Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Батареи Магнусхольма
Шрифт:

Впрочем, она не была рижанкой. Лабрюйер вдруг понял это. Она точно откуда-то приехала. Ему показалось, будто девица здешняя, но почему показалось? Он стал вспоминать. Мадмуазель Мари рассказала о себе, что попала в цирк по знакомству благодаря двоюродной сестре, бывшей замужем за дирижером циркового оркестра. Но где сказано, что цирковой дирижер сидит сиднем на одном месте? Сегодня он машет своей палочкой в Риге, а завтра — в Мадриде. И жениться на этой двоюродной сестре он мог хоть в Керчи, хоть в Вологде (некстати вспомнилось непонятное присловье старого актера Самсона Струйского). Марья Скворцова могла приехать к двоюродной сестре, опять же хоть

из Керчи, хоть из Вологды, и не мешало бы один раз отыскать эти загадочные города на карте Российской империи.

— И держать язык за зубами, — добавила фрау Берта. — Моя Эмма видела ее с мужчиной. Эмма — образцовая служительница, уверяю вас. Она помогает мне дрессировать голубей. Это она придумала трюк со шляпой. Вы не видели мое выступление? В самом финале я надеваю на голову особую шляпу из лозы, на нее слетаются голуби. Представляете — я стою в живой шляпе! Она задержалась в цирке, потому что чистила клетки, и слышала, как Мари договаривается с мужчиной о свидании. А Эмма как раз рижанка, и она понимает по-русски. Тот мужчина называл Мари птичкой, это было в цирковом дворе, в закоулке, и Эмма его не разглядела. Она отбила у меня поклонника, очень солидного человека, а сама потихоньку бегает на свидания!

Внезапно артистка расхохоталась.

— Так вы сумеете вывести эту особу на чистую воду? — спросила она. — Вы мне поможете? Конечно же поможете! Я по глазам вижу. У вас честные глаза и взгляд прямой. Не стыдитесь! Я за свою жизнь столько комплиментов выслушала, что имею право и сама сказать мужчине комплимент! Это даже будет справедливо! Разве вам никогда не говорили, какие у вас глаза?

Тут-то Лабрюйер и растерялся.

И впрямь — не говорили!

Никто и никогда.

Были, конечно, ласковые слова в известные моменты мужской жизни. Голубчиком называли, светиком, сердечком, мишкой косолапым — как у многих коренастых мужчин, у него была довольно мохнатая грудь, и эта золотистая шерстка его подругам страх как нравилась.

— Так, значит, мы обо всем договорились? — вдруг спросила фрау Берта.

Это означало завершение беседы. Внезапное, на взлете вдруг возникшего доверия, завершение.

— Договорились, фрау Берта. Когда вы собираетесь в зоологический сад?

— Я еще не знаю. Дня через два, может, через три. Еще нужно уговориться с газетчиками. У меня есть проспект вашего ателье, я взяла у Краузе, я вам заранее телефонирую. Помогите, пожалуйста, справиться со шляпой. И пошлите кого-нибудь за орманом.

— Но я хотел угостить вас коньяком.

Лабрюйер удивился — до чего же жалобно прозвучал его голос. Он вовсе не желал вкладывать в простые слова такой трагический смысл.

— А что мешает вам угостить меня коньяком в другой раз? Я не собираюсь уезжать — пусть лучше уезжает эта злобная птичка! Мы еще поедем вместе в зверинец… и я закажу вам карточки… Придержите поля!..

