Башня ярости. Книга 2. Всходы ветра

Девушка схватила кувшин с вином, собираясь отправить его вслед за жарким, но передумала и припала к горлышку. Страх и возбуждение требовалось куда-то девать: запить, забыть, вытеснить хоть чем-то... Она не может сидеть тут и ждать, пока у нее заболит горло, станут слезиться глаза, тело пойдет пятнами... Покончить со всем сразу? Яд у нее есть и нож тоже.

Мария задумчиво поглядела на такое невинное, на первый взгляд, колечко с беленьким камушком. Может не подействовать – она восемь лет принимает настойку, приучающую ее ко всем известным ядам, кроме тех, к которым привыкнуть нельзя. Но у нее здесь не Агва Закта, а простой и надежный яд, который может достать почти каждый. Она хотела как лучше, хотела не оставлять улик, указывающих на орден, и опять себя обманула. Выходит, сталь?

Дочь Филиппа Тагэре еще раз хлебнула из кувшина и вытащила кинжал. Тронула безупречное лезвие, поднесла к груди, потом к шее. Нажать, и все. Быстрая, чистая смерть, но в том-то и дело, что умирать ей не хотелось. Еще три глотка не помогли, кинжал полетел в угол, зазвенев, упал рядом с осколками супницы. Девушка вскочила, метнулась к окну, глянула на стражников, отступила в глубь комнаты. Проклятые воробьи. Орут, суетятся... Кошки на них нет! Мария и сама походила на затравленную кошку, только вот вцепиться в лицо было некому, она была одна. Она всегда была одна и гордилась этим, но сейчас одиночество было невыносимым.

Мария залпом допила вино и рухнула в кресло. Ярость, страх и жалость к себе спутались в какой-то пульсирующий ком. Бежать некуда, но и здесь оставаться невозможно. За окном отчаянно закудахтала курица. Идиот-трактирщик собрался кого-то кормить! Покойник варит суп для другого покойника, и тот будет пить и жрать, облизывать пальцы. Один сдохнет с набитым брюхом, другой с набитым кошельком...

Где-то рядом звякнула струна, звук смолк, и почти сразу же раздался гитарный перебор. Давешний наемник! У него была гитара, это точно. Мария вскочила, поняв, что сделает. Мириец был наглым животным, но сильным и красивым, она еще возьмет от жизни то, от чего отказалась, погнавшись за миражом. Циалианка торопливо сменила залитое вином платье, переплела волосы и, больше не заботясь о своих пожитках, вышла в коридор. Гитара смеялась и кокетничала за соседней дверью. Нужно было постучать, но девушке это в голову не пришло. Впрочем, наемник и не думал запираться. Дверь немилосердно скрипнула, заглушая мелодию, мириец отложил гитару и весело посмотрел на гостью.

– Сигнора, чем обязан?

– Я пришла к вам, – начала Мария и замолчала, не зная, что говорить дальше.

– Хочешь вина? – осведомился хозяин, переходя на «ты». Девушке захотелось его ударить, но... Но она пришла не для того, чтоб выказывать гордость.

– Я выпью, – согласилась Мария.

Наемник налил ей и себе.

– Если наши дорогие стражники сгонят сюда еще полсотни человек, от вина скоро ничего не останется. Люди, когда боятся и бездельничают, пьют больше, чем обычно. Можешь называть меня Хозе, Хозе Вальдец.

– Ты мириец?

– Был когда-то, – Хозе махнул рукой, – мой дом там, где мне нравится. Мне никто ничего не должен, и я никому ничего не должен.

– Меня зовут Мария. Я ехала навестить родичей.

– Бунтовщиков? – поинтересовался наемник.

– Мать... Ей нет дела до всего этого.

– Зато «всему этому» есть дело до всех. Твое здоровье, Мария. Ты очень красивая.

– Здоровье! – она горько рассмеялась и тоже отхлебнула. – Здоровье в чумной деревне!

– Именно. Во время чумы здоровье нужнее всего. Кислятина! Пожалуй, я все-таки мириец, так как не могу пить паршивое вино. Что ж, буду пить царку. Так зачем красотка пришла к нахалу?

– Я читала про чуму. Мы уже больны, хоть и не знаем это. Завтра к вечеру начнется горячка, а через пять дней, самое позднее, через кварту, мы умрем.

– Ну, кварта – это не так уж и мало, – Хозе плеснул себе из темной бутыли, – а царка здесь сносная. Хочешь?

