Батюшка сыскной воевода. Трилогия.

— Вообще-то должен признать, что парочка складывается довольно трогательная. Мне нравится... А зачем сюда народ заходил?

— Да никакая они не пара. И нравиться тут нечему... А пришли сказать, что Прошка с Ерошкой пропали.

— Бабуль, вам не кажется, что у дьяка нет шансов? По-моему, он чрезмерно себя выпячивает... Так вы хотели труп, вот целых два!

— Шансы у него есть, чё зря наговаривать. И выпячивается он не весь, а лишь грудью щербатою... Да ить и не трупы они, а только-только пропасть и успели... Ой, стыдобушка-то какая, — первой спохватилась наша эксперт-криминалистка. — На селе, оказывается, горе горькое, а мы, сыскная милиция, в окошко на глупости полюбовные всяко-разно таращимся!

— И не глупости энто, а... — Митька тоже отлип от стекла, почесав пятернёй в затылке. — Ладноть, щас он к ней обниматься не полезет, забоиться сразу-то, а ужо потом я его поучу! На пятнадцать суток сподобите, Никита Иванович?

— Сподоблю, — важно пообещал я. — Ты о деле говори, и поподробнее, пожалуйста.

Тем, кто помнит, что такое «рассказ поподробнее» в исполнении нашего «Смоктуновского»-бугая, поймут меня правильно — пять страниц плотного текста ушло бы на одно вступление. Поэтому документирую протокольно, по существу и без излишеств.

Два местных жителя, братья-близнецы Ерофей и Прохор (Бурьяновы, кажется?) отправились вчера в короткий переход по лесопосадочной полосе за солью. Все деревенские знали, что где-то в тайном месте они её копают, в мешке на своём горбу тащат и так дёшево продают, что не взять грех. Начался этот бизнес у них относительно недавно, в прошлом-позапрошлом месяце. Обычно туда-сюда, в секретное местечко и обратно, укладывались часа за четыре.

Поэтому, когда парни не явились на второй день, староста выразил беспокойство и поимел глупость обратиться за советом к Марфе Петровне. Типа уж она-то всё знает, у неё сын младший милиционер. Вот так, всем миром, со скуки к нам и двинули — дескать, отыщи пропажу, батюшка сыскной воевода, а то ить на осень и огурцы солить нечем будет, как самогон закусывать? Всё просто, а вы говорите — отдых в деревне...

— Время обеденное, — подумав, сообщила Яга, кое-как отрываясь от подоконника. — Ить и ничегошеньки уже толком и не поймёшь, погодим развития событий. Так ты бы, добрый молодец, маменьку свою до дому сопроводил. Да и Филимону Митрофановичу дорогу прямоезжую в Лукошкино указать надобно, навряд ли он теперича самостоятельно до дому догрести сумеет. Ещё, не ровён час, сороки по дороге склюют...

— Отравиться побрезгуют, — уверенно сдвинул брови Митька, но подчинился. Отогнать дьяка от крупной вдовицы было в его интересах — не приведи господи такого отчима...

— Ох и мудрёные штуки нам жизнь выкидывает, участковый, не находишь?

— И не говорите. — Только сейчас я вдруг ощутил чугунную тяжесть собственных погон и попытался мысленно распределить всю предыдущую суматоху по полочкам.

Вышло нечто запредельное, словно мы из неторопливого течения русской сказки неожиданно перекинулись в бешеный ритм китайского боевика. Кстати, китайцев нам тут только и не хватало. В том смысле, что их много, все на одно лицо и шустрят не переставая... Прошу простить, отвлёкся, начал нести чушь, надеюсь, хоть не вслух? Тогда переходим к делу...

— Что думаете насчёт исчезновения двух шутников-балагуров, по совместительству торговцев контрафактной солью?

— Утро вечера мудренее, — уклончиво ответила бабка. — Без экспертизы гипотезы на рыхлом тесте строить не начну...

— Неужели всё так плохо? В принципе они могли где-нибудь загулять, остаться на ночёвку в лесу, уйти на поиски новых путей сбыта в город, мало ли...

— В том-то и беда, что мало. — Яга неторопливо встала, с хрустом выпрямила спину и, поморщившись, осторожно села обратно на лавку. — Охти ж, радикулит проклятый... Никитушка, уж ты сам к обеду на стол накрыть потрудись. А я тебе за то мысли свои тайные поведаю...

