База 211

Тили тогда стало совестно, что вот она сравнила себя и брата, советских комсомольцев и красных бойцов, с отребьем из фашистов, пускай они тоже «обращенцы». Игер всегда во всем прав, а она и в самом деле дурочка.

Теперь они оба, облаченные в толстые, но легкие меховые полушубки, что положены летчикам в полярных эскадрильях, методично и по плану рассматривали базу, притаившись за дальними ледяными холмами. Бинокли им снарядили в дорогу не простые, полевые, а специальные, сделанные на заказ. Линзы затенены от света, чтобы глазам удобнее и чтобы не было предательских бликов. Очень полезное устройство. Лежишь себе спокойно в сугробе и все видать, кажется, руку протянешь и возьмешь. Третий день после метели уже так лежат. Осторожно и тихо высматривают. Над искристо-белым нагорьем даже незаметно меховых ушастых шапок – Игер присыпал их снегом, будто театральной пудрой. Из оружия с собой два американских автомата системы Томпсона, это на всякий случай, у брата еще крупнокалиберный, девятимиллиметровый «Вальтер-полицайпистоле-криминаль» в заднем кармане.

Задача перед ними – яснее не придумаешь. Вражеское гнездо должно быть уничтожено и никаких других вариантов. Пленных не брать, постройки разметать по ветру. На то и запас взрывчатки в санях. Только ее мало на что хватит. Но вот на топливной станции у фрицев полно горючего. Еще бы вычислить арсенал, и было бы совсем хорошо. Игер здраво предположил, что оружейный склад непременно там, где обретается кто-нибудь из «обращенцев». Стало быть, или в ангаре, который сторожит здоровенный увалень с бородой, или в бараке, куда шастает щуплая девица явно восточного типа, может, японка или казашка, кто ее разберет. Все равно народу на базе чересчур много, они даже не ожидали, что окажется столько. И на берегу в глубине залива что-то затевают. Сарай у них там, а в сарае катер, при катере часовой… Часовой, положим, вообще не проблема, обычный фриц ходит кругами с автоматом через плечо, да еще курит на посту. Все же шум поднимать им раньше времени ни к чему. Да и от катера польза пока неясная.

Так что остается до поры наблюдать и думать, да мечтать на досуге, как вернутся они домой, как встретит их Капитоныч, как станет гордиться, как дадут следующее звание после лейтенантского. Почему бы нет, если заслужили. И как примет их еще один человек, памятный на всю жизнь, больше которого на земле никого нет.

А были они тогда совсем еще малые дети. И понимали тоже еще очень мало. Вот ведь какое им выпало счастье, что подобрал их именно Иван Лукич, которого они любовно и с благодарностью неописуемой именуют Капитонычем. Сам Иван Лукич к войне уж стал комиссаром. После и полковником.

В школу он определил брата и сестру самую наилучшую, московскую. В интернат для детей чекистов, погибших за границей у врагов-капиталистов, и тех, что сражались с кулацкими недобитками. Школа была просто высший класс. Здание большое, светлое, кормят хоть куда, и главное, дисциплина. Это им Иван Лукич объяснил, что для хорошей школы главное – дисциплина. Будет порядок, будут и знания и правильное, коммунистическое воспитание. А не станет порядка – пропадет и то и другое. В школе порядок, однако, имелся самый строгий. Тили не сразу привыкла, без брата было бы совсем тяжело. Но после втянулась, даже не понимала вскоре, как могла она жить без расписания по часам. И учителя все как на подбор – замечательные. Хотя русский оказался довольно трудным языком. Но ничего, одолели, не без помощи, конечно. И как было не одолеть, если кругом ребятишки, и с ними играть хочется и дружить. Очень скоро заговорили, а потом читать стали довольно бегло и даже писать. Аккуратный почерк без помарок еще из немецкой «шулле», будь она проклята.

Отношение к ним было особое. Не потому, что имелась у них тайна, настоящая и государственная, а потому, что сироты при живых родителях, беженцы неприкаянные, и их жаль. Других ребятишек тоже жалко, и оттого поблажек они для себя отдельных не хотели, за что брата и сестру стали уважать. Иван Лукич навещал их часто, как обещал. Всякий раз, если подолгу задерживался в Москве. И, тоже как обещал, вывозил в лес, в специальное охотничье хозяйство, где можно было бегать и резвиться вволю. Никто их там не боялся и никого они не пугали. Зато порой приезжали к ним зрители. Разные приятели Ивана Лукича, добродушные дядьки, всегда с гостинцами. И не какими-нибудь конфетами для малолетних, а кто дарил форменную фуражку совсем новую, кто, наоборот, где-то в бою простреленную, кто набор марок, посвященный стройкам пятилетки, а однажды настоящий винтовочный патрон. Холостой, конечно.