– Налей, – Мария с утра ничего не ела и уже изрядно выпила, теперь ей море было по колено.

– Выпьем за смерть. Пусть она нас боится, а не мы ее.

– Пусть! Сигнор Хозе...

– Нет, – мириец дерзко подмигнул, – просто Хозе. Сегодня я не желаю быть сигнором. Сегодня я просто живу.

– Хорошо, пусть будет Хозе... – вино и царка свое дело сделали. Пропавшие было слова нашлись:

– Я – девушка, но я хочу умереть женщиной. Я видела всех, кто здесь остановился, и пришла к тебе.

– Я польщен, – он налил еще. – Значит, ты собралась умереть. Очень глупо!

– Глупо не видеть очевидного.

– Не спорю. Сколько тебе лет?

– Будет двадцать шесть!

– Стыдно... С такими косами и девственница... Почему?

– Не твое дело.

– Ну должен же я знать, почему с тобой такая беда приключилась. От любви или от ее отсутствия?

– Ненавижу мужчин.

– Мило... Твое здоровье! И чем мы тебе не угодили?

– Тем, что вы все забрали себе.

– То есть? – Хозе откровенно забавлялся.

– Вы правите, воюете, торгуете. Решаете все за всех.

– А ты чего хочешь? Воевать или торговать?

– Я хочу занять место, которого достойна.

– Ну и займи, – не стал возражать наемник.

– Поздно, – выкрикнула она, – я попала сюда, и завтра все кончится!

– Ты в этом уверена? – черноглазый засмеялся и оттолкнул стакан. – Хватит! Если делать, так делать хорошо...

– Что делать?

– То, что ты просила. Хотя зачем это тебе, ума не приложу.

– Я хочу взять от жизни все, что могу. Здесь я могу только это.

– Не так уж и мало, между прочим, – Хозе глянул в окно, поднялся и задернул занавески, – солнышко высоко еще, и времени у нас достаточно.

2896 год от В.И. 12-й день месяца Лебедя. АРЦИЯ. ГРАН-ГИЙО

Эгон Гран-Гийо был гостеприимным человеком. Было бы странным, не закати он родичу и его воинам хорошей пирушки, благо и повод нашелся – со дня рождения баронессы прошло всего три дня.

«Дети» хозяина ужинали в своих комнатах. Затаиться, пока Крэсси не отправятся восвояси, было разумно, и Шарло бы с радостью скоротал вечерок за подаренными Эгоном книгами, если б не случай на мосту. Мальчик не понимал, что произошло, но оставить все как есть тоже не мог. Если ты чего-то не понимаешь, постарайся понять, – говорил отец, ты – Тагэре, а не глупый авеструс, который прячет голову в песок.

Шарло не сомневался, что его страхи как-то связаны с гостями, но как? Крэсси – это Крэсси, его хорошо знают, он никогда не причинит зла друзьям. Кто-то из его людей? Но вряд ли он бы почуял, заявись в замок предатель или убийца. Во дворце Анхеля каких только мерзавцев не болталось, но он ни разу не чувствовал ничего подобного. Шарло старательно припоминал все слышанные им истории. Рито говорил про каких-то бабочек и летучих мышей – отвратительных, но не таких уж и страшных. Однажды на него напала Дафна, кажется, тогда ему стало холодно, но Кэрна сразу понял, где зло, и сумел с ним справиться. Нет, Рито ничего полезного не знал. Эскотцы боялись оживших покойников, от которых оборонялись осколками зеркал, а фронтерцы пугали болотной и лесной нечистью, боявшейся серебра и золота. Но все эти страхи были ночными, днем они не выползали. Шарло нахмурился, запустив руки в шевелюру, и тотчас торопливо пригладил волосы. У корней они снова совсем темные, а Клотильде сейчас не до того, чтоб варить краску для приемного сына.

В дверь тихо постучали. Кати! В ночной рубашке и с распущенными волосами. Некогда ему сегодня с ней играть, он должен понять что-то важное.

– Шарло!

– Анри! Сколько раз тебе повторять!

– Шарло, – упрямо возразила сестрица, – мне страшно.

– Какие глупости, – мальчик нарочито громко рассмеялся, – тут мы в безопасности. У Эгона много воинов, да и не знает никто, что мы здесь.

– Я не о войне... Какой ты глупый, можно подумать, другой беды быть не может. Собаки воют.