Байкал

Эрик замахнулся с лютым лицом и тут земля, будто качели ухнула в другую сторону, Эрик упал, роняя меч. Тогда он вытянул руку, растопырив окровавленные пальцы, и я почувствовал, как больно сжалось сердце у меня в груди, останавливаясь, замедляя ход. Впору взвыть. Но первым взвыл Эрбин и заорал, убирая руку, боль сразу распустила узел. Так это Эрик наслал эту боль…

– Будь ты проклят! – завопил Эрик. – Даже убить тебя не могу, как другого! Но я придумаю! Я найду способ, поганец! Берегись!.. Слышишь! Берегись, брат! Подлый…

Половина стены вывалилась наружу, вторая стала крениться внутрь, со сводов сыплются обломки, сейчас завалит Эрика, я кинулся к нему, чтобы сдвинуть. Мы отлетели вместе, он оттолкнул меня, морщась от боли в раненой руке.

– Жизнь свою спасаешь, мразь! Вон, гляди, твой золотой трон разломился! Не сиживать тебе на нём!

Мы оба увидели, как на трон упал кусок стены и раздавил в жёлтую лепёшку, навсегда погребая под собой. А земля наклонилась снова. Но уже не качнулась, а накренилась, как тонущая лодка.

– На улицу давай! Не то, как трон этот здесь останемся… – я потащил его к выходу.

– Конечно, лишь бы самому свою спину гладкую выручить! – зарычал Эрик, опять пытаясь оттолкнуть меня.

– Твоя мохнатая жопа, тоже дорога мне, придурок чёртов! – ответил я, злясь на него, и потащил его на волю, двойной кровавый ручей тянулся за нами.

– Гад! Вот же гад… – продолжал рычать Эрик.

– Да пошёл ты! – рыкнул и я, выталкивая его под солнце.

Оказавшись на воле, мы увидели, как наш остров и вправду стал похож на лодку, уходящую под воду. Восточный его конец уже погрузился в воду и волны, как злобные челюсти, ощерившиеся белой пеной, поглощали, заглатывая всё большие куски суши…

Я обернулся на Эрика.

– Видал, что ты злобой слепой своей наделал… – прокричал я, пытаясь перекрыть голосом грохот и гул, овладевшие пространством.

Но Эрик и не думал признавать, что его злоба расшатал всё это.

– Я?! – выкрикнул он. – Так это я виноват!? Не ты, пустобрёх ты, бабий подъюбник! Понравилась невеста моя?

– Понравилась, чего там, – сказал я, уже в изнеможении. – Не хуже других.

Он замахнулся опять…

Словом, мы и бежали с гибнущего острова, вместе со всеми, и дрались по дороге. Остров же ушёл на дно, как и не бывал…

И к ночи мы, все, кто спаслись, стояли на чёрном берегу, на котором не было ни огонька, а волны, будто обрадованные, бушевали, сомкнувшись над нашей бывшей столицей, и перешеек, по которому мы все перебежали на большую землю, остался кургузым обрывком, выступом в Море…

– Не попадайся мне больше на глаза, Арий, – проговорил Эрбин, не глядя на меня и уже без сердца. – Тебя убить сложно, но я способ найду. А пока стану твоих потомков уничтожать. Одного за одним, одного за одним. И сотнями, и тыщами.

Я посмотрел на него, в темноте ночи не светили даже звёзды, небо заволокли тучи, погромыхивая, того гляди разразится и небесная буря.

– От своих-то отличишь? – спросил я, зажимая всё ещё кровоточившую руку ладонью и не веря его обещаниям, данным по злости.

– Отличу. Али сомневаешься, что я это могу? – твёрдо произнёс он, и обернулся ко мне.

Боги, Байкал, на твоём берегу говорит этот всемогущий человек, ты это слышишь? Ты позволишь такому вершиться?

– Ты в своём уме? – не веря своим ушам, проговорил я. Мы много враждовали, ругались когда-то, но намереваться сделать то, что говорит Эрбин сейчас… Он не был злодеем раньше…

– Как никогда раньше. И не приближайся больше. Учти, я тебя в любом твоём лисьем обличье узнаю.

