Байкеры

Подошли к светофору, когда дали зеленый. Колонна разом прибавила скорость.

Выскочили на окружную. Стае предстояло пройти полтора десятка километров, прежде чем она свернет на шоссе и пропилит еще пару км.

Увеличили скорость. Сегодня много машин. Впрочем, какое дело Кею до коробков? Это им до него дело. Каждый второй пялится на Стаю.

Водители дешевых и непрочных легковушек, направляющихся на дачи, вцеплялись в руль и посматривали на Бешеных искоса, взглядом, в котором смешались ноющая боль и неуверенность. Большинство из них вспоминали веселую поддатую молодость, подаренный папой ИЖ-Юпитер с топливным баком цвета яичного желтка и девчонку с хвостом, которую он, трясясь от пронзительного зуда в штанах, больше, чем его мотик на кривой тропинке, отвез на берег реки, туда, «где никто не видит», и там неловко сделал ее женщиной, приобретя первый опыт половой жизни. Вот она, эта девчонка, постаревшая, расплывшаяся, со злыми глазками-пуговками, выбившимися из-под косынки седыми волосами и животом, распирающим бесформенный сарафан. Одной рукой она прижимает к себе клеенчатую сумку с сахаром для варенья, а другой старается удержать любопытного внука, который лезет в окно и поедает байкеров широко распахнутыми глазенками.

Владелец дорогого, ухоженного, холодно поблескивающего многослойным лаком экипажа, нагонял байкеров, замедлял скорость и некоторое время шел рядом, небрежно бросив одну руку на руль, чтобы все видели витой желтый браслет, а другой вытягивая прикуриватель и поднося его к торчащей из брезгливо сжатых губ сигарете с золотым ободком на фильтре. При этом он не отрывал взгляд от Стаи, но что было в этом взгляде, догадаться невозможно. Вероятнее всего, решил Кей, ничего и не было. Он вообще сомневался, что хозяин роскошной тачки что-то думал. Подчинив свою жизнь одному главному принципу: «производить впечатление», он уже не был в состоянии интересоваться окружающими. Это и понятно. Он старался забыть унижения и бедность прошлого и отгонял мысли о неотвратимости смерти, которая поджидает его, присев на подоконник в гулком подъезде элитного муравейника и озабоченно прикручивая глушитель к одноразовому пистолету ТТ.

Таких людей Кей понимал: «Я, когда еду, могу вообще не думать. Я еду. Просто еду. Может, я и не хочу думать? Да и на фиг!»

Одна из таких машин не понравилась Кею. Уж слишком долго она неслась рядом с ними, словно прилипла. Он оглянулся на Стаю и махнул рукой дважды по направлению движения. Злой покинул строй, поравнялся с машиной и заглянул внутрь. Тем, в машине, это не по душе, но они поступили очень правильно, не сделав Злому замечание, просто резко ушли вперед. Им не понравилось выражение лица байкера. Лицо Злого никому не нравится. Злой притормозил и вернулся в строй. Кею показалось, что он недоволен.

«Многие представляют себя на нашем месте, — подумал Кей, — но никто не хочет быть на нашем месте. Хлопотное это дело — быть».

Здания по обе стороны шоссе постепенно уменьшались, прижимаясь к земле, словно понимая, что вдали от города можно выжить, если научиться напрямую питаться почвенными соками. Замелькали микроскопические городки и поселки, заканчивавшиеся на счет «одиннадцать». Кей изобрел собственную систему измерения скорости передвижения. На данной скорости поселок надо проскочить именно на счет «одиннадцать».

«Десять» еще ничего, но вот «двенадцать» — это уже ни в какие ворота! Явное опоздание.

Все эти места он проезжал не раз, и ничего здесь не менялось. Кея это поначалу радовало, потом стало раздражать. В Городе он мог свернуть в переулки и выбраться на другую улицу в поисках новых впечатлений, людей и байков. Здесь же ему предстояло увязнуть в грязи, отъехав пару метров от обочины, и навсегда остаться самым красивым из ржавеющих под мелким дождиком останков деревенских механизмов.

Он и не пытался отважиться на такое безумство. Злопамятный ХаДэ никогда не простил бы хозяину попытку превратить байк в мотокультиватор.

Вспомнился утренний сон. Никак не избавиться от кошмаров. Каждую ночь он идет в бой.

