Башня вавилонская
Шрифт:
— Стреляйте, сержант!
Дьердь стоит посреди какого-то технического коридора — вид сверху, подключился через камеру безопасности — и на щеке у него темная масляная полоса.
Очень трудно не улыбнуться навстречу. А почему нет? Уже можно.
Нужно.
— Стреляйте, сержант. — повторяет он. И кивает.
Последствия за мой счет.
Шварц смотрит на экран, будто заговорила сама панель марки «Nova». И совсем не смотрит на Антонио.
— Не хочу, — повторяет де Монтефельтро. — Я не хочу его убивать, лейтенант. Он сволочь. Он неблагодарный дурак. Но мы и сами хороши. И я точно
— Я знаю. — говорит Дьердь.
Теперь Шварц не смотрит уже на него. Падай, ты убит.
Что они там тянут? Что они там делают?!
Самир следом подумал, что господа деканы хором сказали бы ему: если есть время переживать, значит, ты просто недогружен. Неправда, он был перегружен и едва справлялся с потоком приказов. Одна эвакуация в этом лабиринте — трехмерные шахматы.
— Вы когда его из системы выселите? — спросил капитан Халаби.
— Мы работаем, — ответили программисты. Над чем работают, не сказали. Не его дело. «Если ты такой умный, сам высели».
Девушку было жалко все равно. До соплей. Молодая, красивая. Своя, хотя в университете они не пересеклись: лет пять разницы. За что, спрашивается?
И собирается ли ее кто-нибудь вытаскивать?
— Анализы есть?
— Еще с пробами не вернулись! — Лифты отключены, ну да…
Господин декан Шварц расположился в противопожарной распределенной «ганглиосети» как у себя на комме. Тут взял узел, там целую гроздь узлов. Возможности «умной защиты» Шварц явно знал лучше программистов СБ. Кому она была нужна, там же не развернешься. А разработчики — в Винланде… чтоб им там «умные дома» устроили бунт машин, как в кино.
Девушка сначала сидела неподвижно, с равнодушным видом царапала в блокноте. Потом почувствовала газ, закашлялась. Принялась стучать по двери руками. Билась, словно двухслойную сталь, которую сдвигал с места привод, можно было расколошматить кулачками. А потом замерла.
— Ладно, — сказала девочка двери. Четко, громко, даже камера напротив ловила каждый слог. — Я всего-то хотела быть счастливой. Сколько можно. И почти получилось ведь. Я замуж вообще собиралась. А тут газ. Мерзость этот ваш терроризм. Одуванчик, я тебя люблю — и прости. Я бы уехала с тобой, но видишь, как оно. Переживи, пожалуйста.
Дура. Актриса. Истеричка. Время тратит же. Надышится же. И не успеем. Ведь учили всех, и на практике тоже. Определить, поверху идет или понизу. Прикрыть лицо. Молчать. Факультет управления, моллюски чертовы. Самир потянулся к пульту.
— Не мешайте человеку работать, — зашипел в наушнике Щербина.
Сволочи. Все.
— Допустим, — задумчиво говорит Шварц, — сцены ставить мы их сами и учили. А Одуванчик кто такой?
Кто такой? Ну конечно, Leontodos,а не Amargon, «Одуванчик» по-латыни, а не по-толедски. Львиный зуб. Похож.
— Это Лим. — очень по-деловому, едва ли не с отверткой в зубах, отвечает Дьердь. Его не видно, он чем-то занят между камерами. — Тот, что за ребятишек заступился. Он ей вчера предложение сделал. Он, наверное, переживет.
«Мерзость
этот ваш терроризм».— Нехорошо вышло, — глумливо ухмыляется Шварц.
Швыряет комм на стол перед Антонио — от души, разбить, что ли, хочет?..
— Куда нажимать, чтобы открыть дверь? — флегматично интересуется прескверная каракатица, подбирая устройство; оно, к счастью, в противоударном футляре.
— Узел двенадцать. Блок — отменить. Только что вы будете делать со всем остальным? Я ведь не шулер. Я играл честно со всеми, — новым незнакомым голосом говорит Шварц.
Значит, и с собой тоже. «Сидеть и ждать».
— Вы не можете выйти, — говорит Анаит. — Вы не можете уйти отсюда. Если вы это сделаете, вы умрете — и реализуются оба варианта. Это самый худший случай. Больше всего жертв. И поражение. Так?
Шварц не успевает кивнуть.
— Сколько у нас времени? — спрашивает Максим. — Где?
— Восемь с половиной минут. В Башне-два или в Новгороде. В Башне в противопожарке D-4 сверху донизу, в университете — наш корпус и склады горючего.
В наушнике звучит пара крепких славянских слов, почти без акцента. Арабы люди экспрессивные.
Руки параллельно отбивают напоминание: девицу в больницу. Не отправляют. Капитан разберется. Вдруг он на ней еще и женится, а?
— И все?
Шварц смотрит в камеру, но эти чертовы панели не приспособлены для нормального анализа. Для переговоров они приспособлены, как нарочно, чтобы сбивать с толку.
— Да.
И если верить чертову экрану — то это «да» и есть «да».
Анаит Гезалех плывет через комнату, кладет Шварцу руку на плечо. Тот не отстраняется.
Клото, Лахезис и Атропос. Только со спицами. Нет, Атропос буду я. Если ошибусь.
У нас есть люди во всех точках комплекса. И крючки в Башне-2 нашли еще две минуты назад… но только там ли. И так ли.
— Вообще-то я человек, — говорит инспектор. — Мы все люди, даже Джон.
И кивает.
Эвакуации не надо, отбивает Максим на клавиатуре. Арабы еще и люди чрезвычайно резкие, по крайней мере, этот. Стрелять он начал очень быстро. Почему я его не помню?
В Башне-2, парном небоскребе, в котором проживают высшие чины Совета, три года назад провели плановую замену огнетушителей. Сверху донизу, как Шварц и сказал. D-4 сволочная взрывчатка: собаки не распознают, храниться может сколько угодно, пока не пойдет реакция с катализатором. Готовили, конечно, на Совет — еще радикалы Клуба и Сообщества. Во время войны службы Совета ее прозевали, а нашел Грин, всего пару дней назад — с каких-то чертей послал людей проверять все жилые комплексы. Обнаружил, цепь разблокировал, провесил имитацию: интересно же, кто прикопал.
Кто прикопал, тех, может, и нет уже — известно, кто попытался откопать. На случай своей смерти? Почему именно жилой комплекс, интересно? Впрочем, с жизнями они там вообще не церемонились. Новое небо и новая земля, меньше не предлагать.
Сука. Хрен я тебе скажу, что там все чисто. Сиди… и жди.
Склады горючего — это просто, это совсем просто. Там всего несколько узловых точек, он когда-то это сам считал, в порядке, так сказать, делового развлечения. Инструкции текут с пальцев, не задевая сознания.