Фрау Берта повернулась к Лабрюйеру спиной, он увидел белую шейку под высоко подобранными волосами. Снова уловил аромат персидской сирени…

И ведь никаких иллюзий он не питал! Артисточка — вроде Валентины Селецкой, но не такая трепетная, не такая хрупкая. Тоже ищет мужчину, однако Селецкая была нежна и пассивна, нужный мужчина пришел — она ему отдалась, когда он оказался свободен — даже не попыталась за него бороться. Эта же готовилась к решительным сражениям. Эта, кажется, была бесстрашна…

Она ушла… нет, исчезла, оставив аромат, оставив повисшие в воздухе несказанные слова. Лабрюйер опустился на стул. Надо же, подумал он, совсем неожиданный

сюрприз, подарок судьбы! Ввязался в дело о дохлой собаке — а оно вот как обернулось. Возможно, фрау Берта и права…

Некоторое время спустя явились Каролина и Пича. Каролина сразу взяла «Атом» и пошла проявлять пленку, а Пича радостно рассказал во всех подробностях, как шел за двумя топтунами и как исхитрился сделать кадры. Парня нужно было наградить.

— Мы скоро поедем в зоологический сад, — сказал Лабрюйер. — По такому случаю в школу не пойдешь, будешь помогать мне и фрау Каролине. А здесь останется Ян.

Радость была неимоверная.

Лабрюйер невольно вспомнил себя в Пичином возрасте. Рижане тогда и не помышляли о зоологическом саде. Выпросить у родителей пару копеек, чтобы побывать в передвижном зверинце, посмотреть на престарелого льва, слепого медведя, мартышек и козла с неимоверно закрученными рогами, уже было праздником.

Потом Каролина вынесла три карточки.

— Вот они, ваши топтуны. Петька у нас молодец. Узнаете?

— Да, этот — Пуйка. А насчет второго я спрошу у своих.

— Хорошо бы изловить Пуйку и допросить с пристрастием.

— Давайте карточки. Я их найду.

— Забирайте. И помогите мне — я выполнила заказ, нужно разложить товар по конвертам и надписать их.

Они взялись за работу, сверяясь с конторской книгой. Ян остался в салоне, Пичу отправили учить уроки.

— Птичка скачет весело по тропинке бедствий, не предвидя от сего никаких последствий… — напевал Лабрюйер, раскладывая карточки по стопкам.

— Что это вы, душка? — удивилась Каролина.

— Да вот думаю об одной птичке.

— О птичках, — поправила Каролина. — Раз уж мы нанялись фотографировать голубей в зверинце.

— Те — пернатые… А вот есть одна птичка без перьев… Вот она-то мне и не дает покоя, — признался Лабрюйер.

— Не та ли рыжая дама, которая просидела с вами чуть ли не два часа?

В голосе Каролины было какое-то ядовитое любопытство.

— Нет, не она. Это… впрочем, неважно.

Ему не хотелось рассказывать Каролине о следствии по случаю собачьей смерти. Не для того его поставили хозяином фотографического заведения, имеющего загадочные цели, не для того содержат, как богатого рижского бюргера, чтобы он отвлекался на сыскную деятельность.

— Это чье-то прозвище? — спросила Каролина.

— Откуда вы знаете?

— Ремесло у меня такое — знать…

Лабрюйер постоянно забывал, что комическая эмансипэ, читающая тайком Бальмонта, — сотрудница весьма серьезной службы. Вот и сейчас — вспомнил и удивился.

— Да, прозвище, — подтвердил он.

— Где вы его слышали? И почему вы его услышали?

Лабрюйер и о другом забывал: что он — ходячая декорация, манекен респектабельного вида, а настоящая хозяйка заведения — как раз Каролина. И она имеет право задавать вопросы.

— Птичкой называют одну цирковую артистку. Кто называет — не знаю. Мой информатор того человека не разглядел.

— У вас в цирке информатор? Как это понимать?

— Я же туда относил контрольки, встретил знакомых, потом опять туда по старой памяти забрел, разговорился со служителями… — и тут на Лабрюйера накатило. — А что мне еще прикажете делать?! Я тут сижу без всяких поручений, трачу казенные деньги, говорю комплименты старым дурам и делаю пальцами козу рыдающим младенцам! По-моему, я имею полное право ходить хоть в цирк, хоть в варьете! И даже скорее в цирк — я тут глупею на глазах, и это для меня теперь — самое подходящее развлечение!

Поделиться с друзьями: