Баженов

Баженов долго молчал, словно не находил ответа на им же поставленный вопрос. Потом чему-то улыбнулся и неторопливо продолжил рассказ.

— Казалось бы, простая материя, а рассуждениям почти неподвластна. Впрочем, попробую… Своими моделями Лувра и храма Весты, проектом Инвалидного дома и другими работами я не токмо порадовал учителей своих, но и доказал, что русские в сложных науках зодчества тоже весьма преуспеть могут. Но не поняли некоторые из просвещенных европейцев, что для нас, русских, мастерство и знания — это токмо азбука художества. Не техникою художества прельщают нас творения русских, кои землю российскую украшают. Наш взор более пленяет самобытность. Творение без самобытности — это все равно что человек, лишенный души и сердца. Однако же глупо вкусы, привычки и нравы своей нации чужому племени навязывать. Можно, конечно, и техникою ограничиться, не думая о душе творения. Но сие неизбежно влечет за собою и перестройку душевную, но токмо уже в самом себе, в архитектуре человеческой. Потому и не стал я архитектором французским или итальянским. С большей охотою выполнял я какую ни на есть черную работу. Заработав немного денег, отправился я бродяжничать по Италии. Был в Генуе, Пизе, Флоренции, побывал в сказочном граде Венеции. Сие путешествие было для меня много полезно. Рисовал я разные древние храмы, античные колоннады, фонтаны на площади Треви, ползал средь развалин, интересуясь орнаментами и техникою строений, авторы коих — наши далекие предки. И лишь нужда — постоянный мой спутник — заставила меня покинуть эти чудные места. В Венеции познакомился я с русским майором Валериани. Он выручил меня, дал 50 червонцев. На них я добрался до Парижа, ибо денег на прямую дорогу в Россию не хватало. Здесь я вновь повстречался с учителями. А далее… — Баженов потянулся было к столу, но рука задрожала и беспомощно опустилась. Архитектор перевел взгляд на детей, виновато улыбнулся. — Возьми, Оленька, вон ту тетрадь. Страница заложена. Прочитай вслух.

— «Париж, майя, тридцатого дня, — тихо, слегка дрожащим голосом начала Оля, — как было условлено, король принял нас при выходе. Его величество Людовик Пятнадцатый, христианнейший король Франции и Наварры — изрядного росту, тучен, у него жирная шея, круглые, навыкате, глаза. Разговаривая, он тяжело дышал.

На нем был лилового шелка кафтан, серый, в мелких кольцах парик, через грудь лента ордена св. Духа. В приемной мы были втроем. Господин де Вальи представил меня королю. Людовик дальнозорок, мои рисунки он смотрел, вытянув руку вперед. Король стоял у окна. Было за полдень. Стриженая аллея уходила в синеву Версальского парка.

Покончив с осмотром, его величество изволил произнести:

— Я оставляю вас архитектором двора, — и протянул мне папку.

Что сделалось со мною, трудно передать. Подталкиваемый учителем, я опустился на одно колено, как требует здешний этикет.

— Сир, — вымолвил я, путая от волнения французские слова, — я безгранично восхищен вашим вниманием и огорчен тем, что недостоин его.

Король приподнял брови.

— Вы отказываетесь? — удивленно спросил он и, не дожидаясь ответа, грузно пошел к дверям.

Мой бедный учитель стоял как громом пораженный. Это меня развеселило, и я оправился совершенно. Всю дорогу, сидя в карете, увозившей нас в Париж, Карл де Вальи повторял, качая головой:

— И вы отказались? Непостижимо! Вы, который так любит Париж, Францию…

Что я мог ответить!

Да, это верно, я люблю Францию, привык к ней, но родину, Москву я люблю больше всего на свете».

— Довольно, дочка, спасибо… Вы вправе спросить — жалею ли я о своем решении? Нет. Иного решения быть не могло. Не скажу, чтобы жизнь моя в родном отечестве была легкой. Но на судьбу не жалуюсь. Лучше сносить обиды у себя дома, чем всю жизнь холопствовать в чужих краях и довольствие испытывать не душою, а лишь телом, постоянно в праздности пребывающим. Этим я хочу оправдать и те неудобства, кои по моей вине выпадали и на вашу долю. Посему не судите меня строго. Ибо честен я был даже тогда, когда в чем-либо заблуждался. В одном грешен я перед богом. Случалось, что совесть моя была подвластна гордыне. И тогда не отличал я плевел от зерен. Суетность овладевала мною. И сам того не разумея, начинал я тогда в художествах более ценить плоть, чем дух. Было желание утвердить чрез то свою гордыню, затмить своею фантазией предков, создать свою самобытность, коя к тому же была лестна людям, почитавшим особую духовность. Сдается мне, что эти люди в великом заблуждении пребывают, предавая землю, коя взрастила их. Потому и греховны они пред нею, как греховен и я, поверивший в их мудреные науки и соблазнительные тайны особого человеческого бытия. Дорого я платил за свои ошибки. Но, видно, и далее предстоит расплата. Ибо не мы себе судьи, а господь Бог и наши потомки. Помните об этом, дети мои.