И он свою угрозу взялся воплощать. Вплоть до того, что насылал хвори на целые сёла. А они собирали золото, чтобы кудесник Сингайл избавил их от напасти. И он избавлял своей магией быстро и просто. Если просили меня, мне приходилось учить лекарей, как бороться и отгонять заразные хвори, это сложно и долго.

Вот так и жили мы последние триста лет. Многие поднялись и ушли с берегов Великого Моря в поисках новых земель, новых богов. Не могу сказать, что не способствовал этому. Очень многих я увёл лично сам и на новых местах, далеко отсюда образовались новые селения, потом начали расти и новые города…

Но сам я возвращался назад всегда. Как Эрбин не мог жить без меня, так и я не хотел оставить его, опасаясь, что тогда на берегах не останется ни одного моего прапра – много раз правнука.

Вот почему, как бы мне не хотелось, но оставлять девчонку Аяю, не стоит. Если Эрбин прознает, что я живу не один, ей конец… А если поймёт, что моё отношение к ней по непонятной причине совсем необычное, впервые за тысячу лет такое, то и гибель её будет ужасной. Только, чтобы мне было больнее. Такой возможности насладиться Эрик не упустит…

Глава 5. Эрбин и зло

Мой брат рассказывает очень складно и получается, я злодей, а он весь в белых ангельских перьях. Нет и нет. Тысячу лет и ещё шестнадцать мы живём на этой земле, не старея, не слабея. Даже не уставая и не остывая душами, как ни странно, потому что многие обычные люди ледяными становятся уже годам к тридцати. Хотя немало людей и рождаются с мёртвыми душами, хотя Арий, чёртов мечтатель с неистребимой верой в добро, уверен, что родятся все совершенными и только потом под влиянием воспитания, родителей или их отсутствия, учения или нет, становятся теми или иными.

Я же иного мнения. Я гораздо больше времени провожу среди людей, хотя мне и приходится на время уходить, чтобы никто не догадывался о моём бессмертии и вечной молодости, странном даре, обрушенном на нас двоих когда-то кудесницей Вералгой. А проклятому вероломному хитрецу Арию уходить не надо, он может представиться кем угодно, и мужчиной и женщиной, хоть ребёнком, умение отводить глаза людям было одним из первых талантов, проявившимся у него.

У него всего всегда было больше. Наш отец всегда выделял его, смышлёного и быстрого, наша мать любила его, хитрого ласкового лисёнка, больше меня, неловкого и угрюмого временами. Учителя нам всем его ставили в пример, а он никогда не готовился к урокам и не упражнялся, в то время как я до изнеможения и головной боли зубрил и тренировался, Арий ложился спать и наутро отвечал так урок, что мне казалось, это он учил, а не я, или он воровал знания прямо из моей головы. Но ещё изумительнее было то, как он запоминал всё с одного раза и навсегда, и через много сотен лет он помнил то, что узнал в детстве, приумножив и углубив прежние знания.

И весь он всегда был гладкий и ладный. Не было на нём прыщей или пятен, волосы блестели как лепестки куриной слепоты, только цветом были русыми, как и мои. И с возрастом, никакой звериной шерсти не выросло на нём, в то время как я оброс ею как медведь. Я надеялся, он отстанет в росте или в силе, если уж он такой умный, чёрта с два! Он стал крепок и силён, как и я.

Девушки рано стали заглядываться на меня. И я сразу же воспользовался этим, потому что к женскому полу был неравнодушен, сколько себя помню, может быть, потому что всегда страшно ревновал мать к Арию. Но вы думаете, я стал спокойнее и удовлетворённее, узнав радости женских ласк в четырнадцать? Ничего похожего. Первая же моя подружка спросила меня об Арике… И другие спрашивали, мерзавки, спали со мной, а интересовались им. И взгляды, которыми они сопровождали или искали его рядом со мной, тоже не ускользали от меня.