Башни и сады Вавилона

Чтобы стало еще лучше.

Все-таки жизнь, господа, иногда может быть достаточно славной штукой. И какая только сволочь, интересно, и за что именно, хотела ее у меня отнять?

Ладно, завтра попробую разобраться…

– Ну так на чем мы там остановились? – повторяю вопрос.

Викентий поднимает глаза вверх и задумчиво жует бороденку.

Судя по всему, он тоже не помнит.

Заработался.

Да какая, в принципе, разница…

– Да на моей хирургии, – вспоминает он наконец. – Ты еще интересовался, есть ли у разных категорий людей какие-то внутренние, невооруженным взглядом видимые различия.

– Ага, – киваю, – и ты честно сказал «нет». Вот тут-то все и закончилось…

Он удивляется.

– Почему это закончилось? По-моему, как раз все только-только и начинается…

Я жму плечами, глубоко и с наслаждением затягиваюсь.

Все-таки вкус к жизни лучше всего ощущается, когда тебе сначала в кровь разбивают физиономию. И солоноватый привкус крови из разбитой губы – самая лучшая закусь в честной мужской компании.

После того как сама драка уже завершена, разумеется.

– Я имел в виду «на тот момент закончилось», – говорю. – На тот конкретный момент, когда мы об этом с тобой разговаривали. А так, – да, согласен. Начинается. В полный, блин, рост. И чем дальше оно начинается, тем страшнее. Чем дальше в лес, тем толще партизаны. О продолжении, извини, даже и думать не хочется. Хотя тоже вопрос, конечно, философский. Что закончилось, что начинается, что продолжается, а что закончилось, так и не начавшись…

Викентий неожиданно по-птичьи наклоняет голову к плечу.

– Э-э-э, – смотрит внимательно, – Егор, а у тебя все в порядке? В смысле, – ты уверен, что у тебя все в порядке?

– А что у меня может быть не в порядке? Все у меня в порядке. В полном и всеобъемлющем. Подумаешь, кто-то убить хотел. Хуйня какая. А я и сам не пойму, кто именно. Размышляю, гоняю, а все не бьется отчет. Как у плохого бухгалтера. Слишком желающих много получается. Это если по жизни. Я в ней, догадываешься, наверное, о чужих интересах не слишком сильно задумывался, не до того было. А мои собственные интересы с ними довольно часто пересекались. Но что-то поводы у большинства из этих ребят слишком не убедительны на текущий момент времени…

Затягиваюсь, тушу окурок в блюдце.

Молчим.

– Весело живешь, – вздыхает он, – если из желающих тебя грохнуть можно целую очередь выстроить. И приходится гадать, кто в ней за первым номером. И у кого из них повод весомей. Причин-то и безо всякого повода, я так понимаю, хоть отбавляй, да? Невеселые, должно быть, у тебя сейчас размышления, признаю. Но тут я, извини, тебе не помощник. Не по моему профилю задачка. Я больше по тем, в кого стреляют, специализируюсь. Ничего, Порфирьев хороший следак, разберется.

Я жму плечами.

– Да хотелось бы, – хмыкаю. – А то, если он не разберется, то могут разобраться как раз со мной. Что-то мне, понимаешь, подсказывает возможность такого поворота событий. Вот и пытаюсь понять, что произошло. Где, блин, я так проколоться-то умудрился, что кто-то на киллера денег не пожалел? Вопрос, сам понимаешь, не праздный. Потому как, несмотря на все осенние дожди и депрессии, жить-то, как выясняется, мне все-таки хочется. Хоть и не всегда. Но если меня даже и припрет по-настоящему и так же по-настоящему захочется уйти, – решать это должен я. Я, и только я. А не какой-то малопонятный придурок и пидорас за сравнительно небольшую сумму в свободно-конвертируемой валюте. Вот такая вот петрушка, мой добрый доктор. А ты говоришь, что случилось…

Некоторое время мы не сговариваясь молчим.

Тишина стоит такая, что слышно, как тикают часы и трещит сгорающий табак в его пересушенной сигарете.

Надо бы фрамугу снова открыть.

Там хоть – дождь.

Он, кряхтя, подымается и идет к окну.

