Байкал. Книга 3

Скоро, в нашем понимании это могли быть сотни лет…

Всё верно, всё именно так и было. Эрик достиг того, к чему стремилась его душа уже многие сотни лет, он, наконец, сделался полновластным правителем Байкала. Пусть он не сидел на троне и не носил короны, но был тем, кем ему всегда хотелось быть. Вторая тысяча лет явно лучше удавалась ему. В отличие от меня…

Я отправился скитаться по свету, без определённой цели, перелетая на своём верном самолёте с одного места на другое, жил некоторое время в новом месте, изучая языки, обычаи, а их было много, новых и незнакомых, хотя везде похожих, в общем, на наши. Люди даже в иных, иногда странных, но чаще прекрасных местах жили всё равно одним и тем же: убивали, создавали, боролись с хищными животными, выращивали урожай, любили, рожали детей, алкали власти, боялись, воевали, всё одно и тоже, всё тоже, что и у нас. Я понял, что отличия заключаются в мелочах, но не в главном, и путешествие мне вскоре наскучило.

Следов Аяи нигде не находилось, словно она улетела на небеса на самом деле. Отчаяние охватывало меня. Я не понимал, куда она могла так хорошо спрятаться? А временами сходил с ума от того, что не могу успокоиться и перестать искать её. Перестать думать о ней всякую минуту, перестать чувствовать себя неполноценным, половинным, почти удушенным. С того дня, как вернувшись домой я не застал там Аяю, я так ни разу и не почувствовал себя прежним. Я не мог уже вернуться в себя того, каким был до неё, я хотел этого, я делал для этого всё, я зажил прежней жизнью, какая была у меня до неё, я очень много и без устали работал, создавая то, чего не было раньше, открывая для себя то, чего не знал раньше. Теперь я старался не только для себя самого открыть новое, но и передать это остальным людям, а потому, записывая, передавал списки другим, тем, кого могу теперь назвать моими учениками, а они в свою очередь воспитали других. Но и это не спасало. Хлебнув иной жизни, я не мог жить прежней и не мог начать и новой, какой-то совсем не похожей ни на старую, ни тем паче на то, что было с Аяей.

Я хотел найти хоть кого-нибудь из таких как я сам, из предвечных. Я слушал очень внимательно рассказы о богах, подозревая, что за них часто принимают как раз нас, предвечных, что настоящие Боги всей этой ерундой, что придумывали о них, конечно, не занимаются. Но найти себе подобных было так же непросто. Никто ведь не говорил такое о себе окружающим людям, как и я не говорил этого никому. Встретить и, главное, узнать так предвечного можно было только случайно. Но мне долго не везло. Может быть я встретил их уже уйму, но так и не понял этого? Но в это не особенно верилось, мне почему-то всегда представлялось, что такие как я всё же должны отличаться от обычных людей и выдавать себя этим. Хотя, чем, спрашивается, отличался я сам от остальных, если не начинал кудесить при людях?..

И всё же случай однажды привёл меня в небольшой город где-то на берегу совсем иного моря, которое никто не называл великим, а звали Срединным, на краю пустыни, на далёком западе от нашего Байкала. Белая и сухая земля здесь, казалось была пропитана солью, словно она потела, как потел я, мучаясь жарой, и выступала на поверхности мелкой солью и пылью. Люди здесь были в большинстве своём темноволосы, многие кудрявы, очень многие красили головы и бороды в черемный цвет при помощи странной местной травы, чем очень удивляли меня, у нас никогда не считался красивым такой цвет волос, да и красноволосых среди байкальцев было немного.

Вино здесь было не в пример нашему, густое и сладкое, почти как мёд и пахло местными девушками – терпко и пряно, словно впитало жаркое солнце и тепло сухой здешней земли. А вот зелена вина не водилось, поэтому, чтобы почувствовать опьянение надо было налиться основательно. И я после долгих уже лет воздержания от выпивки позволил себе изрядно набраться. Сразу мир стал как-то приветливее, женщины, сновавшие вокруг все сплошь аппетитные милашки, шутки окружавших меня ярыжек смешны, а моя жизнь не разбита, но вся у меня впереди. Всё же пьянство делало меня счастливым, как оказалось…

И вот я просидел в этом «счастье» несколько дней в неизвестном умете-кружале, не чувствуя похмелья, которое за меня, должно быть, испытывал Эрик. Подумав об этом я расхохотался, интересно, может быть, на таком расстоянии он всё же не мучился так, как если бы я был рядом?.. И это казалось мне таким смешным, что я опять взялся хохотать.

