Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Байки Семёныча. Вот тебе – раз!
Шрифт:

Трудовик, отлучившись на пару минут в свои мастерские, вернулся со здоровенной монтировкой в руках и попытался было отжать ею дверь, сообщив мужскому консилиуму: «Я так завсегда дома делаю…» Целых десять минут упорный преподаватель трудового воспитания старался отогнуть дверь, подсовывая жало металлического ломика в самые разные места, но все было тщетно. Плодами изнурительных телодвижений стали всего лишь две маленькие щепки, отколотые от дверного косяка, и здоровенный кусок красочной брони, отстреливший от угла двери и угодивший трудовику в лоб. В конце концов, погнув монтировку и потянув мышцы спины, трудовик сдался и ушел курить, потому как: «Ну ее на хрен!!!» И кого или что он имел в виду под этим «ну ее», дверь, не сдвинувшуюся ни на миллиметр, или Анну Сергеевну, считавшую, что на той стороне над ней издеваются, и по этой причине увеличившую и громкость, и разнообразность угроз и педагогических наущений, сказать было сложно.

Не желая углубляться в хитросплетения мыслительных процессов трудовика, военрук Петрович в обнимку с физруком, как ни странно, тоже Петровичем (парни оба здоровенные и фактурные), попытались вышибить

дверь с разбегу, долбанув в нее молодецкими ударами своих мощных тел. Отойдя от двери метра на три и встав другу к другу лицом, на счет: «Раз, два, три!» – Петровичи ринулись к ней, выставив вперед свои атлетические плечи. Физрук левое, а военрук, соответственно, правое. Баба-а-а-ах! Дверь содрогнулась, как от взрыва час назад, а по школе повторно разнеслось гулкое и долго гуляющее по коридорам эхо титанического удара. Несчастная Анна Сергеевна, заинтересовавшаяся было происходящим на свободе, в этот момент малость приумолкла и припала ухом к двери, чтоб получше расслышать, что эти скверные мальчишки там за дверью против нее замышляют. Припала – и в момент встречи Петровичей с дверью Анна Сергеевна стала седьмым человеком в истории школы, который на себе испытал физическое воздействие акустических волн, проходящих в твердой среде и замкнутом пространстве. Вибрирующий «бумц» так крепко треснул по ее плотно прижатой к двери голове, что в сознании Анны Сергеевны в один миг что-то перещелкнуло с «минуса» на «плюс», и она решила, что теперь «гадкие мальчишки» ломятся к ней в дверь, а вовсе не как раньше – на волю ее не выпускают. Будучи отброшенной от двери силой акустического удара, она выставила перед собой обе руки для обороны и принялась кричать: «Немедленно прекратите хулиганить!», «Нечего тут ломиться!» и «Никого не впущу, пока не сдадите сочинения!». Военрук с физруком, понимая, что они отнюдь не хулиганят, а напротив, доброе дело сделать пытаются и долгов по несданным сочинениям у них уже лет двадцать как нету, свои попытки выноса двери продолжили. После третьего таранного наскока военрук вывихнул плечо, а физрук сильно ударился головой, и их решимость вышибить дверь собственными телесами сошла на нет. Повторив произнесенное до этого трудовиком: «Ну ее на хрен…», физрук так же пошел покурить, а военрук присел на подоконник и стал вправлять плечо на его законное место.

Завхоз с директором, наблюдая за происходящим молча и сохраняя стоическое спокойствие, по завершении наскоков физрука с военруком на дверь вынесли безапелляционный вердикт: «Не. Плохо так. Не выйдет ничего. Топором тут надо…» Завхоз пошел было за топором, но по пути встретил возвращавшихся с перекура трудовика с физруком, и траектория движения всех троих изменилась, склонив их стопы в сторону отдельно стоящего здания школьных мастерских. Все трое вернулись к злополучной двери никак не раньше чем через сорок пять минут изрядно попахивающие алкоголем, выпитым ими исключительно во имя успокоения нервов и за то, чтоб «не болеть». Топор они, как ни странно, не забыли и принесли его с собой.

