Бедабеда
Шрифт:
– И чё срач-то такой? – возмутилась как-то Нинка. – Не надо, что ли, ничего?
– Не надо, – огрызнулась Настя.
Нинка взяла совок, веник и начала заметать вещи в угол. Настя делала вид, что ей совсем неинтересно, но следила за действиями тети Нины – единственного человека, которого боялась, поскольку просто не знала, чего ждать от ненормальной подруги матери. Нинка взяла здоровенную сумку и засунула всю сметенную одежду, вместе с косметикой, трусами, колготками и всем, что валялось на полу. Утрамбовала и застегнула.
– И куда вы ее понесете? – спросила Настя, держась из последних сил.
– На мусорку выставлю. Кому надо, заберут. Тебе же не надо, – ответила Нинка.
А дальше было совсем смешно. Настя думала, что мать не позволит выбросить вещи, среди которых оказались и новые, дорогие. Да и не особо верила, что тетя Нина действительно выбросит все на мусорку. В реальность происходящего Настя поверила, когда Нинка дотащила сумку до мусорного контейнера,
– Ну кто ж знал? – хмыкнула спокойно Нинка.
Настя перестала разбрасывать вещи. В шкафу, конечно, все было свалено как попало, но хотя бы появилась возможность ходить по комнате.
У Нинки находились рецепты воспитания на все случаи жизни. Если Настя отказывалась даже тарелку за собой в раковину поставить, Нинка советовала:
– Дай ей килограмма два-три картохи, пусть сидит и чистит.
– Она не будет, – пожимала плечами Людмила Никандровна. – Как я ее заставлю?
– Элементарно. Пока не почистит, жрать не сядет.
Да, это было элементарно. Для Нинки. Она бы точно не дала своим сыновьям даже сухой горбушки, пока не выполнят поручение. Нинка – мало того, что умная, так еще и с железным характером. Людмила Никандровна не могла похвастаться ни стальной выдержкой, ни хоть каким-то характером, если речь шла о Насте. Хотя нет. Даже в молодости, на соревнованиях, Нинка билась до последнего, и только благодаря ее выдержке их команда выигрывала у противника, который расслаблялся и уже праздновал победу. Нинка никогда не сдавалась. Мила же готова была принять поражение.
– Я тебя убью в следующий раз, поняла? – орала на нее подруга. – Чего ты руки опустила? Могла взять мяч!
Нинка умела мотивировать и заряжать лучше всякого тренера. Мила играла, чтобы не расстраивать Нинку. Чтобы подруга была довольна.
– Я не знаю, как вам объяснить, – Людмила Никандровна вдруг поняла, что говорит вслух. Что ее воспоминания – не в голове, а она их проговаривает. И Анна, ее, так сказать, пациентка, по-прежнему сидит напротив и внимательно слушает. У Людмилы Никандровны начало колоть в подушечках пальцев на руках – так происходило, когда она теряла контроль над собой и ситуацией. И сейчас в ее голове Анна будто переключила тумблер, отвечающий за монологи и откровения. Или Людмила Никандровна что-то съела и у нее начался словесный понос.
– Вы играли, – улыбнулась Анна, и бедная доктор Морозова, известный психиатр, опять подумала, что пациентка наверняка владеет гипнозом. Что-то крылось в ее взгляде, в улыбке, в манере себя вести, в этой доброжелательной неспешности. Людмила Никандровна пообещала самой себе, что подумает об этом специально. Разберет этот случай.
– Да, каждый имел мотив, – продолжала Людмила Никандровна. – Нинка играла, чтобы Димдимыч был доволен. Кто-то кидал мячик за еду, кто-то за возможность уехать от беспробудно пьющих родителей. Кто-то хотел лучшей жизни, которая обычно ограничивалась естественными, даже примитивными желаниями – хоть раз наесться досыта, поспать на чистом белье и хорошем матрасе, походить в кроссовках без дырок, получить новый спортивный костюм взамен застиранного до последней нитки.
