственностью фрау Мозель, а женщина эта, хотя и тянулась всей душой к Кейде, всё-таки была немкой.
— А теперь я хочу поблагодарить вас. Поеду кататься на лошади.
Настя решительно встала. Поднялся и её верный друг и телохранитель Анчар.
Хозяева не стали её удерживать.
Курт Бехер обрадовался Кейде.
— О-о! Фрейлейн любит верховую езду, — это хорошо, наша Луиза не человек, а лошадь, но и она любит прогулки каждый день.
Отставной лейтенант в форме боевого офицера, весь в ремнях и с двумя орденами, выглядел парадно. Он был молод, к шрамам на лице привык и не считал свои мужские достоинства уязвленными. Молодая красивая хозяйка взбадривала его кровь, и он теперь ждал её с нетерпением.
Бехер вывел из конюшни Луизу, и та, завидев хозяйку, грациозно изогнула шею, зафыркала, затрепетала ноздрями. Бехер незаметно сунул Кейде пирожок, и та скормила его лошади.
Радостно волновался и Анчар.
Оба эти великолепные существа безоговорочно признали Настю хозяйкой и стали ей верными друзьями.
В отличном настроении она выехала на поляну, затем углубилась в лес, и скоро ей открылась часть Боденского озера, на противоположном берегу которого в ясную погоду хорошо был виден небольшой городок Мерсбург.
Августовский день клонился к вечеру, жара спадала. От озера мягко поднимались потоки накопленного за день тепла. Хотелось искупаться и хоть немного полежать под лучами неяркого солнца. И Настя подъехала к озеру. Нашла полянку для Луизы и Анчара, сложила в кустах одежду и, приказав Анчару охранять, вошла в воду. В стороне, за деревьями, раздавался плеск воды и женский смех. Примерно в ста метрах от неё купались четыре женщины и мужчина. Три подружки плескались, а четвёртая бегала за мужчиной, ловила его, висла на спине. «Так откровенно забавляются... — подумала Настя.— Видимо, муж и жена».
Поплыла в глубину, подальше от берега. Она плавала как рыба, но по-женски, — работая руками под собой и ритмично производя толчки ногами. Повернувшись на спину, увидела того самого мужчину, — он, широко выбрасывая руки, устремился
к ней, «Вот ещё чего мне не хватало!» Она хотела прибавить ходу, оторваться, но, заметив, как он быстро приближается, поняла, что уйти от него не сумеет.— Настя! — Голос был тихий, приглушенный и, как ей почудилось, шёл из глубины озера. — Настя, это я, Владимир!
Она повернулась. Пряхин был рядом, — он! И весь ликующий. Тянулся к ней.
— Я это. Я!..
Настя тоже засветилась вся радостью, просияла глазами, но тотчас же погасила восторг. Строго сказала:
— Вы ошиблись, господин. Я из семейства барона Функа.
— Ацера Функа?
— Нет, генерала Функа,
Пряхин, фыркая и плескаясь, расхохотался, скрылся под водой, вынырнул и снова смеялся, и фыркал, и бил по воде ладонями:
— Ну артистка, уморишь...
Вновь скрылся под водой и вновь вынырнул.
— Уморишь!.. Не надо.
Хотелось крикнуть: «Володя! Это я, я!..» Но, видно, бес вселился в неё.
Молодой человек, успокойтесь. Вы так мило веселитесь, но это на воде опасно. Мы далеко от берега, — чинно проговорила она.
Пряхин посерьёзнел. И голос её, Настин, и акцент в немецкой речи, наконец, лицо, глаза — всё её, родное, милое, а поди ж, как смотрит! Баронесса!..
Он успокоился, поплыл рядом. Совсем тихо сказал:
— Понимаю. Конспирация. Могут с берега наблюдать за нами.
Настя оставалась невозмутимой, даже не повернулась.
Меня Кейдой зовут, Кейдой, — слышите? Я племянница генерала Функа. Наш дом разбомбили, родители погибли, и дядя взял меня к себе.
— А русский? Откуда русский знаете?
— Я ваш язык изучала. А вы, молодой человек, слишком любопытны. Так невежливо делать отношения с незнакомой дамой, — заговорила она по-русски. Но умышленно построила последнюю фразу так, как это делают иностранцы.
— А вы не дама, — парировал Владимир.
— Но кто же я?
— Вы фрейлейн, по-нашему — девушка. Я вижу...
— Вы наблюдательны. Но скажите: почему вы свободно гуляете, без охраны? Вас любит Ацер? Вы его шпион?
— В этом лагере все свободны. И ходят на озеро без охраны. Вон там были женщины, и они без охраны.
— Да, я видела. Они очень мило с вами играли.
— Напротив, они хотели меня побить.
— Вот как! За что же? Русские женщины из нашего лагеря очень образованы, они все — кандидаты, доктора наук. Им, наверное, скучно. И они хотели бы иметь кавалеров. Так я слышала.
— Всё так. И так было раньше, многие даже хотели иметь детей. Но теперь Ацер изменил режим. Он закрыл дверь из мужского блока в женский, но всё равно они встречаются. Порядки тут не строгие.
Пряхин мог бы такой информацией навредить заключённым, но он и со слов особиста знал, что Кейда — это Настя, знал, что на глубокое вхождение в новую роль у неё были свои причины, что генерал Функ умер, а молодой барон на фронте и, скорее всего, там ему свернут шею, — бояться было некого.
Размышляя таким образом, Владимир вдруг понял хитрую игру Насти, — она выдавала себя за племянницу генерала, была законной его наследницей: естественно, ей не следовало открываться даже ему: чуть-чуть эмоций при встрече — и операция может быть провалена.