И всегда просили показать превращение. Игер им охотно себя демонстрировал. Приезжие охали от восторга, хвалили, расспрашивали, что и как. После говорили одно и то же: учиться надо, без учения никак нельзя. Иногда, правда, забирали их, всегда ненадолго, и менее приятные люди. Хотя и очень полезные. Врачи и биологи из лаборатории. Капитоныч обычно старался сопровождать своих новообретенных детей, а когда не мог, посылал кого-то из близких сослуживцев, так сильно о них заботился. Всякий раз велел докторам слишком их не мучить, помнить, что дети и им может быть больно. Правда, больно бывало очень редко, скорее неприятно. Но докторша, которая ими занималась чаще других, такая милая и смешливая, что они согласны и потерпеть, особенно Игер. Он даже влюбился и сказал сестре по секрету, что вырастет и женится на Елизавете Макаровне, так звали докторшу, непременно и обязательно. Правда, через год он Елизавету Макаровну разлюбил, потому что по уши втрескался в Алю из седьмого класса, крупную и очень шумную девчонку, у которой было одно только достоинство – она могла драться, как заправский пацан. Впрочем, доктора скоро от них отказались, как пояснил Капитоныч, – им там делать было нечего. Не по их части оказались близнецы. Вот тогда и появился этот старичок академик, который вовсе не старичок, а они уже заканчивали школу. Долго выспрашивал, долго что-то мерил странными приборами. Как-то раз попросил Игера обратиться прямо в лаборатории, да еще навешал на него с целый пуд датчиков и проводов. Игеру что? Для советской родной науки ничего не жалко. Но он честно предупредил – может выйти худо. Старичок уперся на своем. Брат ему тогда половину оборудования в головешки превратил, от проводов один запах паленой резины остался. Однако академик не обиделся, напротив, выглядел очень довольным. Сказал еще, что многое ему теперь стало ясно, не в смысле брата и сестры, а мироустройства вообще. Игер лишь пожалел сгоревшие агрегаты – все-таки народное достояние и денег немалых стоит. Впрочем, опасных экспериментов академик более на них не ставил, и вообще никаких не ставил. Потому что однажды для близнецов все изменилось.

Они только что сдали последние экзамены на аттестат, Игер по большинству предметов получил «отлично», Тили чуть похуже, но ей можно, она девочка. И Капитоныч повез обоих близнецов в знакомое хозяйство на охоту, отметить, так сказать, достижения. Брат и сестра уже носили комсомольские знаки отличия, чуть ли не самые первые получили в своем классе, Игер последний год даже председательствовал в учкоме, им были довольны. А теперь предстоял праздник, Иван Лукич приехал не один, с лучшим, старым другом, дядей Жорой Карякиным, о котором близнецы знали – недавно вернулся из Испании. Вот это был подарок так подарок! У дяди Жоры оказался новенький орден Красного Знамени, и брат с сестрой заранее сговорились – не отстанут от Карякина, пока не услышат рассказа, как и за что его наградили. Но, прибыв в охотничий домик, сразу уловили они нечто необычное в царившей там атмосфере. Полно было ребят в чекистской форме на въезде и в сторожке, а возле дома прогуливались несколько человек в штатском камуфляже. И сам Капитоныч как-то нервничал всю дорогу, и дядя Жора ерзал рядом с ним на переднем сиденье «эмки», еще ребятам было велено бестолково не носиться, держать себя чинно, если нагрянут гости, не чураться, отвечать, коли спросят. При этом и Капитоныч, и дядя Жора держались несколько загадочно, а близнецы под шумок заручились обещанием Карякина рассказать про Испанию. Дядя Жора охотно и быстро согласился, Игеру даже показалось – он не очень слушал и не до конца понял, о чем речь.

Скоро в домик нагрянули гости. Настолько неожиданные, что брат с сестрой и в самом деле слегка растерялись и присмирели. Еще бы, это лицо каждый день смотрело на них с портретов в классной комнате и столовой рядом с лицом обожаемого Вождя. И резкие, круглые глаза под стеклами очков, и толстый нос с горбинкой, и выпуклый лоб с залысинами. Надо ли говорить, гость был узнан ими с первого взгляда.

– Вот, Лаврентий Павлович, познакомьтесь с нашими питомцами, – представил их Капитоныч, несколько заикаясь от волнения. Иван Лукич, хоть и самый замечательный чекист в целом мире, все же не был ровней гостю. И близнецы это знали и принимали как должное. Еще бы! Не каждый день встречаешься с первым по важности наркомом страны!