— Никаких проблем, уже накрываю!

— Нэ нада! Сам падам, он маладой, пусть сыдит, всё равно так нэ умээт...

* * *

И мы сидели с нашей задумчивой бабушкой за «файф-о-клоком», а старательный Назим, словно есенинский чайханщик, заставил весь стол зелёным, с чабрецом, чаем, пахлавой, вареньем из лепестков роз, кизила, оранжевой айвы и кусочками колотого желтоватого сахара. Всё, кстати, жутко вкусно, хотя Митька Назима почему-то недолюбливает... Но не всё ж время на русской национальной кухне сидеть, душа разнообразия требует! Ещё по Москве помню, есть что-то неуловимо грациозное в азербайджанских официантах, плавно перемещающихся вдоль столов, наклоняющихся к клиентам и, широко улыбаясь, обещающих «Щас, дарагой, всё тебэ будэт!» А рожи притом зачастую буквально наиуголовнейшие! Но улыбка, но зубы, но галантность... ах!

Болтали мы с Ягой долго, на разные темы — от погоды до царской политики, потом перешли на мою будущую жизнь с Олёной. Как я и говорил, бабка и слушать не хотела о том, что мы можем жить своим домом, непрозрачно намекая, что внуков она дождётся, а детишек не ела никогда и в этом смысле все сказки врут наглейшим образом! И как-то, знаете ли, здорово засиделись, потому что к насущным делам мы подошли уже в предзакатное время...

— Вот и слушай меня, сокол ты наш участковый... Чую я, завело нас энто дело фактом последним во глубину серьёзную. При сопоставлении очень некрасивые моменты вырисовываются, ровно чья-то рука преступная невесть какую сложность пакостливую затеяла. Мало не с трёх сторон обложили наше отделение... Давай вместе считать: в Лукошкино масоны пожаловали, Шмулинсона нашего к сотрудничеству склоняют бесчинно. В деревеньке скромной соль ядовитую копают, а весь её яд ить не сразу в организме проявление даст, небось года два протянут люди, прежде чем непривычно помирать начнут... Русалки две о том своё знание имеют да поделиться им сполна опасаются. А многого ли русалки боятся? Да окромя засухи и рыбачьих сетей — ничего! Дьяк с боярином опальным дружбу водит, в переписке тайной состоит, а лихой человек под его личиной тебя в колодезь подтолкнул. И не спорь ужо, я до энтого путём измышлений логических сама собою додумалась...

— Опять Кощей? — равнодушно предположил я. В принципе запросто, у гражданина Бессмертного и с отделением, и со мной уже практически личные счёты...

— О том не ведаю, может, и он, — развела руками бабка. — Соль отравить, двух добрых молодцов загубить — энто в его вкусе будет. А вот тока с масонами он за один стол не сядет, повысокомерничает. Ему с заграницей подвластными территориями делиться ну никак не в масть.

— И вы полагаете, что за всеми действиями стоит именно один человек? Тот кукловод, что дёргает за ниточки...

— А того не ведаю. — Яга вновь виновато развела руками. — Но чую, от того, что мы всей опергруппой в Подберёзовку на отдых нагрянули, — злодею неведомому одна головная боль! Он небось и на Шмулинсона-то наехал в надежде нас в городе делом занять...

— Значит, основная проблема здесь, в деревне?

— А вот в проблеме ты бы меня нипочём не убедил, ежели б близнецы энти не запропали. Чую, влезли они в беду по дурости, и выручать их тебе, сыскной воевода.

— Может, Еремеева в помощь вызвать? Ой, нет, за ним ещё царь увяжется...

— Да уж, давай покуда сами справиться попробуем, а будет нужда — тот же дьяк за подмогой сбегает!

Вот где-то на этой мажорной ноте наше позднее заседание было окончено. Митька так и не вернулся, наверняка, махая оглоблей, сторожил маманю от нежных происков Филимона Митрофановича. Я лично уснул, как вырубился, едва коснувшись головой подушки. Ночью никуда не бегал и, собственно, никого, кроме снов, не видел. Вот сны были, хотя, как полагаю, не вещие. Что-то сумбурное снилось про улицу тверскую, про мою прошлую жизнь, но не запоминающееся, так... ерунда всякая...