Башня. Новый Ковчег 6

— Да ты…, — Борис схватил Пашку за грудки, с силой рванул на себя так, что послышался слабый треск ткани. Увидел своё перекошенное лицо в глазах друга. — Ты, дурак, Савельев, я люблю её. Люблю, слышишь! Да я…

Павел неожиданно рассмеялся. Положил ладони на его руки, с силой сжал.

— Так почему ты тогда, Боря, всё ещё здесь? А?

И Борис его понял. Медленно разжал пальцы, попятился. Наткнулся на стул, с грохотом уронил его, схватил брошенный на кровать пиджак. И, вдевая на ходу руки в рукава, ринулся, прихрамывая, к выходу. У двери вспомнил про пропуск, вернулся, сунул в карман новенький пластмассовый прямоугольник. Опять встретился взглядом с Павлом.

— Паша…

— Иди уже, — Пашка закатил глаза. — А то опять об очередном ребёнке узнаешь спустя семнадцать лет. Папаша хренов…

Она сидела на кровати, по-турецки скрестив ноги, и что-то увлеченно вбивала в стоявший перед ней ноутбук. Верхние пуговицы на рубашке были расстегнуты, а сама рубашка небрежно сползла с одного плеча. Борис видел нежную ложбинку на шее, тонкую бретельку белого бюстгальтера, врезавшуюся в кожу, видел светлый, чуть вьющийся локон, падающий на высокий чистый лоб, подрагивающие тёмные ресницы, мягкий румянец на круглых щеках, редкие веснушки, обкусанные бледные губы.

Нет, она не была красива, и во всех её жестах — в том, как она щурится, касается ладонями лица, забирает за ухо непокорную, выбившуюся из хвостика прядку — сквозило что-то угловатое, детское, но Борис ничего этого не замечал. Сотканная из несовершенств и противоречий, она казалась ему прекрасной, как кажется прекрасным готовый вот-вот распуститься нежный бутон с капельками утренней росы на полупрозрачных лепестках.

Она его не видела. Смотрела на экран, иногда наклонялась к раскрытой книге, что лежала на кровати рядом, быстро перелистывала маленькими пальчиками старые потрёпанные страницы, чему-то улыбалась и тут же хмурилась, шевелила губами, словно повторяла про себя только-что прочитанные строчки. А он стоял в дверях, прислонившись к косяку, и не мог сделать ни шагу — ни вперёд, ни назад.

Дверь в её комнату в общежитии оказалась незапертой. Борис едва прикоснулся к дверной створке, и она тут же бесшумно отворилась, как будто его тут ждали. А он застыл на пороге, как пятнадцатилетний мальчишка, и все заготовленные слова стайкой испуганных птиц выпорхнули из головы. И единственное, что он смог выдавить из себя, было её имя.

— Маруся…

Он произнёс это совсем тихо, и ему даже показалось, что его шепот потерялся в мерном звуке клавиатуры, влился в него, отпечатался на экране вместе с вереницей других непонятных ему слов и цифр, остался незамеченным. Но она услышала. Подняла голову, уставилась на него остановившимся взглядом. Потом сильно побледнела и сказала, отчётливо выговаривая каждое слово:

— Я не могу.

Он ожидал всего, что угодно. Колких насмешек, гневной отповеди, равнодушных фраз, но никак не этих непонятных и странных слов. И потому, вконец растерявшись, спросил:

— Что ты не можешь?

Но она лишь замотала головой, спрятала лицо в ладонях, как делают маленькие дети, играя в прятки, и вот только тогда он, подталкиваемый в спину неведомой силой, шагнул внутрь. Быстро прошёл, сел на кровати напротив, аккуратно снял с её коленей ноутбук, отставил в сторону.

— Что ты не можешь, Маруся?

Она всхлипнула и тоненьким голоском выдавила из себя.

— Я слово дала.

Борис ничего не понимал. Она не гнала его, но и не подпускала, он это чувствовал. Что-то стояло между ними. Какое-то…

— Какое слово, Марусенька?

