Башня. Новый Ковчег 5

Он махнул рукой на кучу листков, в беспорядке разбросанных по столу. Потом снял очки и с силой протёр ладонями сонные, близорукие глаза.

— А Павел Григорьевич сказал, что должна быть закономерность у этих плато.

— Плато — это когда уровень воды перестаёт понижаться? — осторожно спросил Кир. Он понял это из объяснений Гоши, но решил на всякий случай уточнить. Гоша кивнул. — Но ведь этих плато, — Кир ткнул на разложенные перед ними графики. — Не так и много. Их…

— Двадцать три, — с готовностью отозвался Гоша.

— Ну вот, — в голове Кира завертелось что-то давно забытое, закрутились-заработали шестерёнки, приводимые в действие пока ещё не совсем ясными мыслями. И вдруг захотелось самому попробовать, так, что даже руки зачесались.

…Из всех предметов в школе лучше других ему давалась математика, считал Кирилл быстро и задачи решал влёт, особо не задумываясь. Рвением он, конечно, никогда сильно не отличался, над домашними заданиями не кис — куда было веселее доводить охранников на КПП с Вовкой Андрейченко или холодком закинуться в туалете или к девкам в спальню в интернате завалиться, поржать, да кого-нибудь полапать, стараясь не огрести люлей. Его спасала быстрота ума, что-то не приобретённое, а врождённое, и если Кир и оказывался в кабинете директора или завуча, то чаще не из-за неуспеваемости, а из-за того, что был неугомонным придурком, вечно нарывающимся на неприятности.

В седьмом классе у них появилась новая математичка, молоденькая и чем-то похожая на этого Гошу, такая же немного блаженная и помешанная на своём предмете. Кира она заприметила сразу и даже стал выделять среди всех, но, как оказалось, зря. Нет, поначалу Киру это понравилось, он охотно ходил на дополнительные занятия, решал задачи и уравнения «повышенной сложности», так говорила математичка, испытывал нечто вроде гордости, но его быстро вернули с небес на землю.

— Ты чёта зазнался, Шорох, типа вундеркинд да? — толстый Мамедов небрежно сдунул чёрную косую челку, падающую на маленькие, заплывшие глаза, и сплюнул Киру под ноги. — Давай харчок подотри, ну.

Его подкараулили в туалете. Мамедов был со своими, а Кир, можно сказать, почти что один — Вовка Андрейченко загремел с аппендицитом в больницу, а Лёха Веселов от таких передряг старался держаться подальше.

— Да пошёл ты! — Кир сплюнул в ответ, угодив точно, куда и метил — на начищенный до блеска Мамедовский ботинок.

— Чё, борзый, да?

Ответить Кир не успел, его сбили с ног быстрой, но точной подсечкой. Заломили руки, ткнули рожей в грязный кафель…

Не то, чтобы Кир тогда так легко сдался, хотя… кому он врёт, сдался и легко. Без Андрейченко шансов у Кирилла Шорохова против тупой мощи Мамедова не было никаких, и, взвесив все за и против, Кир сказал себе: ну её нафиг, эту математичку с её математикой, чего ей Кир — профессор что ли. На дополнительные занятия он больше не ходил, учительнице стал хамить, а однажды и вовсе довёл до слёз, под одобрительный гогот своих дураков-одноклассников, чувствуя себя при этом героем.

Каким же всё-таки идиотом он тогда был. Дебилом малолетним — прав отец.

И вот сейчас в памяти всплыло то, чему он успел научиться у той молоденькой девушки, почти девчонки, в таких же как у Гоши очках, то и дело сползающих с тонкого длинноватого носа.

— А если сделать так? — Кирилл взял ручку, которую Гоша отложил, и принялся записывать на бумаге то, что пришло в голову. — Если этих плато всего двадцать три, то можно…

Он не сразу заметил, что Гоша улыбается, а когда увидел, первой мыслью было: ну что он за дурак! Наверняка несёт какую-то ахинею, идиот-недоучка, да ещё перед Гошей, который без пяти минут инженер.

— Нет-нет, Кирилл! — Гоша, видимо, по его лицу угадал, о чём он думает. — Я и сам сначала шёл этим путем. Но тут понимаешь, какое дело. Ты мыслишь, как математик, а здесь надо ещё и от физики отталкиваться. У тебя как с физикой?

— Никак, — буркнул Кир.

— Не может этого быть! — не поверил Гоша. — Так не бывает!

Кирилл подумал, что Гоша над ним издевается, но взглянув в его лицо, сверкающие голубые глаза, понял — нет, его сосед говорит абсолютно искренне.

— Если ты увидел эту закономерность, — продолжил меж тем Гоша. — Значит, мозги у тебя какие надо, хорошие инженерные мозги. И если у тебя всё нормально с математикой, то и с физикой тоже должно быть всё хорошо. Просто она у тебя, наверно, запущена, да?

«Да у меня всё запущено, — с горечью подумал Кир. — Я вообще записной придурок».

Вслух он правда произнёс другое:

— Ну а если от твоей физики отталкиваться, то это что, дольше? Из-за этого ты ночами сидишь?

— Нет, это не из-за физики дольше, — вздохнул Гоша. — Понимаешь, там же ещё других факторов дофига. Приливы, отливы, рельеф местности, который, кстати, за почти сто лет мог здорово измениться, а у нас данные о нём только те, которые были до потопа. Понимаешь?

Кир неуверенно кивнул.

— Поэтому и приходится делать много итераций. А если ещё и вручную, то это время, а я один… ну почти один, иногда Павел Григорьевич помогает, иногда Мария Григорьевна или Глеб Ростиславович, но у них своей работы выше крыши.

— А если…, — Кир начал и замолчал. То, что он готов был предложить этому странному парню свою помощь, было нелепо. Кирилл боялся, что тот — нет, не поднимет его на смех, Гоша для этого был слишком интеллигентен, — но как-нибудь вежливо откажется. Что будет не менее унизительно.

— Если ты мне поможешь? Да, Кирилл? Это было бы здорово!

— Ну… от меня пользы-то может быть совсем мало, я…

— Да ты считаешь, как бог, — Гоша ткнул пальцем в уравнение, которое Кир успел написать и даже вычислить. — Мы с тобой вдвоём в два раза быстрее справимся.

Конечно, Кир восторгов Гоши по поводу своих якобы великих способностей не разделял, но на следующий день, после ужина они уже вдвоём уселись за расчёты, и Кир сам не заметил, как увлёкся так, что теперь Гоше пришлось загонять его спать…

— Ну вот что, Кирилл, — Мария Григорьевна устало улыбнулась. — Давай, последний рывок и по домам. Собери инструмент и ещё раз проверь напоследок всё, хорошо?

— Хорошо.

Он отошёл к насосам, принялся убирать в ящик с инструментами ключи и отвертки, изредка бросая косые взгляды на свою сегодняшнюю напарницу, Марию Григорьевну, которую за глаза все здесь называли Марусей. Она, что-то негромко насвистывая, возилась рядом, у второго бустерного насоса. Рабочая каска, которая была ей чуть-чуть великовата, то и дело падала на лоб, а она машинально поправляла её, не выказывая ни тени раздражения.