Байкал
Шрифт:
– Так может и мне показался?! – она обернулась от печи, к которой подошла.
– Нет. И не думал.
– Ночь была, может спросонья, с устатку, – сказала она, перебирая рушники у припечья.
– Нет, Яй, не спал я. Ты с мёртвыми запросто говоришь. Ты читаешь, ты половину книг моих с лета осилила уже. И мои записи…
Она засмеялась, но по лицу я вижу, взволновалась всё же, хоть и не верит ещё:
– А что делать-то ещё? Дел совсем никаких нет в твоём доме баальном, даже за скотиной ходить не надо. В лесу ходить ты не дозволяешь. Только что платьев нашить, даже прясть не надо,
– Много злыдней, значит? – усмехнулся я.
Сам я в своё время как царевич не замечал особенных интриг, кроме Эриковых мелких укусов. Против меня не плели, сам я тоже заговоров не устраивал. И егда в советниках ходил при царях, редко кто козни строил. Жили, как жилось, по-простому.
– Хватало. А у тебя в дому только книжками себя и развлечь.
– До глубокой ночи засиживаешься за этим делом. Вона, всё масло извела.
– Ну это – прости, при лучине не сподручно совсем. Да и глаза не оченно видют.
– Да не о том я… Что ты всё о мелком, всё хочешь заболтать. Я главное сказать должен: Ты – избранная, предвечная, как я. И… Похоже, что мой долг… Аяя, знаешь, что… Я должен… Открыть всю твою силу, чтобы ты узрела свой путь и себя саму. Для того тебя и привели сюда, вот что.
Она вдруг засмеялась:
– Передумал отправлять что ли?
Я подошёл к ней.
– Всё играешься… То не шутка, Аяя. И не игра.
Она немного наклонила головку и, улыбаясь, смотрела на меня, чуть прищурив веки, будто хотела испытать меня как-то, всё ещё не верила в мои слова, но так и не придумала.
Часть 2.
Глава 7. Молодой
Да не верила, конечно, чего там. Я в него-то не верила, в то, что он Арий, потому что считала Ария и Эрбина сказкой, как драконов, например. Я читала его книги, что в изобилии, счастливом для меня хранились на полках вдоль стен. И его собственные записки, его рассказы о странствиях и удивительных открытиях, сделанных там.
И всё равно больно чудно всё. Так странно и неправдоподобно, что и не описать…
Ну ладно ещё Сингайл и Галалий. Я готова уже принять, что он говорит. Но чтобы я из ихних…
Если Галалия прозвали Огнем, потому что всегда горит за людей сердцем, в это верили люди, и это оказалось именно так, я читала его записки, большей частью там было о том, как врачевать различные немочи, как избегать болезней и сохранять здоровье. Сингайла всегда называли Льдом, потому что он рассудочен и невозмутим. Лёд на Великом Море и тот трещит каждую зиму, возвещая мир, что Море под ним живо и тепло, но не Сингайл. Он выполнял мольбы людей только за богатейшие дары, за золото и драгоценные камни. Но выполнял быстро и так, как просили. Излечивал царей, деревни и сёла, целые города… В одну ночь приходило избавление. Это Галалий учил, как вылечиться и избежать в будущем повторений напастей, как необыкновенный, но человеческий лекарь, Сингайл избавлял и всё. Как колдун. Тайно. Окутав загадкой и действия и даже время, когда он это делал…
Я прижалась спиной к тёплому боку печи. И посмотрела на Огня.
– И как ты думаешь это делать? Открывать… мои силы? Что для
этого надо?Он вдохнул, смущаясь почему-то, и краснея. Вот как можно поверить, что этому человеку тысяча лет?
– Солнце призывают некоторые… А нам… Но… я не помню. Я читал когда-то, но… должен ещё поискать, почитать, узнать, как это сделать.
Он вдохнул, будто собираясь с силой, чтобы договорить. И верно, что он молвит сей день, не так-то просто было произнести, а мне принять в мою голову:
– Будь ты мужчиной, я взрезал бы кожу на груди себе и тебе, обнял бы покрепче, раскрыв моё сердце, испуская Силу, и смешал бы нашу кровь, воспламеняя твою, оживляя твою Силу своей, как хворост поджигают факелом…
– Ясно, что я не мужчина, – сказала я. – Как тогда?
Он сел на скамью у печи рядом со мной, пожав плечами. Рядом держится, боится, что убегу? Наклонился, краснея до слёз, потёр лицо ладонями.
– Я много вызнавал и читал об этом раньше, давно, ещё во времена странствий… Ведал, что должен прийти третий. Но… И… Я почему-то ни разу не подумал, что это будет женщина…
Я смотрела на него.
Он разогнулся и взглянул на меня:
– Для женщин всё иначе.
– Почему?
– Вы иные существа. И мы чувствуем вас иначе, мир, вселенная. Чрез женщину приходит в мир жизнь… Мужчина – семя, женщина – земля. И не только жизнь. Сам смысл, дыхание жизни… – он прижал затылок к печи. – Да… Аяя, задачка теперь у меня. И бремя на мне… чтобы открыть движения силы во Вселенной, поток, который идёт через тебя. Ежли не сделать сего…
– И что приключится? Помру? – вот это, в самом деле, интересно.
– Аще поток остановится, вмале это убьёт тебя, и других, и даже многих… Не знаю, но ничто во Вселенной не происходит случайно и без своего изумляющего идеального порядка. Если воспрепятствовать течению реки, что будет?..
– Огонёк, а мабуть, ну её, силу энту, а, Огнюша? Свези меня к какой-нибудь кухарке, как собирался, я буду булки да кныши с ней мирно печь всю жизнь, да тебя поминать добрым словом, исполоть тебе моя вечная…
Он повернул лицо ко мне, становясь сразу серьёзнее и старше:
– Пошто готова жизнью рискнуть не только своей и моей, но, может быть, ещё сотен других? А может и тысяч? – проговорил он, дрогнув голосом. – Ты думаешь, твои мертвецы жизнь тебе сохранили и случайно привели тебя ко мне? Именно сюда, а не в кухаркин дом?
Я засмеялась, хотя вовсе не было смешно, наверное, чтобы не было так страшно и не выразить, до чего меня пугает этот разговор… Так страшно поверить в то, о чём он говорит. Я бессмертная, как они? Я и в них-то не верю до конца по сию пору, аще убо это всё чересчур волшебно, чтобы быть взаправду…
– В кухаркин дом те злодеи ворвались бы без препятствий, а твой даже найти не могли, – ответила я, всё ещё надеясь отговориться.
– Именно так. Ко мне привели тебя высшие и все прочие силы. Никто войти сюда не мог и может, а перед тобой дверь сама открылась…
Она засмеялась, но в глазах грусть, искорок нет. Вот такая. То смеётся, то всерьёз, но в глазах грусть. Всё время грусть заполняет тьмой глаза. Всю силу ведь применил, чтобы стереть эту боль у неё внутри, сгладил немного, но не стёр.