Башня у моря

– О, женщины! – воскликнула Аннабель. – На женщин в этом мире накладывают столько обязательств, что они имеют все основания быть занудами, но у мужчин нет никаких извинений, как я сообщила моему мужу в тот день, когда решила уйти от него… хотя тогда и не ушла. В те годы я была моложе и трусливее. Ах, каким он был занудой! Понять не могу, почему я вообще вышла за него. Нет, неправда. Я точно знаю, почему за него вышла. Хотела бежать из Вудхаммер-холла. Вудхаммер! Тьфу! Он как гробница… нет, святилище. Святилище Луиса. Ведь папа рассказывал вам про Луиса?

– Бедняжка.

– Дрянь. Он был абсолютным поганцем. И ужасно избалованным! Я знаю, о мертвых не принято говорить плохо, но, если откровенно, я лучше буду говорить плохо, чем лгать. И настало время сказать правду о тех ужасных годах в Вудхаммере, после того как бедная мама стала затворницей. Я, разумеется, была предана маме – самой прекрасной и мужественной из женщин. И конечно, предана папе, хотя он и зануда, но как они смели вести себя так, будто после смерти остались бездетными? У них были еще четыре выжившие дочери и маленький сын. Почему они не благодарили судьбу за это? Разумеется, смерть Луиса стала трагедией, я не отрицаю, но им следовало уделять больше внимания живым, а не бесконечно оплакивать мертвых. Я вообще никогда не могла понять, почему они считали Луиса таким исключительным. Я была не глупее его и тоже хорошенькая, если говорить по правде. Но папа всегда смотрел на женщин как на низшие существа. Для мамы это, наверное, было тяжелым испытанием.

– Но ведь очевидно, что он восхищался умом вашей матери! И у него такие радикальные идеи касательно образования женщин.

– У папы? Радикальные? Господи милостивый, если он радикал, то я конокрад! Однако поймите меня правильно. Я знаю, папа человек выдающийся, и наверняка никто не восхищается его политической карьерой больше, чем я. Но я считаю его занудой, потому что никогда ни в чем не могла его убедить, пока между нами не начиналась ссора, а семейные ссоры, как вы наверняка знаете, кузина Маргарет, всегда ужасно выматывают.

Раздался стук в дверь.

– Извините меня, миссис Смит, – пробормотал Хейс, заглядывая в комнату, – но…

– Мой отец возвращается из Клонарина?

– Он сейчас скачет по дорожке к дому, в эту самую минуту.

– Мне пора. – Аннабель вскочила на ноги, схватила свой стек и начала натягивать перчатки. – Я была рада познакомиться с вами, кузина Маргарет, и должна поблагодарить вас за то, что приняли меня после всех неловкостей. Малютка прекрасен. Я довольна, что увидела его.

– Но разве вы не останетесь?..

– Лучше мне не оставаться, а то между мной и папой начнется очередной скандал. Может быть, вы передадите ему привет от меня как предложение мира после всех тех месяцев, когда мы с ним не разговаривали?

– Да, конечно. Но…

– Заезжайте в Клонах-корт и познакомьтесь с моим мужем, прежде чем уедете в Лондон. Папа, вероятно, сообщил вам, что Альфред ужасно грубый и вульгарный. Да, так оно и есть, но он хороший человек, такой веселый и никогда, никогда не бывает занудой. Я принимаю по средам.

– По средам. Замечательно. Но, кузина Аннабель, ваш отец говорил о вашем муже только хорошее. Он искренне рад, что вы счастливы в браке.

– Правда? Так почему же он не мог сказать об этом мне? – сердито спросила Аннабель. – Нет, он еще больший зануда, чем я думала!

Аннабель стремительно вышла из комнаты, не дав мне времени для ответа. Она спешила вниз по лестнице, чтобы не встретиться с отцом в холле.

7

– Что ж, я рад, что она вела себя цивилизованно, – произнес Эдвард, когда узнал о приезде Аннабель. – Она бывает такой неприветливой и занудливой. Когда я вспоминаю обо всех неприятностях, которые она доставила мне…

– Эдвард, мне совершенно ясно, что она очень тебя любит.

– Хотел бы я, чтобы это было ясно и мне, – горько ответил он, но после моих слов оттаял и признал, что тоже привязан к Аннабель, а еще добавил, что, если мне хочется, я могу съездить к ней в Клонах-корт.

