Башня. Новый Ковчег 2

Развернувшись на полпути, он устремился к восточному лифту и уже через десять минут спускался вниз, стараясь не сильно вдыхать вонь, исходившую от мусорных пакетов.

У Кати было ночное дежурство в больнице, Сашка это знал. Сам того не замечая, он выучил наизусть весь её график.

Он прошмыгнул мимо пустой будки КПП — после несчастного случая охрану отсюда убрали, никто, правда, не знал, насовсем или временно. Но в любом случае, пока больница функционировала в странном полузагруженном режиме, и пока в ней полным ходом шёл ремонт, охрана была здесь в общем-то не нужна. Что для Сашка сейчас было даже неплохо. Не нужно никому объяснять куда и зачем идёшь, у него никогда это особо не получалось.

Катю он нашёл в хирургическом отделении, она скучала за столом дежурной медсестры, подперев кулаками пухлые щёки. Рядом на кромке стола сидел Кирилл Шорохов, болтая ногой. На столе валялась раскрытая книга, кто-то из них её, видимо, читал. Возможно, Кирилл. Сашка уже заметил, что тот много читает, наверно, из-за Ники, которой он стремился изо всех сил соответствовать.

— Какими судьбами? — Кир повернулся на звук его шагов.

Катя тоже встрепенулась, и на её круглом лице появилась счастливая детская улыбка. Сашке внезапно стало тепло и радостно от этой улыбки, что даже насмешка в голосе Шорохова его не трогала.

— Да так, решил компанию составить. Если вы не против.

— Валяй, — бросил Кир, пожимая плечами. — Составляй. А то мы тут от тоски помираем, да, Кать?

Странные метаморфозы, произошедшие в их с Киром отношениях, немного пугали Сашку. Нет, они не стали друзьями, они просто не могли никогда ими стать, но наметился какой-то необъяснимый перелом, с того самого дня, когда они обнаружили Литвинова, прячущегося в тайных больничных отсеках.

Сашка присел на один из пустых стульев, стоявших тут же, рядом со столом, посмотрел на Катю. Вспомнил, ради чего, собственно, он сюда и спустился, открыл было рот, но ничего сказать не успел. Шорохов, не глядя на него и продолжая болтать ногой, демонстративно зевнул и протянул насмешливо-зло:

— Пойти что ли в сестринскую, вздремнуть. Чтоб не мешать светлому зарождающемуся чувству… Или, — он покосился на Сашку. — Идите сами туда. Там диван, всяко удобнее…

— Может, хватит пошлить, а? — перебил его Сашка.

— Тебе чего-то не нравится, чистюля? — Кир сощурил глаза.

— Не нравится…

— Саша, — дёрнула его за рукав Катя. — Ну чего вы опять сцепились? Кир, ну понятно, чего, он с Никой поругался…

— Как поругался? — Сашка не смог скрыть своего удивления.

— Обычно поругался. Но тебя это не касается, — Кир отвернулся и высокомерно задрал кверху подбородок. — А впрочем… — он опять посмотрел на Сашку. — Впрочем, можешь теперь спокойно подкатывать к Нике — путь свободен. Не мешаю.

— Я не собираюсь к ней подкатывать, я тебе уже говорил. Погоди, — Сашка чуть подался вперёд. — Ты сказал Нике про Литвинова, да? Вы из-за этого поругались?

— Тебя не касается!

— Из-за этого, — подтвердила Катя.

— Ну ты дурак…

— За языком следи! — Кир вскочил на ноги. — Ещё врезать, да?

— Ну врежь, — Сашка тоже поднялся, встал вровень с Киром. Встретился с его потемневшими от гнева глазами. — Ну давай, врежь!

— Ребята, ну перестаньте! — почти взмолилась Катя.

Шорохов запыхтел, но отступил. Засунул руки в карманы, словно, это могло удержать его от того, чтобы не засадить Сашке между глаз.

— Ника целиком и полностью на стороне своего папочки. Такая же как он. Так что пусть катится ко всем чертям, очень она мне нужна, можно подумать.

— Я же тебе говорил, не надо ей говорить. Понятно, что она на стороне своего отца. Но может … — Сашка замялся, подыскивая слова. — Может, вы ещё и помиритесь.

— Поздно, — Кир зло усмехнулся. — У неё теперь другой.

— В смысле другой? Какой другой?

— А я знаю? Хмырь какой-то из ваших, верхних.

Как Кирилл Шорохов не старался скрыть, а всё равно в его словах за звенящей злостью слышалась боль. Она выпячивалась, лезла наружу, выплёскивалась вместе с грубыми и насмешливыми словами.

— Короче, пошёл я, — Кир обвёл их прищуренным взглядом. — В сестринскую. А вы тут развлекайтесь.

Сашка растерянно смотрел Киру вслед. Катя, поднявшись и обойдя стол, тихонько встала рядом, дотронулась до плеча.

— Он расстроен. Уже несколько дней. Потому и грубит.

Она провела ладонью по его руке. И эта неловкая ласка заставила Сашку вздрогнуть. Он повернулся, уже понимая, зная, что он сейчас сделает. И Катя тоже поняла. Подняла голову, потянулась ему навстречу, и Сашка, ещё не коснувшись её сухих потрескавшихся губ, но уже чувствуя их близость и сладость, вдруг отчётливо осознал, что ничего он Кате не скажет. Ни про подслушанный разговор о покушении в гостиной Рябининых, ни о той роли, которую его вынуждают играть те, кто сильнее, ни о своей никчёмности. Он просто хотел был сейчас с этой девочкой, простой, бесхитростной, а всё остальное… всё остальное подождёт.

Они целовались в пустом и полутёмном больничном коридоре и не слышали, как Кирилл Шорохов вернулся из сестринской за забытой на столе книгой.

Кир остановился и уставился на Сашку с Катей. Эти двое были счастливы, вне всякого сомнения. А он… В носу противно защипало. Кирилл повернулся, и, стараясь не шуметь, отправился назад в сестринскую.

Глава 15

Глава 15. Ника

— Да, погоди ты! Стёпка, чёрт! Ну хватит уже!

Ника, громко хохоча, ворвалась в гостиную и со всего размаху плюхнулась на диван. Запрокинула красное от смеха лицо. Стёпка Васнецов приземлился рядом, закинул руку ей за плечи, мягко привлёк к себе. Ника обернулась. В Стёпкиных тёмно-серых, с лёгкой зеленцой глазах, оказавшихся вдруг совершенно рядом, плясали лукавые смешинки. Он не делал попыток притянуть её ближе, но и не отпускал — ждал, когда она сама решится. Смешливость постепенно таяла, выцветала, Стёпкино лицо стало серьёзным и совсем взрослым. И Ника испугалась.

— Не сейчас, — она отстранилась, аккуратно сняла его руку со своего плеча и, совершенно стушевавшись, пробормотала едва слышно. — Не торопи меня, пожалуйста.

***

Со Стёпкой Васнецовым всё закрутилось совершенно неожиданно. Прямо в тот день, когда Ника вдрызг разругалась с Киром.

Тогда Кирилл, конечно, превзошёл сам себя. Его грубая и совершенно детская выходка, это его «а иди ты, Ника, к чёрту», которое он бросил ей в лицо, поглощённый своими переживаниями и не думая о её чувствах, ударили с размаху, больно, как резкая хлёсткая пощечина. Злая обида, затопившая её, хлынула наружу вместе со словами, невольно сорвавшимися с губ, прямо ему в спину: