Бастард 2
Шрифт:
— Поиграли и хватит. — Прошептал «мёртвый» чужак на ухо, елейным голоском. — Нас заждались.
Вытащил полумёртвого Орландо, продолжая сдавливать горло удавкой, как мешок, из комнаты. Поволок по коридору, периодически ослабляя хват и давая судорожно вздохнуть. Затуманивающийся взгляд блуждает сам по себе, выхватывая в полумраке мёртвых стражников и слуг. Задушенных. Возле тел стоят люди с закрытыми лицами, семь-восемь. Провожают процессию взглядами, у многих в руках нечто вроде короткой мотыги с посеребренным лезвием.
Во дворе Орландо скатили со ступенек
Обладатель роскошной обуви наклонился и взял Орландо за волосы, приподнял без видимых усилий. Оглядел и бросил обратно. Двое янычар подвели связанного Ахмеда-эль-Хазреда в ночнушке, бесцеремонно поставили на колени.
Главарь приблизился к нему, лежащему Орландо он показался ровней гвозденосцу по росту, заговорил плавно жестикулируя:
— Дорогой мой Ахмед, твои… действия ранили меня в самое сердце! Как ты мог помыслить идти против моей воли? Разве не я дал тебе всё?
— Простите меня, о Мудрейший из мудрых. — Затараторил старик, склоняя голову. — Я не знал! Откуда мне было знать? Я только и делаю, что лечу и записываю! Что творится в городе, не ведомо мне.
Халиф взял его за подбородок двумя пальцами, потянул, вынуждая запрокинуть голову. Орландо разглядел разбитые губы и кровоподтёк на пол-лица.
— Когда мой сын, начал собирать сторонников и плести интриги. — Вкрадчиво сказал Халиф. — Знаешь, что я сделал? Его и всех приближённых вывезли в пустыню, привязали к столбам и поставили рядом бадью воды. Они умирали от жары и диких зверей, один за другим и смотрели на драгоценную влагу, которая в один миг стала важнее любой власти. Однако ты ценен. Очень ценен и поэтому я прощаю тебя, в первый и последний раз. Знай, дорогой друг, кара уготованная тебе превысит всё. Днём пришлют новых слуг, а теперь ступай.
Халиф повернулся к Орландо, пока янычары уводят старика, окинул взглядом. Небрежно махнул рукой и сказала, уходя за границу зрения парня:
— В темницу, дорогие гости будут рады.
Глава 31
Тела касается горячий воздух, пахнущий раскалённым металлом и углями. В черепе сверкают искры сознания, будто высекаемые ударами кремня о кремень. Орландо застонал и с натугой поднял веки, оглядел прямоугольный застенок, жаровню перед собой, забитую пунцовыми углями, из которых торчат железные прутья. Рядом стоит лоснящийся потом толстяк в кузнечном переднике. Насвистывая под нос поправляет кожаные рукавицы.
Орландо опустил взгляд и только сейчас осознал что абсолютно голый. Руки раскинуты в стороны, натягиваемые цепями, спина прижата к холодному камню. На ногах деревянные колодки со свинцовым грузилом. Кожа на груди покрыта розовыми полосами едва заживших ран.
— Какой чудесный день! Какой прекрасный день! — Мурлычет под нос толстяк.
Закончив с рукавицами, взял один прут и поворошил угли. К потолку взметнулись оранжевые искры, похожие на рой мошкары. Палач довольно прицокнул языком и поднял раскалённую железку на уровень лица. Плюнул и широко улыбнулся, заслышав короткое, злобное
шипение.— Правда хороший? — Просипел Орландо надтреснутым от жажды голосом. — Что-то незаметно…
Толстяк развернулся, едва не выронив прут, улыбка расползлась на половину лица, открывая жёлтые зубы с чёрной каёмкой у дёсен. Шагнул к пленнику, поигрывая железякой, раскалённый конец смазывается в спёртом воздухе, оставляя исчезающий шлейф.
— Разве? День великолепен, дружок! Впервые я могу так долго с кем-то веселится!
— Чего?
— Обычно люди мрут спустя пару дней, женщины держатся дольше всех, удивительно. А вот мужчины сплошное разочарование, хуже только дети и старики. Но ты… о! Ты другое дело! На тебе так быстро заживает, что я не успеваю придумывать, что делать дальше!
— А я смотрю… ты любишь свою работу…
— Конечно! Как можно не любить свою работу? Зачем тогда вообще работать? Человек, пашущий на нелюбимой работе — глупец! Был у меня приятель, так он вот работу выбрал не по сердцу и знаешь что?
— Что?
— Помер!
— От нелюбимой работы?
— Почти, в подворотне зарезали.
— Какая поучительная история… — пробормотал Орландо, тайком напрягая руки и проверяя кандалы на прочность.
— А то! Любил бы работу, так задерживался бы на ней, как я, и не попал в тот переулок!
— Дай воды, а то в горле пересохло.
Толстяк активно замотал головой, подкрепляя взмахами свободной руки.
— Не положено! У нас тут пыточная, значится тебе положено страдать.
— А как мне тогда от боли кричать? — Притворно поразился Орландо. — Ты же слышишь, едва говорю!
— И то верно… если преступник не кричит, значит, я плохо работу делаю… непорядок.
Палач вернул прут в жаровню и тяжело переваливаясь с ноги на ногу, удалился из застенка. За дверью раздались неразборчивые голоса, зашумели шаги и вскоре толстяк вернулся с ведром. Походя выплеснул на пленника половину, Орландо застонал и обвис в цепях. Толстяк подошёл в упор и позволил напиться. Парень жадно глотает, воды стекает по подбородку на грудь, плещет на пол.
Закончив, склонил голову тяжело дыша и фыркая. Палач отставил ведро, вернулся к жаровне, начал ворошить угли, напевая под нос. Отдышавшись, Орландо поднял взгляд и спросил:
— Так зачем будешь пытать?
— Работа у меня такая. — С улыбкой ответил толстяк, в голосе играют мерзкие нотки, будто объясняет умственно отсталому.
— Это понятно, но ради чего? Что хотят узнать?
— Халиф велел пытать, а остальное меня не интересует.
— Ясно… — пробормотал Орландо, взглянул в глаза палача и сказал, — хороший ты человек, честный и трудолюбивый.
— Да, я такой! — Ответил толстяк лучезарно улыбаясь.
— Тебя убью быстро.
Палач покачал головой, а улыбка померкла. Прошипел, отходя к массивному столу, в другом конце комнаты:
— Хорохорясь, хорохорься… Мне вот всегда было интересно, как долго человек выдержит раскалённые иглы под ногти… вот сейчас и проверю!
Вернулся с целым набором тончайших игл разной длины и формы. От одного вида которых Орландо свело живот, а сердце заколотилось с утроенной скоростью. Палач положил иглы на край жаровни, дождался пока кончики запунцовеют, взял одну и пошёл к пленнику воркуя: