Байки о любви, семье и теще
Шрифт:
– Слышишь!
– раздался под дверью его грозный голос, - Верни то, что взяла у меня в кармане!
"Никогда!
– подумала она и, смяв упаковку, кинула её в унитаз, - Пусть лучше он сидит в своем кресле с газетой и дает советы".
Унитаз зафырчал, унося в потоке печаль и радость одновременно.
– Я ничего не брала, - ответила она через дверь.
– Что же мне приснилось, что ли?
– Скорее всего.
– заверила она и тихо расплакалась. А когда вышла, он сидел в кресле. С газетой.
1999 г.
ЗАЙКА МОЯ
– Гражданка, предъявите свой билет, - кто-то дотронулся до плеча Катерины Львовны.
Голос показался знакомым,
Заметив замешательство пассажирки, контролер даже обрадовался, но нахмурил брови и строго взглянул в глаза Катерины Львовны.
Ну, так что, имеется у вас проездной документ? Или будем штраф платить?
"Перетопчешься", - про себя подумала безбилетница, но стала проявлять активность. Заглянула в сумочку, поковыряла пальчиком в единственном кармашке на стареньком пиджачке, и даже похлопала себя по груди, как бы проверяя, не сунула ли в рассеянности злополучный билет в лифчик. Конечно, никакого билета там не было.
С тебя червончик, зайка моя!
– с ехидцей промолвил бородатый контролер. И Катерине Львовне вновь показалось, что она уже не раз слышала и этот голос и это обращение.
"Пропадать так с музыкой" подумала "зайка" и решила показать, что тоже не лыком шита, что голыми руками вот так просто её за глотку не возьмешь и вообще...
– А кто ты, собственно говоря, такой?
– выпятив грудь вперед сделала она шаг в направлении бородатого, - По какому праву позволяешь себе честных людей оскорблять! Какая я тебе зайка!
– Я?
– закатил под лоб глаза от такой наглости уполномоченный проверять билеты, Он, словно прося поддержки, оглядел немногочисленных пассажиров и устремился в атаку, - Я кто такой! Да я контролер! Вот жетон, видала! Видала, я тебя спрашиваю! А ты - ты бесстыжий заяц.
– Что мне твой жетон! Я и сама могу такой сделать. Ты мне документ покажи. А то много в последнее время развелось разных мошенников! Она сделала ещё шаг вперед, не сильно прихватила контролера за лацкан кожаной куртки и тоже стала искать поддержки у пассажиров, - Товарищи, дорогие, скорее вызывайте милицию - афериста поймала. Показывай документ, шельма!
И тут произошло необычное. Контролер, вдруг чего-то испугавшись, постарался освободиться от мертвой хватки разъяренной пассажирки. Он густо покраснел и опустил голову:
– Извините, извините, гражданка! Ошибочка вышла.
Но тут-то Катерина Львовна поняла, что сама оказалась на коне настоящего жулика поймала. Она ещё сильнее замкнула в пальцах лацканы чужого пиджака и во все горло завизжала:
– Милиция! Ми-ли-ция!
Опомнилась она только тогда, когда люди в серых фуражках и с погонами работников правопорядка старались разжать её пальцы. А она все ещё кричала, что поймала преступника. Громко кричала, никого не стыдясь. В гнев против контролера она вложила все свои беды и неудачи. И то, что последние годы перебивалась
с хлеба на соль. И то, что единственной и любимой дочке приходится ходить в школу в перештопанных колготках и кофтах, и то, что больная мать мучается, но никак не может умереть, и то, что если умрет, то Катерина Львовна окажется без старушечьей пенсии, а значит без средств к существованию. Зарплату не дают, бывший муж восьмой год где-то скрывается и уклоняется от алиментов...– Ну что вы, гражданка, никакой он не мошенник, - с трудом освободив бородатого, сказал молоденький сержант, - А самый настоящий контролер. Вот его удостоверение, взгляните.
Представитель органов власти поднес к глазам Катерины Львовны корочку с фотографией Только на маленьком снимке было вовсе не лицо контролера, а её, Катерины Львовны, бывшего мужа. Молодого, безбородого, без седины на висках. Того, кто её так ласково когда-то называл: "Зайка моя".
Когда Катерина Львовна разглядела вдобавок и фамилию контролера, сомнений никаких не осталось - он.
– У вас есть какие-то претензии к гражданке?
– поинтересовался милиционер у бородатого.
– Никаких, - не поднимая глаз ответил он.
– А у вас?
– теперь сержант обращался к Катерине Львовне.
– Ишь ты, зайка моя, - сказала она чуть слышно в сторону контролера и брезгливо отвернулась, - И у меня никаких...
1999 г.
СОБАЧЬЕ ЧУТЬЕ
Поднабравшись семейного опыта, Валентин Галайко как "Отче наш" вывел для себя две истины. Первая: среди собак-ищеек суки обладают более чувствительным нюхом в отличие от кабелей. Вторая: его собственная жена Елизавета, тоже высокопородная, но вредная сука, имеет нюх ничем не уступающий чутью собаки-ищейки. Суки, естественно.
Еще в первый год их совместного существования по амбре, исходящему от Галайко, милая женушка точно могла сказать не только, какое количество спиртного он в себя влил, но и определить марку алкоголя.
– Что нынче на портвяшок потянуло?
– с ехидцей спрашивала она, стараясь как можно ближе приблизить к его раскрасневшейся физиономии длинный нос.
– А что прикажете пить, если на водочку не хватает?
– вопросом на вопрос отвечал Галайко.
– На свои пью, обеденные...
– Не думала, что мой муж будет увлекаться низкосортным "Алабашлы", нервно подрагивая ноздрями, заканчивала тестирование Елизавета и удалялась на кухню.
С годами её обоняние развилось ещё больше. Галайко и мятную жевательную резинку жевал, и мускатным орехом заедал, и гвоздичку применял. Автоинспектора останавливали и ничего не подозревали, а супруга, обнюхав, точно могла определить не только, что и в каком количестве он употреблял, чем заедал, но и в каком месте происходила гулянка. На работе ли, в скверике, на стройке, в салоне машины, в бане.
– Тебе бы овчаркой работать, - злился Галайко.
– Опять с Митрохиным дешевое пиво водкой разбавляли?
– уточняла жена и направлялась к телефону, чтобы позвонить жене Митрохина и рассказать в подробностях, где и как набрались друзья.
Галайко по большому счету свою Елизавету не особо боялся. Ну покричит, что с ним станется? А вот Митрохину - не сдобровать. У него и жена, и теща, и старшая дочь так отпарят - не позавидуешь. В эти минуты Галайко жалел своего напарника и ненавидел Елизавету, доносы которой в конечном итоге привели к тому, что лучший друг Митрохин стал сторониться его компании.
Однажды, Галайко заявился домой заполночь. Счастливый и уставший.
Елизавета обошла мужа, насторожилась.
– Шампанское пил. Брют.