Башня. Новый Ковчег 5
Шрифт:
Встреча действительно была и действительно важная, и, что самое приятное, очень удачная, как, впрочем, и весь сегодняшний день: обе задачи, поставленные перед Славой Дороховым полковником Долининым, были близки к решению, и вот разве что положенный звонок Алинке, один из двух, приходящийся на вторую половину дня, он не успел сделать вовремя — слишком торопился на вторую встречу, которая принесла совершенно неожиданные плоды.
— Дел сегодня много было, Дмитрий Матвеевич, — Слава вежливо улыбнулся.
— Да, дел нынче у всех много, — притворно вздохнул комендант и скосил глаза.
Слава, мгновенно уловив смену настроения в тоне «голубого воришки», достал ещё две купюры из бумажника, который он так и не успел убрать, и сунул их в мягкую ладошку коменданта.
— Ну и как здоровьечко ваше, Дмитрий Матвеевич? — Слава, веселясь про себя, сопроводил взглядом купюры, быстро исчезнувшие в кармашке жилета коменданта. — Как давление?
— Да бог с вами, Родион Артурович, какое тут здоровье. С новыми-то порядками. И давление шалит, конечно, шалит…
Дмитрий Матвеевич, по-стариковски шаркая, проводил Славу в главный офис своей конторы, потоптался для приличия на пороге, вздохнул и вышел, аккуратно прикрыв за собой застеклённую дверь, жалюзи на которой были предусмотрительно опущены. Слава выждал пару минут, прислушиваясь к удаляющимся шагам коменданта, потом набрал знакомый номер.
— Приёмная Марковой, — услышал он голос Алинки, от которого внутри всё потеплело.
— Девушка, а разве это не квартира Голопупенко? Мне бы Аделаиду Карловну? — произнёс Слава, отчаянно гнусавя.
На том конце провода раздался лёгкий смешок, потом трубка едва слышно прошелестела «придурок», и от этого ругательного, в общем-то, слова повеяло чем-то родным и нежным. Только Алинка могла произнести «придурок» с такой интонацией, что Слава невольно расплывался в идиотской улыбке.
— Вы ошиблись. В следующий раз, набирая номер, будьте внимательнее, до свидания, — официальным тоном ответила Алина и отключилась.
Слава, всё ещё улыбаясь, положил трубку, и только спустя несколько секунд до него дошло, что именно только что сказала ему Алинка.
Телефоны в Башне теперь прослушивались — какие, никто из них не знал наверняка, и потому у них с Алиной (всё, что происходило на верхних этажах, сообщала она) была разработана целая система условных знаков и шифров. Перестраховывались они всегда, даже несмотря на то, что по сведениям Алинки приёмная Марковой на прослушку поставлена не была. Но кто знает: административный сектор вполне могли прослушивать и тайно, не ставя об этом в известность ни владелицу кабинета, ни уж тем более её секретаря. Так что соблюдать осторожность было жизненно необходимо, и потому, все звонки — а у них существовала чёткая договоренность звонить наверх два раза в день, — обычно маскировали под банальное «ошиблись номером» или имитировали различные службы доставки. И каждое слово в бессмысленном на первый взгляд диалоге имело своё значение.
Если с их, нижней стороны, ничего особенного не было, и звонили исключительно с целью узнать, нет ли какой срочной информации от Алины, то надлежало просто попросить позвать кого-то, назвав вымышленное женское имя. И Слава часто этим пользовался, придумывая самые идиотские имена и упражняясь в остроумии, иногда даже просто для того, чтобы услышать тихое Алинкино «придурок». А вот от того, что отвечала на это Алина, зависело многое. Короткое «вы ошиблись» говорило о том, что новой информации нет. Но если после этого следовала какая-то фраза, то это могло означать, что угодно — от «у меня отличные новости, готовь вечером шампанское» (про шампанское — это уже для него, для Славы) до «немедленно присылайте кого-то, надо срочно передать информацию», и тогда следовало отправлять под каким-либо предлогом в административный сектор любого доступного на тот момент человека. Фраза «в следующий раз набирая номер, будьте внимательнее» ничего срочного
в себе не несла, но означала, что есть важная информация, которая, впрочем, вполне терпит до вечера.Слава потянулся. Что ж, день сегодня однозначно хорош. Два дела почти сделаны, а вечером ещё и Алинка примчится, и — Слава не мог объяснить толком, но его чуткая интуиции отчаянно сигналила — Алинкина информация может быть как-то связана с теми сведениями, которые он только что узнал. Узнал буквально каких-то полчаса назад.