Думаем мы одинаково…

– Побудительные мотивы в принципе понятны, – хмыкает в качестве ответа. – Так что – нет повода не выпить. Тем более что мне никого больше не надо в ближайшие два дня оперировать, а тебя пока что очень даже неплохо охраняют. Поверь мне, здесь ты и так мог бы спокойно спать, система безопасности почти как в хорошем банке. Люди-то тут разные лежат, сам понимаешь. А тут еще и Петр неплохих бойцов на усиление выделил. Совсем даже неплохих, я в этом, поверь, разбираюсь. Так что, не знаю уж как завтра, но сегодня у нас с тобой все в общем-то не так плохо, как предполагалось. И что самое главное, нам совсем некуда спешить…

У меня почему-то непроизвольно сжимаются кулаки.

Да так, что я просто физически ощущаю, как белеют немеющие костяшки.

Он что, действительно верит в ту чушь, которую говорит?

– А вот тут ты не прав, Викентий, – говорю, предварительно продышавшись как следует, но почему-то внезапно севшим, ставшим чужим голосом. – Не спешить у нас с тобой уже больше никогда в этой жизни не получится. Ни-ког-да! Мне ведь уже за сорок, старина. Хоть это и немного, но – за сорок. Да и ты тоже где-то тут, на подходе. Как бы мы с тобой клево не выглядели и не считали сами себя по-прежнему молодыми. И наши ровесники уже потихоньку пополняют списки кандидатов в подсудимые на самом главном суде. А учитывая наш образ жизни – постоянные нервы, напряги, власть, бессонницы, жесть, бизнес, наркоту, алкоголь, неурядицы в семьях, прочие прибамбасы и милые житейские мелочи, – мы вряд ли с тобой, дружище, протянем дольше, чем уже прожили. Даже если столько же протянем, – уже хорошо. Но – вряд ли, надо быть честным хотя бы перед собой. Вдумайся: мы уже прожили большую часть отведенной нам жизни. А ты говоришь, – спешить некуда. Я, в принципе, наверное, со многим могу смириться, особенно если собеседник хороший. Но только уж не с такой, совсем явной глупостью, ты меня извини…

Он шумно вздыхает.

Потом так же шумно сморкается в выуженный из кармана балахона когда-то бывший белым носовой платок.

Потом – крякает.

– Пойду-ка я все-таки лучше за коньячком схожу, – говорит. – А то спиртягой мы с тобой под такое настроение совершенно точно наебенимся. А мне завтра еще работать, сам понимаешь. Да и у тебя кой-какие делишки найдутся. Хотя бы по вопросам твоей собственной безопасности. Вряд ли ты будешь тут лежать и молиться на бесспорный талант даже очень симпатичного следака Пети Порфирьева. Не та порода…

Я усмехаюсь.

– Тогда заодно и порошка занюхай, как следует. А то тебя мотает уже, а разговор у нас, похоже, весьма любопытный намечается. Не хотелось бы прерывать на самом интересном месте.

Он кивает.

– Здесь согласен. Без дураков. Жалко, что тебе чисто по медицинским показателям предложить то же самое не могу.

– А почему, кстати? – удивляюсь. – Медицинский спирт, к примеру, можно, а кокаин – нельзя. Ерунда какая-то, брат, получается…

Он вздыхает.

– Ну понимаешь, сигареты, спиртное – это еще туда-сюда. Хотя тоже, конечно, нехорошо, но – терпимо. Если организм требует – надо давать. Он лучше нас, представь, понимает, что ему нужно, а что – ни в коем случае. Это я тебе как врач говорю. А вот про кокаин тебе стоит забыть на месячишко-другой как минимум. Может спровоцировать серьезный криз, причем – в легкую. Ну, впрочем, я уже, кажется, об этом говорил…

Я киваю в ответ.

– Говорил, и я понял. Так, на всякий случай поинтересовался. Нет, значит нет, и хорош об этом. Все, проехали. Да я и спиртным, если честно, сильно злоупотреблять не собираюсь в ближайшие месяцы. Что-то у меня не ладно в этой жизни, Викентий. Очень не ладно. И алкоголь эти проблемы решить не поможет, а, боюсь, только усугубит.

Он согласно качает головой и уходит.

А я прикуриваю очередную сигарету и пристально смотрю в потолок.

Мне почему-то очень плохо и одиноко.