Башня ярости. Книга 2. Всходы ветра
Шрифт:
Вестей о Проклятом ни до Таяны, ни до Лидды и Набота не доходило, значит, Эрасти выжидает. Сгоревший в Мунте циалианский храм, без сомнения, дело его рук, но дальше его след терялся. Я вела себя глупее, чуть не выдав себя в мире Обмана Четверым, ведьме с оленем и тому, про которого мне и думать-то не хотелось. Этот знает даже то, что я не одна, если ему нужна именно я. Мир Обмана искажает все, к чему прикасается, какой бы меня там ни видели, в Тарре я – незнакомка с очень длинными косами. И все. Что-то мне подсказывало, что и женщине с Оленем, и хозяину жемчужного сияния вход в наш мир пока заказан.
Оставалось
Ройгу меня тоже беспокоил в том смысле, что не беспокоил вообще. Его адептов вырезали подчистую, его храмы разрушали, под носом у меня хранился его главный талисман, а я ничегошеньки не ощущала. Поверить в то, что Белый Олень взял и издох, завещав мне всю свою силу, дабы я спасла Тарру и поставила на могилке «мужа» иглеций, я не могла, а других объяснений не находилось. Я не слышала Ройгу, и я ощущала в себе немалое могущество, не имеющее ничего общего ни с эльфийской магией, ни с магией миров, по которым прошла.
Мне ужасно хотелось перевалить эту загадку на Эмзара, но я поклялась Александру дождаться, и я дождусь. Мы встретимся в Высоком Замке в час его торжества, я должна сдержать свое слово и ради него, и ради себя, и ради Тарры. Последний из Королей должен быть уверен в себе и в тех, кто с ним.
Я бродила по коридорам и переходам Высокого Замка, рассматривала старинные портреты, болтала с Вандой и Беатой, мало чем отличаясь от обычной женщины, которая ждет с войны своего мужчину, но это было не так. На самом деле я знала, что в войну смертных скоро вмешается некто, полагающий себя вправе распоряжаться чужими судьбами. Он вмешается, и мне придется драться, придется сказать, кто я, или уйти, молча, не попрощавшись.
Если предсказания не врут, будущим летом в Тарре начнется такое, в сравнении с чем Война Оленя покажется грибным дождичком. Но где же Ройгу? Я орами сидела у могилы Шандера, пытаясь услышать гривну, но та спала, а вести из Тарски становились все радужнее. Если так пойдет и дальше, Монтайа вот-вот падет и в начале осени армия вернется в Гелань. Я смотрела на Беату, старательно вышивавшую молодого белого волка, и просила судьбу помиловать Луи для этой девочки, из всех высших сил знающей только об одной, именуемой любовью. Когда мне придется уйти в неизвестность, растоптав свою непозволительную любовь, я буду думать о том, что делаю это для Беаты и таких, как она. Пусть живут, любят, вышивают плащи и ничего не знают...
Смерть поступила нечестно, подло, мерзко, несправедливо. Мария закусила губу, стараясь думать
о чем-то другом, но не получалось. Последние оры таяли, как льдинки в весенней воде. В горле першило, совсем чуть-чуть, но это было началом.– А это еще зачем? – Хозе осторожно снял с ее лица слезы. – Блондинкам лучше не плакать. Некрасиво.
Мария жалко улыбнулась. Подумать только, совсем недавно она то же самое говорила Элеоноре. Эта несчастная дура будет жить и реветь еще лет сорок, а она умрет, и никому до этого не будет дела.
– Хозе, почему так? Я не хочу умирать.
– Никто не хочет, а кто хочет, тот безнадежный осел. И туда ему и дорога.
– У меня уже началось.
– Что у тебя началось? – поинтересовался наемник, впрочем, без особого волнения.
– Чума. В горле...
– А холеры у тебя нет случайно? Или конской оспы? Да, дорогая, девственность плохо влияет на разум, я это давно подозревал.
– Не утешай меня. Я все знаю...
– Проклятый! Да что ты знаешь? Нет тут никакой чумы. Нет, не было и быть не может.
– Как? – Марии показалось, что она ослышалась.
– Так! Север послал Тартю к Проклятому, того и гляди начнется восстание. Король и его молодчики боятся, что оно перекинется на Среднюю Арцию. Для них это и впрямь чума, но только для них. Вот они и понаставили кордонов. Никого никуда не пускают. Если Тартю здесь камня на камне не оставит, никто и не пикнет. Здешним все ясно, а вот в Арции народ и впрямь испугается. Здоровые слишком не хотят заболеть, чтобы жалеть тех, кого сожгут заживо.
– Ты, – Мария задохнулась от обуявшего ее гнева, – ты это знал еще вчера?!
– Разумеется, – подтвердил мириец, – чума всегда начинается на юге в больших городах и идет на север и никогда наоборот. Это выдумка, не спорю, удачная... Те, кто попались, это понимают, только куда против стражников попрешь, одна ты у нас, как из лесу вышла, всему веришь... Неужели ты думаешь, что стражники, будь тут и впрямь чума, ходили б с открытыми рожами и раздавали зуботычины? Да они бы всех из арбалетов на расстоянии клали! И трактирщик, как пить дать, в доле... Ладно, хватит! Нам и правда пора.
Но Марии в кои веки не было дела до политики. Никакой опасности нет и не было! Она зря мучилась, зря прощалась с жизнью. Она позволила этому насмешнику делать с собой все, что он захочет, думая, что обманывает смерть...
– Я тебя убью, – она попыталась вскочить, но Хозе с неожиданной силой прижал ее к постели.
– Прекрати дурить! Ты со мной не справишься.
– Ты знал, что мы не умрем. Знал!
– Ну и что? Сначала ты меня и слушать не хотела, а потом... Тебя точно надо было спасать. Не от чумы, а от твоей девственности. Хочешь остаться, оставайся. Нет, одевайся и пошли. Из этой дыры я тебя, так и быть, вытащу, ты была моей женщиной, я тебя не брошу.
– Не трогай меня!
– Милая, ночь кончается, если я тебя трону, нам придется остаться здесь до вечера, и только Проклятый знает, что за это время может случиться.
– Ты ответишь за свое преступление! – буркнула Мария, понимая, что несет чушь, но не останавливаясь. Соблазнение приравнивается к изнасилованию!
– Только малолеток, ноблесок и капустниц, – отмахнулся наемник, – а ты на них не похожа. И потом, ты пришла сама.
– Я думала, что завтра умру.
– Ты могла бы молиться.