***
— Да, Слава, далековато же ты забрался, но с другой стороны, всё лучше так, чем…
Женщина, сидевшая на неудобном низеньком диванчике в комнатке, исполняющей роль гостиной в Славином временном убежище, не удержалась и поднесла к лицу белый платок, который до этого нервно комкала в руках, промокнула выступившие на глазах слёзы. Маленькая сморщенная рука её слегка подрагивала — чувствовалось, что переживания последних дней сильно подкосили её. Слава с неожиданной для себя горечью отметил, что эта милая женщина как-то стремительно состарилась за ту неделю с небольшим, что он её не видел. Нет, она и раньше была немолода — низенькая, полненькая, она никогда не пыталась обмануть свой возраст, как это делают многие начинающие стареть женщины, была из тех, кто встречает старость достойно, с благодарностью оглядываясь на прожитые годы, — но сейчас, осунувшаяся и похудевшая (и как же ей не шла эта ненужная худоба), она производила тягостное впечатление, и Слава вспомнил осторожное Алинкино предупреждение: «Ты, Славка, поаккуратнее там. Переживает она очень».
Алинка могла бы и не предупреждать, Слава и так знал, что арест Величко Константина Георгиевича больнее всех ударит именно по его супруге, Полине Михайловне, «милой Поленьке», которая сейчас сидела напротив Славы и мужественно пыталась взять себя в руки. Слава не торопил. Он понимал, как трудно приходится этой маленькой женщине, и потому чувствовал себя слегка неуютно оттого, что он вынужден напрягать её, но всё это было нужно, и нужно прежде всего и самому Величко, которого держали в тюрьме, и его жене. Полина Михайловна это тоже понимала. Наконец-то справившись с собой, она оторвала от глаз платок и посмотрела на Славу.
— Полина Михайловна, — Слава поймал грустный взгляд своей гостьи и виновато улыбнулся. — Вы его видели? Константина Георгиевича? Как он?
— Ох, Славочка, видела. Слава богу, видела Костеньку моего. Я ведь, Слава, уже и руки опустила — отказ за отказом, хорошо Ларочка постаралась. Хотя и у неё, видно, не слишком-то большое влияние на сына. Но, к счастью, всё получилось.
— Он в порядке?
Полина Михайловна горько усмехнулась.
— Ну как тебе сказать? Держится молодцом. Но похудел, осунулся. Одежда на нём болтается…
— Полина Михайловна, — Слава чуть придвинулся, взял в ладони маленькую старческую руку, ободряюще сжал. — Помните, вы же всегда ворчали, что Константин Георгиевич не следит за своим питанием, лишний вес, то-сё. Так что, может, оно и на пользу. Считайте, что на диету сел.
Шутка получилась неуклюжей, Полина Михайловна даже не нашла в себе силы улыбнуться, только махнула в сердцах рукой.
— Да пропади она пропадом такая диета. Костя всегда покушать любил, да ты и сам это, Слава, знаешь. А теперь, какая там у них в тюрьме еда? Правда, кое-что мне удалось ему передать. И из еды тоже — специально сбегала в его любимый ресторан за расстегаями. Да носки ещё шерстяные и вещи тёплые, это меня уже следователь надоумил. А так, спасибо Ларочке, конечно. Похлопотала.
Ларочкой Полина Михайловна называла свою старую школьную подругу, которую на самом деле звали Ларисой Фёдоровной Ставицкой и которая была матерью их теперешнего Верховного. Именно благодаря старинной дружбе, которая связывала Полину Михайловну и Ларочку — Ларису Фёдоровну, и удалось пробить свидание с арестованным Константином Георгиевичем Величко.
На это свидание Слава возлагал большие надежды. Оно должно было помочь в решении второй задачи — оружие и боеприпасы, без должного запаса которых контрпереворот рисковал провалиться.