Башня. Новый Ковчег 3

Молодой и рьяный Гриша, а стрелял он, оба раза он, это Кира поняла сразу, медленно перевёл пистолет и нацелил дуло на Толика. Мальчик стоял тут, в каком-то ступоре смотрел на лежащих родителей и молчал.

— Стойте! Это мой сын! Мой сын! — в отчаянном прыжке Кира бросилась к Толику. Схватила его, прижала к себе.

В углу тихо плакала Леночка.

— Ага, как же, её это сын, — недоверчиво протянул Гриша, но пистолет все-таки опустил и нерешительно посмотрел на Игната Алексеевича.

— Может и её. Хватит, Гриша. Достаточно, — проговорил тот.

— Игнат Алексеевич! Он же враг! Сын врага! Их всех Совет приговорил! — почти выкрикнул парень, но былой уверенности в голосе не было.

«Видимо осталось что-то человеческое в этом…», — промелькнула мысль, но Кира собралась, сейчас главное — другое. Она прижала Толика к себе, не выпуская его, подбежала к Леночке, обойдя лежащих на пути Кирилла и Лилю и стараясь не смотреть на них. Надо спасти Толика, она обещала брату.

Молодой, этот вихрастый и веснушчатый Гриша, сердито следил за ней. Господи, ведь он совсем ещё ребенок, может чуть старше Лёньки. Лёнька! Кира совсем про него забыла.

И тут за занавеской раздался звук.

— Ого! Игнат Алексеич! Там ещё кто-то! Недобиток!

Молодой шагнул к окну, отодвинул штору решительным жестом, чуть не сорвал её вместе с карнизом, и они все увидели Лёньку, скрюченного от страха, такого жалкого и маленького, что ему сейчас никак нельзя было дать пятнадцать лет.

— Ты кто? Отвечай! — Гриша направил на Лёньку пистолет.

Два мальчишки. Один — трясущийся от страха, второй — одурманенный ненавистью и запахом крови.

— Я — Барташов… Леонид…

Кира не успела ничего ответить (хотя что она могла ответить, она даже не соображала, что тут можно соврать), как Лёнька выдал себя с головой.

— О, Игнат Алексеич, смотрите-ка, этот из Барташовых. Из тех, которых мы недавно… к стеночке, да?

— Да уймись ты, Савельев. Хватит уже, — военный подошёл к парню и, положив крепкую ладонь тому на запястье, заставил его опустить пистолет.

— Чего, уймись! — проговорил Гриша с какой-то обидой. — Он же враг. Сын врага. Их Совет приговорил. Чего их жалеть? Вон, смотрите, в каких хоромах живут. Картины у них, фортепианы всякие. Жируют тут, а мы на них вкалываем.

Гриша тряхнул светлой головой и повернулся к Лёньке. В серых глазах мелькнула злость.

— А ты видел, как внизу там? Какие там каморки у людей? Видел? — Лёнька от Гришиного голоса ещё больше съёжился. — Ни хрена ты не видел. Вон, рубашечка какая, брючки, мать твою, со стрелочками. На фортепианах играете. Да у меня в комнатуху, где я с родителями живу, даже половину этой бандуры не впихнуть. А вы их пожалели, Игнат Алексеич! Эх!

— Хватит, Гриша, — повторил военный. — Я сам его. Слышишь? Сам. Идите, я вас догоню.

Двое, Кира только сейчас обратила на них внимание, оба немолодые, один в грязной спецовке, а второй в шёлковой, явно с чужого плеча рубашке, тут же подчинились и направились к двери. Гриша же по-прежнему мешкал, сверля Лёньку злыми глазами.

— Ну, как знаете, Игнат Алексеич, — наконец отступил и он, убирая пистолет в карман штанов. — Только он всё равно враг. И все они — враги.

Игнат Алексеевич молчал. Дождался, когда хлопнет входная дверь, громко хлопнет — видимо, Гриша Савельев не пожалел молодецкой силы, — потом медленно достал из-за пояса пистолет. Поднял его и, резко развернувшись, два раза выстрелил в висящую на стене картину.

Посмотрел на Киру, в усталых глазах промелькнула боль, или Кире так показалось.

— В общем, сама придумай что-нибудь, хорошо?

Кира, поняв, о чём это он, судорожно кивнула, и Игнат, тяжело ступая, вышел вон из комнаты.

Глава 1. Кир

— Кирилл! Постой!

Кир обернулся на голос, досадливо поморщился и остановился. Чёрт, знал ведь, что надо обойти, свернуть в обход, туда, где сновали ремонтники, и стены содрогались от их перфораторов. Но поленился, отправился коротким путём, решил, что проскочит. И вот — не проскочил.

Вера Ледовская шла к нему, решительно и торопливо.

— Кирилл! Хорошо, что я тебя встретила. Привет.

— Привет, — отозвался Кир, настороженно глядя на Веру.

Он сознательно её избегал. Её и всех остальных, Марка и братьев Фоменко. С тех пор как…

«Чёрт её принёс», — подумал он тоскливо.

— Ты что, избегаешь нас? — Вера словно прочитала его мысли, и Кир поёжился под её пристальным взглядом. Сейчас она была похожа на своего деда, легендарного генерала. Такие же холодно-серые, проникающие насквозь глаза и голос — не говорит, а приказы раздаёт.

— Почему избегаю? Просто дел много…

Кир отвёл глаза и уставился в пол.

— Какие у тебя, интересно, дела? — Вера прищурилась. — В больнице никого не осталось, кроме наших стариков. А туда ты как раз и носа не кажешь, пока мы там.

— Мне Анна Константиновна поручение дала… — Кир пытался придумать какой-нибудь предлог, но с этим у него было туго.

— Какое поручение?

— Не твоё дело, — грубо огрызнулся он, так и не найдя никакого предлога.

Так было всегда — едва Кир чувствовал опасность или неловкость, он сразу начинал хамить. Вот и сейчас, он засунул руки в карманы, ухмыльнулся и нагло уставился в стальные Верины глаза. А ведь он, в сущности, ничего не имел против этой девчонки, она ему даже нравилась, как и все они, вся их компания. Но в сложившихся обстоятельствах он просто не мог заставить себя с ними общаться.

Вера несколько секунд сверлила его глазами, словно пытаясь прожечь в нём дыру, через которую на свет божий вылезут его мысли и мотивы поступков, потом вдруг отступила.

— Ладно, мне в принципе плевать на твои дела. Я не про это хотела с тобой поговорить…

Кир напрягся. Его ухмылка стала ещё более наглой, и он даже почувствовал неодолимое желание сплюнуть прямо под ноги Вере. Он знал, о чём она хочет с ним поговорить. Точнее, о ком. Знал и отчаянно боялся этого разговора.

— Ты почему к ней не зашёл? — в лоб спросила она.

В этом была вся Вера — никакой дипломатии, никаких хитрых подходов и вступительных речей. Только напор и грация танка, рвущегося в атаку. Выстрел в упор и полное отсутствие жалости к врагу.

— К кому, к ней?

— Не корчь из себя идиота, — тут же бросила Вера. — К Нике, конечно. Ты хоть представляешь, каково ей сейчас?

Кир представлял. Каждую ночь представлял, лёжа без сна в своей спальне в родительской квартире. И каждый день тоже представлял, слоняясь почти без дела по развороченной и наполненной строительным мусором больнице. Каждый час, каждую минуту. Думал о том, как она там, его Ника. Ему даже не нужно было закрывать глаза, чтобы увидеть её лицо — оно и так стояло перед глазами. Бледное, с едва заметными тенями под глазами и выцветшими веснушкам, искажённое болью и страданием.