Ко мне подошёл местный целовальник, весь седой уже, но крепкий длиннобородый человек, я приметил его сразу, за живой взгляд быстрых и ярких глаз, а после и думать забыл.

– Идём-идём, проезжий господин, отдохнуть тебе пришла пора, – приговаривал он, провожая меня в какую-то горницу. А всё у них тут почему-то с удивительно низкими плоскими потолками, кедры я видел до самого неба, а потолки прямо на головы себе помещают, отчего это?..

– Ишь ты, о чём мысли-то тебе приходят, юноша. Откуда ты родом? По наружности твоей вижу, нездешнй.

– Издалека я, дедуся! От Великого Моря, от Байкала! – восхищаясь своим Байкалом, произнёс я.

– Великого, ишь ты… И что, больше нашего? – усмехнулся он, подтолкнув меня на широкую лавку со спинкой, наши без спинок, стены спинами подпираем, а здеся – нет, спинки делают для удобства, в богатых домах, думаю, так и резные, красивые.

– Може, и не больше, а Великое! – смеясь, сказал я.

– Ну-ну, может и так, – продолжая усмехаться, проговорил целовальник, наливая мне в кубок вина. – Ты рассказал бы?

– О чём? О Байкале? – удивился я. А подумав, добавил: – что расскажешь о… родине.

– А то и расскажи, что думаешь о ней, что чувствуешь, о чём сердце твоё ноет, и почему так далеко унесло тебя от родины. Али счастья на чужбине ищешь?

– Какое же счастье на чужбине? – сказал я, не удержавшись.

– Так что же ищешь?

– Почему ты решил, что я кого-то ищу? – проговорился я неожиданно для самого себя.

Старик, который теперь, при ближнем рассмотрении был вовсе не старым, вначале я удивился, что у него молодые глаза, а теперь вижу, человек он молодой, не старше меня, а отчего показался таким… так он, как я, глаза отвёл мне, но я разглядел всё же, даром, что пьяный. Этот опять засмеялся, очевидно, заметив, как я переменился в лице, глядя на него.

– Признал-таки брата по несчастью, – засмеялся первый из предвечных, кого я встретил не на Байкале.

– По несчастью? – удивился, было, я.

– А ты себя счастливым полагаешь? Чего же рыскаешь тогда, покинув страну, которую любишь и лучше которой не знаешь.

– А ты? Где твоя страна?

Липовый целовальник улыбнулся, но уже без насмешки, подал мне кубок.

– Выпей, хмель отпустит.

– Думаешь мне надо, чтобы отпускал? Для чего я пил тогда, по-твоему?

– Ну, захочешь, после снова нальёшься, – сказал новый знакомец.

Я взял его зелье, что ж, после так после, а то может и не захочется. Ведь столько времени я искал его, то есть не именно его, но получается… Ох, заплутал пьяный ум, действительно прояснить, прочистить надоть. Я выпил зелье в несколько глотков, на вкус оно было точно яд, запах резкий, вкус такой, что у меня перехватило горло и проливаться дальше не хотело. Но я всё же заставил себя выпить…

В голове стало яснеть по мере того, как гадкий вкус таял на языке и испарялся запах.

– Меня зовут Мировасор, – сказал знакомец, и когда я поглядел на него, лицо его, действительно, начало яснее проступать перед моим взором.

– Ну и имечко… – пробормотал я себе под нос. – А я – Арий.

Мировасор хмыкнул, и сказал, качая головой:

– Ну, что же, твоё имя, конечно, благозвучнее. Но, Арий, имена мы не сами выбираем.

– Прости, Мировасор, я… – смутился я своей высокомерной манерой, к которой привык за свою долгую жизнь.