Барышня ищет работу

Тихо. Светло, луна или полная, или очень близка к полной. Очень холодно. Слышно, как дышат сзади наши, и видно, как от всех идёт пар.

Треск шагов в этой тишине показался громом небесным. Да, посреди леса, где ни тропки, ни следа, вдруг… кто? Или что?

Неизвестный шёл уверенно и никого не боялся, и — не слишком торопливо, будто мороз ему не помеха. Наши-то уже перетаптывались с ноги на ногу. А я не раз уже подумала, что нужно сшить брюки и ходить зимой ночью на практику в брюках. Потому что в снегу по колено в юбке совсем неудобно.

— Приготовились, — едва слышный шёпот Авенира Афанасьевича прервал мои неуместные мысли о брюках.

Из лесу прямо к нам выперлось… что-то.

— Ой, мамочки, — охнула тоненько за моей спиной Марьяна и принялась молиться.

— Шатун, — сказал Ряхин.

Я пригляделась — точно, это медведь, но какой-то потасканный. Шкура закатанная, с проплешинами, кое-где почему-то висит клочьями, будто облезла. А потом он как-то повернулся, и я увидела, что у него в туловище дыра насквозь и через неё видно снег позади, на который падают лунные лучи.

— Он что, дохлый? — сдавленно спросил кто-то, кажется, Костя Красильников.

— А какой же, живые все спят, — Ряхин сообразил первым, прицелился и запустил с ладони серый искрящийся заряд — прямо в того медведя.

Медведь заревел, поглотил заряд и движения своего не остановил.

— Куда лезешь, вместе надо, — раздражённо зашипел Толоконников. — На счёт «три».

Он шагнул справа от Ряхина, а Володя Гурьев — слева. Они ударили вместе. То есть попытались. Потому что недомедведь (или перемедведь?) словно провалился на ровном месте и возник совсем с другой стороны нашего тесного кружка. Ряхин успел придержать свой заряд силы, а вот двое других попали по пустому месту.

Я судорожно вспоминала, что нам рассказывали про такое вот. По классификации это, кажется, зверообразная нежить, дикая, в смысле не домашняя, к домашней относились всякие коровьи скелеты, которые предвещали мор скота и прочие беды. Крупная нежить, почти не имевшая уязвимых мест.

Дальше медведь пошёл пробовать на прочность нашу защиту, но защита стояла хорошо. Моя тоже. Парни ломанулись тенями следом за медведем, и он оказался между ними и нами всеми, и конечно, ему было интереснее ломиться дальше туда, где не нападают, а просто стоят, хоть бы и под защитой.

Дальше Толоконников пытался отвлечь внимание медведя точечными атаками — то посылал в него заряд, то хлестал щупальцем, тонким и длинным. Щупальце отрывало от медведя клочки шкуры, но как будто не причиняло ему никакого другого урона. Он шёл, Гурьев тоже попытался зацепить щупальцем, но не вышло, то только соскользнуло по шкуре и ушло в снег.

Холодало.

Парни втроём затормозили движение медведя, но он дождался, пока Толоконников подойдёт поближе с треском проломил его защиту и ударил лапой, с которой осыпались остатки шкуры, и остались только кости да когти. И тут я поняла, что если не сделаю хоть что-нибудь, даже бесполезное и бестолковое, то кто я такая потом буду? Растолкала наших, почти не целясь, спустила щупальце с ладони… в голову. Что-то говорил на лекции Афанасий Александрович об уязвимых местах этих тварей, которые почему-то не до конца померли в зимнем лесу.

— Нужно отделить голову от туловища! — вспомнила я.

— Начинай, — прохрипел откуда-то снизу Толоконников, я глянула — упал, шевелится в снегу.

— Заберите его, что ли, — бросила за спину. — Митя, Володя, разом захлёстываем шею, сгодится?

— Гурьев того, — сообщил мне Митя. — Остались только мы с тобой.

Ладно, потом разберёмся, что там с ними, Авенир спасёт, если что-то будет капитально не так.

— С разных сторон, да?

— А сдюжишь?

— А куда денусь, — отмахнулась я.

Мне было не так страшно за себя, как за тех, кто за мной — вроде Марьяны, Марьяна пока ещё ни разу не была среди нападающих на нежить. Она всё время била с запозданием, и защиту не могла поддержать долго. Она не сдюжит, если эта штука драная на неё навалится.

Раз, два, три… наши щупальца захлёстывают шею медведя и держат. Он начинает реветь — вот прямо слышно, как ревёт — и метаться, и дёргаться, а наша задача — удержать, чтобы не сорвался, и сломать шею. В том месте, где наши щупальца соприкасаются с ним, летят клочья свалявшейся шкуры, и вот остаётся только шейный отдел позвоночника — так это называется, да?

Держать тяжело, сдавливать ещё тяжелее. Я представляю, как это самое щупальце уплотняется и истончается, чтобы создать большее давление, и переломить эту дурацкую кость. Руки начинают замерзать, но куда деваться? Держу, тяну.

— Щаз дёрну чутка, не боись, — кричит мне Ряхин.

Он и в самом деле дёргает… я слышу треск, голова медведя отваливается, он в тот же момент осыпается пеплом в снег, а я падаю в сугроб. Глаза закрываются, сил нет, подступает холод.

— Поднимайтесь немедленно, Ольга Дмитриевна, — я слышу голос Авенира Афанасьевича.

Он, кажется, поднял меня и держит. Я же ощущаю себя слабой и понимаю, что сама не устою на ногах никак.

— Один шаг, Ольга Дмитриевна. И мы в тепле. Вы уже справились, теперь нужно добраться в безопасное место.

Видимо, я делаю этот шаг с ним вместе, и открываю глаза уже в нашей практической аудитории. Вокруг шум, крики, я понимаю, что для кого-то зовут целителя — где они ночью найдут этого целителя?

Впрочем, оказалось, что дежурный целитель был — профессор с их факультета и при нём трое студентов.

— Двое попали под удар, одна без сил, — говорил Авенир Афанасьевич, а я просто сидела на своей лавке, даже не снимая полушубка, и смотрела, как парни-целители снимали шубу с Толоконникова и тулуп с Гурьева, и осматривали их, и что-то с ними делали. Довольный Ряхин делился впечатлениями от победы — «я-то думал, всё, конец мне пришёл, такого здорового ещё не встречал ни разу, ей-богу, уж молиться было начал, но решил с ней вот ещё раз спробовать, а она не сплоховала, даром, что баба» — и кивал на меня. Марьяна сидела подле меня и причитала, что она бы ни в жизни не справилась с таким страшилищем.

— Так, орлы, что скажем? — Авенир Афанасьевич строго нас оглядел. — Первое. Молодцы, справились. Я уже думал, придётся самому вам помогать, но — одолели. Хвалю. А вот за что не хвалю — это за то, что не смогли сразу договориться и выступить совместно. Толоконников, куда полез? Если бы не Ольга, там бы и остался. Гурьев, почему ворон считал? Благодари Дмитрия, что не дал пропасть.

Названные что-то бормотали, и хорошо, что бормотали, потому что я думала уже — их дела совсем плохи.

— Ольга Дмитриевна, — Пуговкин глянул на меня. — Молодец, сообразила и не сплоховала. Но силу-то кто будет применять соразмерно задаче? Можно было бы сделать этот захват, не тратя все ресурсы тела, они ещё пригодятся. Но я понимаю, что это первый опыт, и он получился с непростым объектом. Поэтому — очень хорошо.