И вдруг она заговорила. Быстро, горячо, заикаясь и перескакивая с одного на другое.

Он мало что понимал из её сбивчивой речи, слушал, слегка приоткрыв рот, а мозг по привычке пытался анализировать, складывать услышанное в логическую цепочку. Но ничего не складывалось. Логика рвалась на части, завязываясь причудливыми узелками. Слова скакали, как пластмассовый мячик в пинг-понге, звонкие, пустые слова. Но постепенно до него дошло.

— …и тогда я и дала слово, что если ты выживешь, то я… то мы с тобой…, — она всхлипнула и быстро, как ребёнок, провела ладонью по носу.

А ему вдруг стало смешно.

— И кому же ты дала слово?

— Ну как кому, — она посмотрела на него. — Ну… Богу, наверно. И если я его не сдержу, ты… ты умрёшь.

Он не выдержал. Пересел ближе к ней, притянул к себе и крепко обнял, уже понимая, что теперь не скоро выпустит её из своих объятий.

— Ну, Марусенька, однажды я умру, конечно. Но это будет не скоро. А пока… Пока давай попробуем быть вместе?

— Ага, — она прижалась к нему, спрятала на груди мокрое от слёз лицо и выдохнула. — Ты только не отпускай меня, Боря. Никогда не отпускай…

***

— Да, я всё понял. Если Фоменко сегодня вдруг появится, звоните. Если нет, завтра с утра отправим поисковую группу. Хорошо…, — Павел левой рукой прижимал трубку к уху, а правой машинально вычерчивал на листе бумаги какие-то схемы.

Борис слушал, о чём говорит Павел вполуха, и так примерно представлял, о чём там шла речь.

В кабинет заглянул Саша Поляков. Как обычно, вежливо поздоровался с Борисом.

— Здравствуйте, Борис Андреевич.

— Здравствуй, Саша.

Его сын (слово «сын» и сейчас всё ещё странно звучало для Бориса) никогда не пересекал ту черту, которая как-то сама собой образовалась между ними. Да и Борис не стремился нарушить эти границы. Он — к великому неудовольствию Павла — так и не поговорил с Сашей, ни тогда, четырнадцать лет назад, ни потом. Если, конечно, не считать разговора, который состоялся, уже когда Борис окончательно вернулся к своим делам — всё же Борис не был бы Борисом, если бы не предпринял хотя бы одной попытки.

— Саша, ты извини, я ничего про тебя не знал.

Борис уже недели две пытался восстановить рабочий процесс, который его предшественники изрядно расшатали. Он зарывался в бумагах — приказы и служебные записки являлись ему даже в снах, — бегал с одного совещания на другое, торопил своих людей, потому что торопили его: производственники, логисты, медики… Павел, напрочь забыв, что ещё совсем недавно Борис валялся в коме, требовал от него возможного и невозможного… С бумажной волокитой Борису сильно помогала Алина Темникова и, как бы странно это не выглядело, Саша Поляков. Пробыв при Марковой эти несколько недель, парень неплохо стал разбираться во многих хитросплетениях работы сектора, да и мозги у него были устроены, как надо. И если б не эта дурацкая шутка судьбы…

— … хотя, Саша, я не могу тебе сказать, что что-то бы изменилось, узнай я о твоём рождении семнадцать лет назад, — Борис не кривил душой и даже не пытался найти каких-то смягчающих фраз. К чему? Парень — не дурак. Способен уловить любую фальшь.

— Я понимаю, Борис Андреевич. Всё нормально.

Всё нормально. Да.

Собственно, этим разговор и закончился. И больше они никогда к нему не возвращались.

Возможно, однажды со временем что-то и измениться. Придут нужные слова. Возникнут новые обстоятельства. Но пока было то, что было: вежливое отчуждение, неуклюжие попытки поддержать разговор на обязательных семейных мероприятиях, типа дней рождения детей, и постоянные встречи в доме Павла, которые не вызывали ничего, кроме чувства неловкости и смущения.