Башня. Новый Ковчег

— Я… отдаю. Отдаю отчёт. Мы с Никой…

— Понятно, что вы с Никой, — в голосе Павла Григорьевича зазвучала неприкрытая насмешка. — Теперь смотри сам, парень. За Нику головой отвечаешь. Понятно?

И, не дожидаясь его ответа, повернулся к Сашке спиной и зашагал прочь. Савельеву не нужно было Сашкино подтверждение, его сдавленное и испуганное «понятно», он и так знал — нет у Сашки для него другого ответа. Нет и быть не может.

***

Сашка стоял посередине кабинета начальника (сесть ему Кравец не предложил), как нашкодивший школьник, и примерно так себя и чувствовал, если не хуже. Кравец ходил из угла в угол, ходил не нервно — он ничего и никогда не делал нервно — а спокойно, легко, чуть пружиня мягкий кошачий шаг. На Сашку он не смотрел.

Отчёт по Савельеву Сашка всё же успел написать до конца рабочего дня и не только написать, но и отправить Антону Сергеевичу. И почти сразу же получил от того короткий ответ: «Задержись». Одно единственное слово, от которого исходила не скрытая, а совершенно явная угроза, заставило Сашку вздрогнуть, и все сегодняшние мелкие косяки и недочёты — опоздание, ошибки в отчёте — показались сущей безделицей.

Кравец наконец-то остановился, взял со стола карандаш, один из тех, что всегда лежали на его столе. Сашкин начальник любил пользоваться карандашами, на планерках предпочитал не электронные презентации, а живое, наглядное, как он говорил, слово, быстро и размашисто рисуя на белой доске графики и отмечая важные задачи. Он покрутил карандаш в руках и вдруг неожиданно с хрустом разломал его. И этот внезапный резкий жест, эта тихая ярость была страшнее всяких слов.

— Антон Сергеевич, простите… Я знаю, что виноват…

Сашка замолчал. Рассказывать Кравцу про утренний аврал, Самохина и отчёты не имело смысла, всё это мало интересовало его начальника. Но что-то говорить было надо, потому что Кравец ждал. Ждал, пристально смотря на него.

— Простите, — Сашка ещё ниже опустил голову.

— Бог простит. А я… я — не бог, потому простить не могу, уж извини. И будь моя воля, ты б, Поляков, сейчас, кувыркаясь, вниз летел.

Антон Сергеевич обошёл его кругом, встал напротив Сашки и, приблизив к нему лицо, жёстко сказал:

— Ещё раз и максимально подробно, что тебе Ника сказала утром. Слово в слово.

Сашка принялся ещё раз пересказывать утренний разговор с Никой, не понимая, зачем именно это так нужно Кравцу. Тот внимательно и не перебивая слушал.

— То есть, почему она приняла такое решение, ты не знаешь. А она сказала, как долго собирается там пробыть?

— Не сказала. Но с ней рюкзак был. Да она вообще ничего толком не объяснила. Сказала только, чтобы я отцу её ничего не говорил. Вернее, чтобы сказал, что она у меня. И когда Павел Григорьевич пришёл… Антон Сергеевич, — Сашка с мольбой посмотрел на Кравца. — Антон Сергеевич, а если он придёт ко мне, а Ники нет… А если Вера Ледовская… она же Никина подружка самая близкая… А Вера обязательно придёт, вы Веру не знаете…

Кравец сделал знак Сашке замолчать, и тот сразу осёкся.

— Погоди, не суетись. Сядь, — он кивнул на стоявший рядом стул. Сашка послушно сел. — У вас уже было что?

— Я… вы про что?

— Мать твою, — Кравец негромко выругался. — Спал ты с ней или нет?

Сашка вспыхнул.

— Антон Сергеевич, разве… разве это имеет значение? Это обязательно?

— Шура, — Кравец наклонился к нему и мягким тоном, за которым слышались лёгкие угрожающие нотки, произнёс. — Это обязательно. Обязательно, Шура. Так, да?

— Да.

— И давно? — и видя, что Сашка опять его не понимает, рявкнул. — Спишь с ней давно?