Игер и Тили поздоровались не без тайной робости, с оттенком благоговения назвали свои имена. Нарком отнесся к ним без всякого высокомерия, даже без легкой насмешки взрослого перед детьми. А наоборот, очень серьезно выслушал их приветствие и важно кивнул. Потом их сразу же отпустили, разрешив заняться своими делами, но обращаться пока запретили – на участке, принадлежавшем хозяйству, слишком много сейчас посторонних, а тайна их все же государственная. Однако близнецам подобные шалости и в голову не могли прийти. Какие могут быть развлечения, когда к ним приехал такой человек! Что нарком приехал именно к ним, а ни к кому другому, близнецы не сомневались. У живого полубога, чай, имелись собственные дачи и хозяйства, и не ради же воспоминаний дяди Жоры он проделал дальний путь! Что-то будет! Так подсказывало им внутреннее чувство.

Спустя немного времени близнецов позвали обедать. Надо же, их замечательный гость тоже сидел за столом, и даже не во главе, а посредине одной из длинных сторон. На хозяйское место был определен Иван Лукич. Ребят поместили справа от наркома, отчего у них сразу пропал аппетит и вспотели ладошки. Но первый чекист страны оказался потрясающим дядькой, подмигивал из-за стекол изящных очков Тили, дразнил Игера, что, мол, слабо ему скушать, сколько русскому богатырю, и все это с милым и немного чудным акцентом, отчего речь его напоминала о заморских сказках. Скоро близнецы совсем освоились, налегли на вилки и ножи, но не забывали и поддерживать вежливую беседу. Главное, сохранять уважительную дистанцию со старшими, как всегда учил их Иван Лукич. Тогда и говорить можно на любую тему. Впрочем, все содержание их разговора с удивительным гостем носило характер скорее ненавязчивого экзамена, чем просто застольного обмена фразами. Нарком спрашивал, они отвечали. И судя по выражению лица Капитоныча, отвечали правильно, «не позорили его седин», а это был самый тяжкий попрек, который они детьми когда-либо слышали от Ивана Лукича, расстроенного иногда их шалостями.

Признаться, вопросы те были легкими и давно знакомыми. Но кажется, нарком хотел, чтобы отвечали ему не по писаному и заученному, а как ребята думали сами. О комсомоле и о долге комсомольца, о том, что такое на самом деле щит и меч на эмблеме НКВД, о задачах Интернационала и мировой революции, о деле Зиновьева и о происках троцкистов. Говорил больше Игер, а Тили часто и согласно кивала, хотя, когда нарком спросил о новой Конституции, тут и она смогла блеснуть, потому что учила наизусть и знала лучше брата. Большой гость остался очень доволен и под конец обеда спросил, что они намерены делать после школы. Игер ответил – может, пойдет в военное училище, станет кадровым офицером, лучше летчиком, Тили хотелось учиться на врача. Тогда нарком осведомился, не думалось ли им когда-нибудь примерить на себя чекистскую форму и встать под знамена столь уважаемого в их доме щита и меча? Конечно, они бы с удовольствием, но разве можно об этом мечтать вот так сразу? Они пока еще ничем не проявили себя, никаких особенных заслуг у них нет, а в доблестные ряды абы кого не принимают. Что же, раз так, то для них будет сделано исключение, пообещал нарком. Тоже, само собой, не сразу. А надо что? Учиться, учиться и еще раз учиться. Например, в недавно открытой школе специального назначения. Правда, туда принимают только тех, кто уже имеет кое-какие боевые навыки и опыт, однако наверстать им будет совсем нетрудно, Большой гость уже наслышан об их удивительных талантах и необыкновенной силе и выносливости. Так вот, этим их качествам пришла пора послужить на благо молодого советского государства. Близнецы радостно согласились, еще бы! Такая удача! Игер столь сильно воодушевился, что отважился спросить: не желает ли товарищ нарком посмотреть на него в действии, для Большого гостя он был готов обращаться хоть целый день. Но Большой гость только улыбнулся и ответил, что и так знает о них все, не сомневается в их замечательных способностях, и близнецы почувствовали себя несколько неловко, будто Игер неуместно предложил сыграть в прятки. Большой гость тут же добродушно это смущение рассеял, пообещав, что скоро один человек непременно захочет на них посмотреть, и тогда брат с сестрой смогут показать себя во всей красе. Глаза наркома вспыхнули стеклянным огнем на мгновение в сторону Тили, будто он давал понять, что в ее красе он особенно не сомневается, но тут же погасли, и в них оттенком показался самый настоящий страх. Как если бы Большой гость забавы ради протянул руку к открытому огню и тут же отдернул обратно. Все же близнецы ни на миг не подумали, будто бы страх этот относился к ним лично, скорее Большой гость забоялся собственного комплимента. О нем и без того ходили игривые и порой нехорошие слухи, как о чрезмерном дамском угоднике. Тили украдкой пожалела несчастного наркома, такого жизнелюбивого и щедрого, которого враги только и мечтают уличить в неблаговидном поступке. Вот он теперь, бедняга, даже теплое слово боится сказать незнакомой девушке.