Но я поехала к Аннабель не сразу. Решила, что не стоит торопить события, к тому же у меня будет масса времени в будущем, чтобы продолжить знакомство. И потому я дождалась последних дней нашего пребывания в Кашельмаре, села в экипаж и поехала на дальний конец озера с ответным визитом. Я выбрала правильный день, но не нашла никого дома. Хозяин и хозяйка, сообщили мне, уехали на лошадиную ярмарку в Леттертурк и не вернутся дотемна. Решив, что Аннабель забыла о своем обещании быть дома в эти дни или лошадиная ярмарка была слишком привлекательна, я оставила визитку и вернулась в Кашельмару.

Три дня спустя я снова ступила на английскую землю.

Мы в Ирландии не были отрезаны от мира: каждый день мальчик-конюх отправлялся за газетой, которую привозили в Линон дилижансом из Голуэя, но от событий в мире я была так далека, словно они происходили на другой планете. Однако стоило нам вернуться в Вудхаммер, как все это изменилось, и мне пришлось вспомнить о гигантских потрясениях в моей стране, оставляющих после себя кровавые следы катастрофы. Томас родился во время обстрела форта Самтер в апреле. Два дня спустя Линкольн призвал страну к оружию, а затем последовали новости о новых отделениях: Виргиния, Северная Каролина, Арканзас, Теннесси… и наконец мне стало казаться, что я слышу звук, будто рвется материя, – Америка разделялась на две части. Даже хорошие новости – сообщения о том, что некоторые рабовладельческие штаты отказались выходить из Федерации, – сопровождались новостями о разгроме федеральных войск в сражении у Булл-Рана. Меня охватила паника, когда я узнала об этом, но Фрэнсис написал: «Такого не повторится потому, что к следующему разу мы как следует подготовимся, и потому, что армию Потомака возглавит лучший из генералов, какой есть в Соединенных Штатах». И тогда я в первый раз услышала зловещий лязг имени Джорджа Б. Маклеллана.

К этому времени я, как и Фрэнсис, избавилась от моего первоначального недоверия к Линкольну, и теперь, когда война началась, у меня не оставалось сомнений, на чьей стороне правда. Но для меня, живущей ныне в Англии, одним из самых невыносимых аспектов войны было столь несуразное отношение к ней англичан. Прежде всего никто понятия не имел, за что сражаются люди. Большинство считало, что война как-то связана с вмешательством государства и нарушением прав собственности, а у англичан резко отрицательное отношение к вмешательству правительства в эту сферу. Даже люди, симпатизирующие Северу, считали, что дело только в неприятии рабства и не имеет никакого отношения к конституционным вопросам, но в то время эти люди были в меньшинстве, поскольку общественное мнение симпатизировало южанам.

Тщетно Эдвард с иронией объяснял мне, что англичане в споре, как правило, встают на сторону слабейшего. Я пребывала в ярости, и такое объяснение меня просто не устраивало. Я прекрасно знала, что Англия давно озлобилась на северные штаты и рассматривает Америку как конкурента в мировых делах. Перспектива утереть нос этому конкуренту была слишком заманчива, чтобы ею не воспользоваться, но я считала, что такое поведение раскрывает наиболее непривлекательные стороны англо-саксонской натуры.

Несмотря на обескураживающие известия из Америки и несносное отношение англичан, я чувствовала себя хорошо в Вудхаммере и порадовалась, когда мы вскоре стали чуть не каждый день принимать гостей, так что у меня не оставалось времени скучать. Среди знакомых, которых Эдвард пригласил на охоту, был и его ближайший друг лорд Дьюнеден, чью младшую замужнюю дочь я нашла наиболее близкой мне по духу. Ситуация лорда Дьюнедена напоминала ситуацию Эдварда до нашего брака. Он вот уже несколько лет как вдовствовал и подумывал о том, чтобы жениться еще раз. Я даже думала, что он может последовать примеру Эдварда и жениться на женщине гораздо моложе себя, потому что Дьюнеден проявлял необычайное внимание к Катерин, но сама Катерин быстро пресекла мои подозрения на сей счет, сообщив, что я начиталась всяких фривольных романов и имею слишком живое воображение.

– К тому же, – добавила Катерин, наслаждавшаяся уединением вдовьего траура, – я теперь долго не выйду замуж, а если вообще решусь, то выберу не плешивого старика.

Я не думала, что лорд Дьюнеден слишком стар для нее, – Эдвард был старше, но в том, что касается лысины, а к тому же и склонности к полноте – тут я с Катерин не могла не согласиться.

– Но он очень обаятельный, – возразила я. – И очень добрый.

– Может быть, – ответила Катерин с привычной холодностью, после чего мы с ней лорда Дьюнедена больше не обсуждали.