Баженов устал. Побледнел. Стал тяжелее дышать. Но продолжал говорить, чаще останавливаясь, переводя дыхание:

— Не знаю, понятны ли вам мои слова… Ну да ладно, пора спать. Поговорим потом… Нет, постойте, — архитектор словно боялся остаться один и потому поспешил еще немного задержать детей, переводя разговор на другую тему. — Боюсь, что забуду сказать… а это важно. Старайтесь крестьян, коих нам даровали вместе с деревней Глазово, излишне работами не отягощать. Не отягчайте их участь незаконными поборами и унижением… Не расточайте их труды безрассудно. И не токмо потому, что сие супротив совести человеческой и оскорбляет господа нашего… Крестьяне наши братья, наши дети. А дети, каковыми являетесь и вы, продолжают род и не дают ниточке оборваться. Крестьяне не блещут ученостью и тонкими манерами — это верно. Но они — совесть наша, ибо побуждают нас не забывать о земле, коя взрастила русского человека. Они — фундамент нашего племени…

Остальное прочтете в завещании… А впрочем, пребывайте счастливы. Живите мирно…

Он умер во второй день августа 1799 года. Баженов в своем завещании писал: «Погребение зделайте мне простое, то есть без всякой лишней церемонии с трезвым священником одним в простом виде и где Бог приведет и весьма желаю быть положенным в Глазове».

Это желание архитектора было исполнено.

Глазово мало чем отличалось от села Дольского, где 63 года назад родился в семье дьячка Василий Баженов. Такие же дворы, разбросанные по косогору, обширные луга и пашни, маленькая речка, затерявшаяся в зарослях, почти такая же церквушка, потемневшая от времени.

Зодчий за свою долгую жизнь спроектировал и построил немало дорогих мавзолеев и гробниц, предназначенных для богатых и знатных лиц. На месте захоронения Баженова — простой земляной холм. Он вскоре затерялся, и где находится могила великого русского зодчего, это по сей день неизвестно.

Баженов в своем завещании, адресуясь к наследникам, писал: «…а сами не стройтесь, ибо совершенно от строения разоритесь».

В этой печальной истине архитектор убедился на жизненном опыте. Впрочем, собственная неустроенность огорчала его всегда меньше, чем отсутствие настоящей работы и возможностей для реализации грандиозных замыслов во славу отечества. Он был глубоко искренен, когда, еще будучи молодым, на территории древнего Московского Кремля пламенно клялся: «Ум мой, сердце мое и мое знание не пощадят ни моего покоя, ни моего здравия».

И именно этой клятве, данной публично, всегда оставался верен великий русский архитектор.

ОСНОВНЫЕ ДАТЫ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА В. И, БАЖЕНОВА

1737, 1 марта [15] — В семье церковнослужителя Ивана Федоровича Баженова, в селе Дольском Малоярославского уезда Калужской губернии родился сын Василий. В том же году семья Баженовых переезжает в Москву, где Иван Федорович получает должность псаломщика в кремлевской церкви Иоанна Предтечи, приделе ныне существующего собора «Спас за золотой решеткой».

15

Даты приводятся по старому стилю.

1751 — Василий Баженов определен вольным слушателем в школу «архитектурии цивилис» (гражданской архитектуры), организованную Д. В. Ухтомским.

1753–1754 — Участие в отделочных работах сгоревшего Головинского дворца.

1755 — Баженов учится мастерству у П. Никитина, С. Яковлева, И. Жукова, перенимает опыт у живописцев И. Вишнякова, И. Горяинова. В этом же году Ухтомский определяет Василия Баженова в новоучрежденный в Москве университет, где он изучает иностранные языки.

1756, январь — В. Баженов переведен в открывающуюся в Петербурге Академию наук (академическую гимназию), где ему предстояло продолжить изучение иностранных языков.

1756–1759 — С. И. Чевакинский строит собор Николы Морского на Сенной площади. Архитектор доверяет Баженову составление проекта и сооружение колокольни Никольского собора.

В 1757 г. было объявлено об открытии в Петербурге Академии художеств. Баженова по его просьбе назначили в архитектурный класс, где он работал под руководством Чевакинского, Кокоринова, Деламотта.

1759 — Многие исследователи считают, что В. Баженов закончил свой первый самостоятельный проект — церковь села Черкизово-Старки под Коломной.

1760, 1 мая — За успехи в учебе Баженов в соответствии с указом Сената определен «архитектурии-помощником в ранге прапорщика».

1760, 12 сентября — В. Баженов отправлен в Париж для продолжения учебы.

1762, 19 августа — Петербургская академия на своем публичном собрании зачла присланные Баженовым работы за экзамен и заочно произвела его в адъюнкты.