Мы, девочки, не мечтали о косметике, богатых мужьях, хорошей жизни. Мы мечтали, сейчас это покажется полной дичью, о прокладках и тампонах. Среди девчонок ходили слухи, что существуют средства гигиены, которые позволяют играть, тренироваться, выступать, не думая о том, что «протечешь». Раньше всех обо всем узнавали, естественно, наши гимнастки-художницы. Первые в своей жизни прокладки и тампоны я получила от них. И они же научили нас ими пользоваться. Это было не просто счастье, а миг абсолютного, вселенского очумения, недоумения и одновременно – злости и досады. Ну почему у нас такого нет? Почему? Зачем нужны эти куски клеенки, вшитые в трусы, или – верх мечтаний – резиновый пояс для самодельных прокладок. Мне хотелось изобретателей этих средств заставить провести в них хотя бы одну тренировку. Но стоило мне, например, приехать домой на короткие каникулы и увидеть, как мать стирает и развешивает на батарее марлю «для этих дел», я тут же прекращала винить вселенную в несправедливости. Вот кто-то ненавидит, когда пальцем по стеклу проводят, а я покрывалась гусиной кожей, когда нужно было нарвать вату из большого рулона. Мама, естественно, заявила, что все прокладки вредны и меня никто замуж не возьмет. Хорошо, что она не знала про тампоны. Как и про то, что мы были равнодушны к собственному телу, сексу и браку, в который надо вступать непременно девственницей. Спорт подразумевает не только боль, но и наготу, уважение к собственному и чужому телу. Уж в раздевалках мы чего только не насмотрелись. Мальчики видели все формы грудей, сосков, а мы знали, что огромные члены – не более чем сказки. Пот, слезы, поносы,
рвоты… Мы знали, как устроено не только тело, но и организм. В анатомии разбирались все, и не только в разных видах мышц и связок. При этом мы уважали друг друга и помогали как могли. Ребята «протягивали» девочек после долгого переезда на автобусе, когда «клинило» спину: кто-нибудь из самых высоких брал в захват и как бы встряхивал – позвонки вставали на место. Если судорогой сводило ногу, да так, что встать с кровати не можешь, звали кого-нибудь из наших парней – промять. Да, наверное, мы были лишены некой романтики, флера запрещенности, не знали, что такое влюбленность, стыд, как бывает у обычных молодых людей и девушек. И сексуальная связь для нас не являлась чем-то сакральным и судьбоносным. Скорее, удобством. Всего проще иметь парня – он и сумку дотащит, и еды принесет, когда кажется, что умрешь с голодухи. Да и достаточно ранняя сексуальная жизнь заставила нас рано же повзрослеть, избавиться от иллюзий и считалась или дополнительной физической нагрузкой, или психологической разгрузкой – кому как. Нет, мы не спали с кем ни попадя и партнерами по кругу не менялись. Сложившиеся пары были крепкими. И если случался разрыв, то из команды больше ни с кем не встречались – таково было неписаное правило. Мы научились расставаться. Обязательно друзьями. Наверное, потому что с самого начала были друзьями, а только потом становились любовниками. Наша командная связь, как показала жизнь, оказалась прочнее брачных уз. В моем случае точно. Странно, но никто из наших не связал свою жизнь со спортсменом. Наоборот, мы выбирали себе в мужья и жены людей, далеких от спорта. Тех, кому и в голову не придет расспрашивать, как мы жили на сборах, как спали, что ели. А если и спросят, то все равно не поймут ни наших шуток, ни проблем, которые нас мучили. Мы выбирали себе в спутники жизни людей, которые не зайдут на нашу территорию. И наши воспоминания останутся только с нами. Многие из-за этого остались одинокими, как Светка. А многие, как Нинка, нашли своего идеального партнера на всю жизнь.Спортсмены отличаются от обычных людей. Именно поэтому я, откровенно признаться, не хотела, чтобы Настя росла в этой среде. И именно поэтому Нинка сделала все, чтобы ее сыновья росли на сборах и воспитывались тренерами. Ярик с Гариком получали от спорта то, что и мы с Нинкой, – выдержку, характер, выносливость, адское терпение, способность преодолевать боль, самих себя. А вот Настя, моя собственная дочь, считала, что спортивная юность сделала меня монстром.
Когда дочери было лет четырнадцать-пятнадцать, она нашла новую форму манипуляций – стала падать в обморок. Сначала даже я думала, что она придуривается, но Настя действительно теряла сознание на секунду, на две. Чаще всего из-за духоты. Иногда от переживаний.
Еще на сборах мы знали, кто как реагирует на стресс, душный зал, кто когда «включается». Я, например, отлично играла с утра. На вечерних играх ползала сонной мухой. Накануне игры вообще не могла уснуть. Мне проще было выйти на пробежку, чем в кровати лежать. Я могла отправиться гулять в четыре утра, ходить до шести и в семь уже стоять под холодным душем. Нинка же всегда спала днем. Хоть полчаса. Ей нужно было поспать обязательно, иначе она всех поубивает, и если Нинка засыпала, мы на цыпочках ходили и даже дышать громко боялись. Опять же перед игрой она спала как сурок. Нинка вообще восстанавливалась сном. Могла сутки продрыхнуть, даже в туалет не вставать, а потом снова играть. Будто во время сна ее к розетке или к аккумулятору подключали и она заряжалась энергией.
Кровь носом, обмороки считались нормальным, обычным явлением. Кровь останавливали, засунув в нос скрученный кусок туалетной бумаги. А обмороки…
Когда Настя потеряла сознание, я даже не среагировала, как положено матери. Подошла, окно открыла, полотенце мокрое принесла. Настя очнулась. Второй раз я дала ей съесть кусок сахара и лимон. В третий – шоколадку с крепким и сладким горячим чаем. В четвертый уже ничего не сделала. Как бы это объяснить – мы справлялись сами. Кому-то больше помогал сахар. Кому-то лимон. Кто-то пил обычную воду, а кто-то сладкий чай. Каждый находил свой рецепт выхода из обмороков и даже контролировал начало падения. Мы отползали, чтобы не грохнуться посреди зала и не мешать остальным тренироваться. Я даже рассказала Нинке, что Настя «плыть» начала.
– Ну, сахар в рот – и нормуль, – спокойно отреагировала Нинка. – Гормон играет.
Да и я думала так же. Для Насти же мое поведение стало настоящей трагедией. Она потом часто припоминала мне именно свои обмороки, когда я, оставив ее жевать лимон, спокойно уходила заниматься своими делами. А моя дочь, оказывается, очень боялась, что снова «поплывет». Даже как-то в истерике призналась, что из-за меня заранее ложилась или садилась, чтобы не упасть и не удариться головой об угол стола. Я опять не оценила. Что в этом такого? Мы тоже ложились под форточку напротив двери в зал, чтобы оказаться на сквозняке. Еще и сказала, что головой об пол больнее, чем об ковер. Даже малышки-гимнастки быстро учились вставать на мостик, потому что тренировались на голом полу, без матов. Два раза шмякались макушкой до звездочек в глазах, на третий учились удерживаться на руках.