В течение этого неполного часа в ожидании их возвращения оставшиеся у двери директор и военрук, ни на минуту не прекращая мыслить, пытались найти еще какие-либо варианты решения нахлынувшей невзгоды. Директор действовал по устоявшейся привычке бюрократа и предлагал либо милицию вызвать, либо в ГорОНО жалобу написать, а военрук предлагал либо «Сжечь ее к чертовой бабушке!», либо вышибить клин клином, а именно – подорвать дверь более мощным зарядом. Противотанковой миной, к примеру. Милицию и ГорОНО во избежание широкой общественной огласки решили не привлекать, а методы военрука директор посчитал не просто вредными, но и опасными. Ну, во-первых, вместе с дверью наверняка сгорела бы и вся школа, и тогда без милиции и ГорОНО точно было бы не обойтись, а во-вторых, применение противотанковой мины, конечно же, открыло бы путь в кабинет № 8, но врыв такой мощности наверняка отправил бы и без того намучавшуюся Анну Сергеевну на свидание с той самой чертовой бабушкой, а ей, Анне Сергеевне, даже невзирая на ее преклонный возраст, все-таки еще рановато. На этой глубокой мысли оба задумались и в такой мыслительной нирване замерли, обретя покой сердец и тишину мыслей. И только Анна Сергеевна, не ведающая своего счастья невстречи с противотанковой миной, из недр кабинета № 8 уже слабеющим голосом то требовала принести ей дневник, то отправляла кого-то за родителями.

В конечном счете уже ближе к вечеру на сцену явились трое посыльных и внесли на сцену топор, за которым они некогда и отправлялись. Ну а далее на то, чтоб, меняясь поочередно, вырубить замок из двери, у четырех мужчин ушло еще порядка полутора часов. Ну вот ведь умели же в прежние времена двери и замки делать! Директор, будучи руководителем высшего звена, топором, конечно же, не орудовал, но непосредственное руководство осуществлял, распоряжения выдавая и глубокомысленные замечания в сторону дровосеков отпуская. Покрикивал и командовал то есть.

Ближе к ночи Анна Сергеевна была-таки вызволена на свободу. Оглушенная взрывом капсюля и грохотом топора, ошарашенная чередой искрометно ярких событий, выпавших в этот день на ее бедную голову, она уже плохо понимала что-либо в происходящем и плохо ориентировалась в пространстве. Глаза ее закатились так глубоко, что казалось, будто бы они смотрят внутрь головы, а губы еле слышно шептали: «У-у-у-у, хулиганы!» Голова ее мерно раскачивалась в нервном треморе, и она худеньким, сморщенным пальчиком грозила в сторону вызволивших ее мужчин, по всей видимости полагая, что это как раз и есть те самые «хулиганы» и «мерзкие мальчишки». Весь мужской коллектив спасателей, убедившись, что Анна Сергеевна находится в полном здравии и бодром расположении духа, за исключением директора, ушел к трудовику допивать лекарство от нервов и стресса. А директор пошел к себе в кабинет обзванивать родителей «пресвятой

шестерки» с требованием завтра же с утра прибыть к нему для разбирательств. У него, директора, ни на одну минуту не возникло сомнений в том, кто же такое вообще сотворить мог. Только эти шестеро!

Поскольку, как вы в этом убедитесь в других историях про этих славных парней, ничего экстраординарного в таком событии ни для кого не было, разборки директора с родителями заняли не больше одного-единственного часа. Коллегиально порешив, кто чинит дверь, а кто белит потолок в холле, родителей отпустили восвояси с горьким пониманием того, что вскоре наверняка придется увидеться вновь. Возраст ребятишек еще позволял им быть выдранными отеческими ремнями, и потому всем шестерым некоторое, достаточно непродолжительное время сидеть на попах было весьма неудобно. Но один из них, который мне все эти истории в наше время, собственно, и поведал, как-то сказал мне: «Да ну, за дверь – это ерунда! Вот за туалетный танк куда как больнее было!»

Ну а в школе той история эта со временем забылась. Дверь починили. Вставили в нее свежую доску, новенький замок врезали и свежей краской выкрасили. И стоит она там и поныне, монументальностью своей восхищает и, настежь по первому требованию распахиваясь, ребятишек к знаниям ведет.

Эпизод 2. No pasaran!

