Башня Рассвета

— И, надеюсь, на этот раз ты не упадешь в обморок.

Он легко переместился со стула на кровать и начал расстегивать куртку.

— Скажи мне, — сказала Ирэн, задерживаясь в дверях. — Скажи мне, что я сделала, что расстроило тебя.

Он снял пиджак.

— Ты имеешь в виду то, что показала меня как какую-то сломанную куклу своим ученицам, и заставила их вытаскивать меня с лошади, как какую-то варенную рыбёшку?

Она застыла, вытаскивая нужные лекарства, прежде чем положить сумку на пол.

— Много людей помогают тебе здесь, во дворце.

— Не так много, как ты думаешь.

— Торре — это место обучения, и люди с твоей травмой не приходят часто — не тогда, когда мы обычно должны прийти к ним. Я показывала помощникам вещи, которые могут помочь с бессчётным числом пациентов в будущем.

— Да, твой ценный, разбитый пациент. Посмотри, насколько я сломлен. Как послушен.

— Я не это имела в виду, и ты это знаешь.

Он сорвал рубашку, почти разорвав ее по швам, когда он поднял ее над головой.

— Это было какое-то наказание? За службу королю? За то, что я из Адарлана?

— Нет. — Он считал, что она может быть такой жестокой, непрофессиональной. — Это именно то, что я только что сказала: я хотела показать им.

— Я не хотел, чтобы ты им показывала!

Ирэн выпрямилась.

Шаол задыхался сквозь зубы.

— Я не хотел, чтобы ты меня провоцировала. Позволив им ухаживать за мной. — его грудь вздымалась, легкие под мышцами работали как гармоника.

— Ты хоть представляешь на что это похоже? Чтобы прийти к, — он махнул рукой на нее, ее тело, ноги, спину — к этому?

У Ирэн было ощущение, что земля ускользнула из-под ног.

— Я знаю, что это сложно…

— Наверное. Но ты сделала это еще сложнее сегодня. Ты заставляешь меня сидеть здесь в основном голым в этой комнате, и все же я никогда не чувствовал себя более обнаженным, чем сегодня утром. — он моргнул, как бы удивившись, что он это озвучил, — удивился, что признался в этом.

— Я… я сожалею.

Это все, что она могла придумать, что сказать.

Его горло подпрыгнуло.

— Все, что я думал, все, что я планировал и хотел… Исчезло. Все, что у меня осталось, это мой король, и этот смешной, тонкий клочок надежды на то, что мы переживем эту войну, и я смогу сделать что-то из этого.

— Из чего?

— Из всего, что разрушилось в моих руках. Всего.

Его голос надломился.

В его глазах читалась острая боль. Позор или печаль, Ирэн не знала.

И она не хотела знать, что это было или что с ним случилось. Что вызывало боль в его глазах. Она знала, знала, что ему пришлось столкнуться с этим, пришлось говорить об этом, но…

— Прости, — повторила она. Целительница холодно добавила:

— Я должна была учитывать твои чувства по этому поводу.

Он долго смотрел на нее, затем снял ремень с пояса. Затем снял сапоги. Носки.

— Ты можешь оставить штаны, если… если хочешь.

Он снял их. Потом ждал.

Все еще полный гнева. Он все еще смотрел на нее с таким негодованием в глазах.

Ирэн сглотнула один раз. Два. Возможно, ей надо было позавтракать.

Но, уйти, даже из-за этого… У Ирэн было такое чувство, что если она уйдет от него, если он увидит, что она повернула назад…

Целителям и их пациентам нужно доверие. Связь.

Если бы она повернулась к нему спиной и ушла, она не думала, что эту трещину можно будет починить.

Поэтому она жестом предложила ему переместиться в центр кровати и повернуться на живот, затем села на край кровати.

Ирэн провела рукой по позвоночнику.

Она не учитывала — его чувства. Что он может иметь их. То, что преследует его…

Его дыхание было быстрым. Затем он сказал:

— Чтобы внести ясность: ты обижаешься на меня или на Адарлан в общем?

Он уставился на отдаленную стену, вход в комнату для купания, закрытую деревянным резными дверями. Ирэн крепко держала руку, опустив её на спину, даже когда стыд пронзил девушку.

Нет, она была не в лучшем виде в последние несколько дней. Даже близко.

Этот шрам на верхушке его спины был резким в предутреннем свете, тень ее руки на его коже.

Тварь, которая ждала в этом шраме… Ее магия снова отшатнулась в непосредственной близости. Она слишком устала прошлой ночью и была слишком занята этим утром, чтобы даже подумать об этом. Созерцать то, что она могла видеть, могла сражаться — и то, что он мог бы вынести.

Но он выполнил слово, дал указания девочкам, несмотря на ее глупые, бесчувственные ошибки. Она предположила, что может только вернуть благосклонность, делая то же, что и обещала.

Ирэн застыла. Не было никакой подготовки к этому, она не знала. Не хватало крепкого дыхания, чтобы сделать это менее мучительным. Для любого из них.

Ирэн тихо предложила Шаолу кусок кожи.

Он стиснул зубами и сжал.

Она уставилась на него, его тело сжалось от боли, лицо не читалось.

Ирэн сказала тихо:

— Солдаты из Адарлана сожгли мою мать, когда мне было одиннадцать.

И прежде, чем Шаол смог ответить, она положила руку на шрам.

Глава 16

Здесь была только тьма… И боль…

Он взревел, отдалённо осознавая, что во рту у него кусок кожи, а горло воспалилось от криков.

Сожгли заживо. Сожгли заживо. Сожгли заживо.

В пустоте вокруг него вспыхнул огонь. Появилась женщина с золотисто-коричневыми волосами и кожей похожего цвета, которая надрывалась в крике, взывая к небесам. Также он видел сейчас изуродованное тело на пропитанной кровью постели. Отрубленную голову, покатившуюся по мраморному полу.

Ты это сделал. Ты это сделал. Ты это сделал.

Теперь же он смотрел на девушку с глазами цвета синего пламени и волосами из чистого золота, что нависла над ним с кинжалом в руке, который поднялся вверх и наклонился под нужным углом, чтобы пронзить его сердце.

Он думал об этом. Иногда он даже мечтал о том, чтобы она не остановилась. Шрам на его лице… Он остался с тех самых пор, когда она ударила его рукой и впилась в кожу ногтями. Тогда она впервые ударила его. Это было жалкое желание, о котором он думал, когда смотрел в зеркало. Он вспомнил тело, лежащее на кровати, холодную комнату и тот крик. Ошейник на загорелой шее, и улыбку, что никак не могла появиться на лице, которое он любил. Сердце, предложенное им и упавшее на деревянный настил речных доков. Ассасина, что уплыла в далёкое королевство, и королеву, что вернулась оттуда. Хороших людей, висевших на воротах замка.