— Н-н-нет… вчера первый раз…

Кравец отошёл от него, присел на краешек стола, и посмотрел на Сашку долгим взглядом. Лицо у Кравца было равнодушное и ничего не выражающее, но Сашка уже знал, что, когда его начальник вот так смотрит, долго и пристально, его мозг лихорадочно решает задачи с тысячей и одной неизвестной. И почти всегда находит верный ответ.

— У обоих что ли первый раз? — наконец чуть насмешливо сказал он. — Или только у Ники?

Сашка почувствовал, как густая краска стыда заливает его лицо.

— Да, у обоих — прошептал он.

***

«И что она в нём нашла?» — думал Антон, время от времени бросая косые взгляды на Сашку. Он сел за стол, включил компьютер и снова, в который уже раз за вечер задумчиво просматривал отчёт Полякова, длинный, путанный и, в сущности, совершенно бесполезный. Никаких зацепок он не давал и главное — не отвечал на самый тревожный вопрос: с какой вдруг стати дочка Савельева отправилась вниз. А понять это было нужно.

«Вот дура девка», — с какой-то тоской опять подумал он и посмотрел на Сашку на этот раз более внимательно. Тот заёрзал под его взглядом, но голос подать не решился. Такие как он ни на что решиться не могут — поссать без спросу и то не сходят. Труслив, мать родную продаст, и вот — поди ж ты — а с Савельевской девчонкой переспал. Ну, смазлив, конечно, девочкам такие нравятся. Антон беззастенчиво рассматривал Сашку, словно в первый раз. Высокий мальчик, сложен хорошо, светлые, аккуратно постриженные волосы, серые чуть навыкате глаза, правильные черты лица, даже чересчур правильные, и разве что рот немного портил картинку — безвольный, крупный, с опущенными уголками губ, розовых, пухлых, которые органично смотрелись бы на девичьем лице, но на мужском выглядели пошло и несколько инфантильно. Кравец скривился от отвращения.

Идея привлечь к работе этого слизняка принадлежала Литвинову, и, надо сказать, кое-какие плоды это принесло — мальчик был на редкость гибок и услужлив. И хотя таких гибких и услужливых через его руки прошло немало, почему-то именно этот вызывал непреходящее чувство брезгливости, хотя он, Кравец, был не брезглив. Жизнь его самого немало потрепала, прежде чем он добился своего сегодняшнего положения, и Антон и сам, бывало, гнулся и доносами не гнушался — им, парням из низов, особо выбирать не приходится — но Поляков… было что-то такое в этом Полякове, что заставляло иногда Антона сомневаться в правильности принятого решения. Хотя Литвинову видней, конечно.

Кравец вспомнил перекошенное от гнева лицо Бориса после того, как тот прочитал сегодняшний Поляковский отчёт. Вспомнил, как Борис отшвырнул от себя планшет, бросил на стол с такой силой, что Антону показалось, что стекло планшета треснуло. Хотя нет — выдержало.

— И он только теперь докладывает? — прошипел Литвинов. — Только теперь? А что ж не через неделю, не через две? Сука, — он длинно и грязно выругался.

Антон вытянулся по струнке перед Борисом. Формально юноша Александр Поляков находился под его началом, соответственно, часть вины лежала и на нём. И, надо сказать, вина тянула на неслабое наказание, и Антон знал, почему.

— Слушай, а, может, девчонка с Анной не просто так в больницу пошла? — Борис посмотрел на Антона, закусил нижнюю губу, что-то внимательно обдумывая.

Антон терпеливо ждал. Литвинов срывался редко, но, когда срывался, самое лучшее было молчать и не отсвечивать.

— Может, она залетела от этого сопляка?

— Залетела? Думаете, Борис Андреевич, они того? Слишком уж не похоже. Поляков — мальчик робкий и осторожный. Головой, вроде, думает. А в таком деле…

— А в таком деле не головой думают, — резко перебил его Литвинов. — В таком деле другим местом думают. Так что это выясни. Вдруг аборт пошла делать. А чтоб отец не узнал, пацана упросила соврать. Понял?