Для понимания всей трагичности следующей истории, друзья мои, нам необходимо погрузиться в небольшой гигиенический экскурс по частной жизни шестнадцатигородцев. В самую, так сказать, пучину процессов пищеварения и оборотную сторону физиологической жизнедеятельности человечества. И пусть простят меня эстеты, но без утонченного флера и сомнительного амбре эту историю ну никак не рассказать.

Итак…

Топология возведенных построек в Шестнадцатом, как я уже и рассказывал, хаосом своего расположения на карте города напоминала взболтанную смесь сумасшествия Сальвадора Дали с результатами работы упорных муравьев, строивших свой муравейник в состоянии жуткого похмелья. Такое торжество буйных красок, разнообразие кривых линий и зигзагов, а также полное отсутствие архитектурной гармонии мир видел лишь еще в одном только месте – на московской Хитровке времен Дядюшки Гиляя [1] . Немножечко ровными фасады домовладений выглядели исключительно вдоль главной дороги, ведущей через весь Шестнадцатый к выезду из города. Временами казалось, что стены домов, выходящие к этой самой дороге, строили, равняясь исключительно на электрические провода, растянутые по столбам, убегающим за город в сторону сельской местности. Там же, где по нелепой случайности столб с проводами либо сам наклонялся, либо волею монтажников электросетей был поставлен не в ряд с остальными, фасады домов первой линии делали точно такой же элегантный зигзаг, в точности повторяя собой вектор движения электронов. Впрочем, буйная растительность, заполнявшая собой пустое пространство между фасадами домов и главной дорогой, вполне скрывала эту странность геометрической дисфункции, проявленной строителями.

1

Владимир Алексеевич Гиляровский (1855–1935) – русский и советский писатель, поэт, драматург, журналист, краевед Москвы. Псевдонимы: Джура, Дядя Гиляй.

Все остальное, что крылось за первой линией благопристойности, строилось по наитию и просто потому, что «вот тут есть еще немножечко земли…». Благодаря такой непритязательности и полному небрежению в реализации градостроительного плана, за первыми линиями домов в Шестнадцатом творился истинный Шанхай времен правления Зеленой банды. Говорят, что на этих кривых улочках и в мрачных тупиках однажды видели даже парочку китайских кули с деревянными рикшами на велосипедных колесах. Бегут себе, понимаешь, узкоглазые труженики транспортной сферы, тележки, поклажей разнообразной загруженные, за собой прут и на родном мандаринском наречии последние новости громко и радостно обсуждают. При этом география улочек, закоулков, тупиков и дорожек между дворами менялась с завидной периодичностью по той причине, что захват соседской и уж тем более муниципальной землицы путем переноса своего забора метра на полтора не считался чем-то особенно зазорным и приносил владельцу забора лишь пользу в виде десяти-пятнадцати дополнительных квадратных метров вожделенной земельной собственности. Я уверен, что известный всем Минотавр очень быстро заплутал бы в этих настоящих, не чета его критским, лабиринтах и через шесть дней бесплодных блужданий по Шестнадцатому в поисках выхода из него уселся бы в пыль и стал бы проситься домой, размазывая слезы по щекам, фальцетом жалуясь на свою тяжелую жизнь заблудшего полубыка.

Ну так вот… Суть моего гигиенического отступления как раз в том, что во всем этом многообразии строений и хитросплетений улиц, закоулков, тропинок и просто тупиков Шестнадцатого городка не хватало одной неприметной, но исключительно существенной вещи – городской канализации. Водопровод, что удивительно, был практически у каждого, а вот канализации не было как явления! Совсем не было. Вопрос отхожих мест решался каждым домовладельцем самостоятельно, и комфортность таких специальных мест, возведенных практически в каждом дворе и дворике, зависела исключительно от фантазии и умения такого домовладельца рыть глубокие ямы и строить вокруг них глухие стены. Желательно с крышей и без широких щелей. Самые разные «объекты эМ/Жо» можно было лицезреть во дворах Шестнадцатого. От капитальных кирпичных строений, украшенных изнутри подобно французскому Лувру, с монументальной дверью, запирающейся на врезной замок (на замок в своем собственном дворе, Карл!), до покосившихся кабинок из обзольной доски и кривого горбыля, продуваемых всеми ветрами и несущими в себе риски простудных заболеваний даже в теплые зимы того южного города, с сердечком, старательно вырезанным на покосившейся двери.

Поделиться с друзьями: