Баймер

Его трясло от ярости. Никто никогда не наносил ему оскорбления так явно, открыто и нагло. Причем прямо в его же доме. Он был уверен, что с такой вот суперзащитой, которую я ему обеспечил, ни одна муха не посмеет даже жужжать в радиусе километра от его усадьбы.

Козаровский сказал четко:

– Стереть – мало. Надо наказать виновных.

– Ну, – возразил я, – это не так просто…

Козаровский посмотрел мне прямо в глаза.

– Ты не понял? – спросил он с расстановкой. – Если нужно стереть, то мы просто сотрем тех, кто это пишет.

– Это случается в Интернете, – сказал я торопливо, – к этому надо относиться…

Конон заорал:

– Я знаю, как к этому относиться!.. Там нагадили!.. Я бы этих ублюдков растерзал собственными руками!..

Я вздохнул, сказал убеждающе:

– Это Интернет… Вы увидели только сладкое, но в нем, как и во всем, хватает всего-всего. Сперва, верно, им пользовались только умные люди, потом разные… теперь – все. В том числе и те, которые бьют стекла на остановках, вспарывают сиденья в салоне троллейбуса, пишут в подъезде на стенах эти же самые слова…

Конон был потрясен:

– В подъездах? Да хрен с ними, подъездами! А это… это ж Интернет!

– Интернет уже давно не храм, – ответил я. – Сюда ломанулись все… А в человеке есть что-то пакостливое. Когда заходишь на чей-то сайт, а там не нравится, то так и подзуживает взять да и нагадить посреди этого чистого зала большую вонючую кучу. Или плюнуть в чересчур красивую хрустальную вазу. Ну, то же самое, когда человечек Достоевского видит большой прекрасный дворец из хрусталя. Вы ведь помните, что он делает?

– Нет, – ответил Сергей честно. – Мы Доценко читаем, не Достоевского.

– Я догадываюсь, – ответил я. – Человечек Достоевского не желает из грязного подвала переселяться в чистый дворец. А по ночам он подбирает грязные булыжники и швыряет во дворец! И ликует, когда слышит звон разбитых стекол…

Сергей прорычал:

– Я бы этого хмыря… Как, гришь, его кликуха? Достоевский?

Я подтвердил:

– Он самый. А еще он гомик. Это его люди гадят на сайтах. Я ж говорю, что это есть у каждого, даже я, вот такой чистый и замечательный, когда захожу на чужой сайт, который мне не нравится… Уже говорил? Но я – человек занятой, у меня интересная работа, а что делать подростку, у которого ни увлечений, ни ума, ни воспитания? Да он шалеет от возможностей гадить в Интернете!.. До этого мог только в своем подъезде нацарапать слово из трех букв, да еще, может быть, в подъезде соседнего дома, где с местной шпаной курит травку. Зато в Интернете может обгадить стены в красивом доме в Марьине, потом перепрыгнуть в дом в районе Медведкова, расписать стены матом в доме на Тверской… Потом соображает, что в течение часа может наследить не только в Москве, но и в Питере, Магадане, Ялте, Киеве… да что там столицы уже очень не братских республик! Ведь можно оплевать окна и витрины в США, Франции, Тайване!.. И все это, не выходя из-за стола, не отходя от компа! Какой простор для человека Достоевского!..

Конон прорычал со злостью:

– А почему… человек Достоевского?

– Потому что, – объяснил я терпеливо, – что из его банды!.. До Достоевского считалось, что если кому-то хочется плюнуть в чистом месте, то этот человек – урод. Родился уродом, извилины не такие. Вот все и помалкивали, давили в себе темное, помогали расцветать светлому. Кому хочется прослыть уродом? Ни в один приличный дом не пустят. А Достоевский заявил, что на самом деле эта крохотная гнусность есть в каждом из нас. И каждому из нас хочется смачно плюнуть, когда вокруг чересчур чисто.

Конон часто дышал, я видел, с каким усилием он старался взять себя в руки, совладать с собой, он даже сумел сказать почти нормальным голосом:

– Ну, вообще-то из этого невеселого открытия можно сделать два вывода. Вернее, все равно есть два пути поведения. К примеру, мало ли что мне досталось от диких предков! Помню, в школе учили, что все в утробе проходим от амебы до человека. У нас были жабры, хвост… Ну и что? Я ж щас не восстанавливаю хвост или жабры? Я человек. А человек не должен плевать в чистом месте, тогда на одних уборщицах разоримся…

– …или кто-нибудь поскользнется, – вставил Сергей очень серьезно.

Конон кивнул, закончил:

– Потому человек не должен гадить ни в подъездах, ни в Интернете. Так что, Руслан, возьми ребят, выясни, что там и как, нагрянь и проучи этих достоевцев.

Козаровский кивнул, сказал:

– Как только яйцеголовый даст адрес.

Он посмотрел на меня почти злорадно, словно этот гад, что излил грязную душонку в мате, мой ближайший родственник, а то и я сам лично.

Конон сказал так, словно выстрелил в меня в упор из гранатомета:

– В чем дело? Чего мнешься?

Сергей вклинился:

– Шеф, я слышал, что найти их очень трудно. А то и вовсе невозможно.

– Это правда? – спросил меня зло Конон. – Это правда?

Земля подо мной зашаталась, словно я шел по подвесному мостику над Ниагарой. Снизу донесся грозный рев, пахнуло холодом.

Мне страстно хотелось сказать, что да, найти невозможно, и на этом закончить, но врать не люблю без очень уж острой необходимости.

– Почти, – ответил я. – Простака найти легко, а умельца в самом деле непросто… Потому в подобных случаях мало кто станет искать мелкого ублюдка, который оставил на его сайте слово из трех букв. Просто сотрет, и все. Ну, то же самое, как ловить подростка, что расписывает стены в подъезде… Отыскать можно любого, но это непросто. Надо тратить часы, а если тот ублюдок умеет прятать следы, заходить с анонимайзеров, прокси-серверов, да еще в те предутренние часы, когда вскоре будут автоматически стерты все старые сообщения, а с ними и следы, то надо быть умелым программистом…

– Хакером? – спросил Сергей жадно.

Я поморщился:

– Не все программисты хакеры, как не все спортсмены и военные идут в уголовники. Словом, даже самого умелого хакера можно вычислить, если потратить дни, а то и недели. Но вот станет ли это делать простой держатель сайта, если он не хакер? Или пусть даже умелый программист, но не захочет из-за такого пустячка тратить выходные дни на отыскивание мелкого хулиганчика, которому и лет-то десять-пятнадцать?

Сергей сопел, обиделся за спортсмена-уголовника, а Конон сказал зловеще:

– Да и что станет делать этот программист, если отыщет?.. Гм… Словом, Андрий, отыщи-ка ты этого мерзавца. Отыщи!.. Мелкий он или крупный, достиг возраста судимости или нет…

Я спросил, ужасаясь объему работы:

– Илья Юрьевич!.. Не станете же вы бить ребенка?

Конон удивился:

– Почему нет? Меня отец знаешь как порол? Я хорошо помню отцовский ремень!.. До сих пор не курю.

Из-за его спины Козаровский сказал резко:

– Довольно болтать!.. Уже стер? Это мало. Дай мне его адрес. Понимаешь? Не интернетовский, а улица, дом, квартира!

Я втайне ожидал, что яростная вспышка Конона скоро пройдет, у него хватает важных дел, чтобы обращать внимание на сопляка, пачкающего стены, но после обеда Конон потребовал меня к себе.

– Нашел? – спросил он свирепо.

– Ищу, – ответил я, хотя и не собирался искать. – Но в Интернете следы прятать легче. Он может жить в соседнем доме, а то и подъезде, а заходить через Америку…

Он прорычал:

– Знать ничего не хочу! Ищи.

Я тихонько вышел из кабинета, но, прикрывая дверь, как мог выпрямился и принял беспечный вид. Вероника чуть приподняла голову, она должна фиксировать, кто в каком состоянии покидает шефа, чтобы координировать его посещение в будущем. Я поймал на себе ее внимательный и чуть тревожный взгляд.