«Странно, — размышлял Кей, позабыв про ХаДэ. — Все произносят слово «бой». Гражданские даже чаще. И все подразумевают атаку. Боец со штыком наперевес, полусогнутый, а вокруг красивые беззвучные взрывы. У тебя разинут рот, а ни черта не слышно, что ты орешь. Какой бред! Бой — это когда ты на привале продрал глаза рано утром оттого, что вопит часовой, которому неправильно перерезали горло. И у тебя полсекунды, чтобы схватить автомат, откатиться в сторону, вскочить и нестись в заросли. Если, конечно, заросли есть. А вот если их нет… То, что начнется, это даже больше, чем бой.

Бой — это еще когда ты удачно прикинулся папоротником и мимо тебя прошли ровно семьдесят три автоматчика. На каждого пришлось по двенадцать ударов пульсирующего в бешеном ритме солдатского сердца. Может, они из «дружественных» войск, но лучше не высовываться. Черт их знает, этих «друзей». На месте мозгов у них вуду. И всем человечина по вкусу».

У побывавших на войне сохранилось желание вернуться в бой, даже у старцев. Древних ветеранов тянет пострелять больше, чем молодых ребят. Последнее время Кей все чаще встречал на улицах парней, бесцельно бредущих из одного конца Города в другой, опустив глаза в покрытый раздавленными комками жвачки тротуар, отчаявшись поймать взгляд сочувствия и понимания.

Кей угостил одного из них пивом, и тот произнес странные слова: «Может, следовало найти работу и стать как все, но это убивает больше, чем пуля».

Он еще добавил, безучастно оглядев ХаДэ:

«Счастливый ты. У тебя жизнь посередине дороги, у всех остальных — на обочине. А что за жизнь на обочине?»

Вот оно, это место. Бешеные разом нажали клаксоны, и воздух прорезал вой. Выли байки, выли люди. В этом вое слились тоска, бессильная злоба на неподвластный человеку случай, на злую волю, лишающую Стаю ее братьев.

Давным-давно здесь разбились двое — Плуг и Сенатор. Стая переживала не лучшие времена и болезненно перенесла потерю пары Бешеных. Зачем понадобилось водиле автофургона, заполненного битой птицей, выворачивать на окружную так, словно он единственный шофер на земле, никто уже не узнает. Байкеров вдавило в асфальт, и смерть их была мгновенной и безболезненной. Водитель тогда не пострадал.

Он умер через три дня и тоже довольно быстро.

Испортил здоровье другому — расплатись своим. Одиннадцатая заповедь.

Вся боль досталась Стае. Бешеные хоронили ободья, перекрученные, словно старые газеты, и вилки, завязанные узлом.

Вдруг раскинет спицы Обод пожилой. Разойдется вилка, И ты покинешь строй.

Смерть байкера — свободная смерть.

Кей тогда занимал то же положение в Стае, что и сейчас. Он смотрел на смесь металла с человеческим мясом и думал. Думал о том, что большинство людей даже не представляют, до чего неудобно они устроены внутри. Все жизненно важные органы расположены так, словно Создатель специально желал человеку скорой смерти. То-то удивился бы Господь, заглянув на Землю и увидев, как слабо его творение. Он здесь давно не бывал, как его ни просят. Спит, наверное…

Вой прекратился так же внезапно, как начался.

Тогда, давным-давно, Бешеные отвезли металлические останки на ближайшую стройку, где бетонщик залил искореженное железо в небольшой плите. Теперь плита наполовину зарыта в землю в стороне от кустов, чтобы на нее не опорожнился пролетный дальнобойщик.

Встали напротив плиты, аккуратно выстроив байки вдоль обочины, словно с небес на них смотрели раздавленные байкеры и оценивали степень оказываемого уважения. Трибунал опустился на колени и говорил с мертвыми. Живые сгрудились в кучу немного в стороне и не мешали. Они вслух вспоминали пьяного Плуга, запросто делавшего стойку на руках, на полном ходу держась за рога байка. Этот трюк вызывал живой интерес водителей, и не одна тачка разбилась вдребезги из-за неожиданного цирка на дороге. Вспомнили Сенатора, немолодого мужика, в одночасье оставившего должность в правительственной конторе и заделавшегося свирепым байкером.