Бедные звери шизария

Недостаток мест не ускорил сроков моей экспертизы, но стали выписывать тех, кто давно засиделся.

Сколько радости было в опухших от аминазина лицах! Они смеялись, лезли целоваться, беспрестанно кричали: "Прощай, Сан — Петелино!" Выписали крупную деваху, которая каждое утро, согнанная подъемом, досыпала под моей кроватью. Господи, как она торопилась, натягивая окровавленное ссохшееся белье, ноги при этом едва попадали в штанины, пуговицы застегивались наперекосяк — скорей — скорей — лишь бы не передумали проклятые — лишь бы не остановили в дверях — не схватили на полпути! Она вдруг бросилась меня целовать: " Спасибо тебе! Счастливо! Пока!" (За что спасибо?! — не успела я удивиться), а она уже исчезла в распахнутой настежь двери.

Арестованная малина перебралась в туалет, где из окна было видно, как спешат из ненавистной психушки больные, как не могут наговориться с родными, как сочувственно машут нам, узникам, на прощанье крылатыми руками. Скажете, чужое счастье не радует? А здесь не было чужих. Все прошли наблюдательную. Все искупались в крови друг друга.

— Свободы, девочки, вам! Увидимся!

— К черту-у!

— 17 —

Выписали в коридор Капитаншу.

— А, проказницу нашу выпустили! — подскочила к ней Алка Наркоманка и ласково потрепала по плечу.

— Хорошо считаешь! Молодец!

Ночные вопли прекратились. Капитанша засучила рукава и принялась за работу.

— Дай ведро, вымою в туалете! Дай тряпку, протру окно! — то и дело приставала она к санитаркам.

Энергия переполняла ее. Она заправляла постели доходягам, стригла им ногти, мылила их бледные телеса хозяйственным мылом, до красноты растирала онемевшие спины губкой, и заботливо спрашивала:

— Ну что, бабуля, ожила?

Она и мне притащила два куска импортного мыла и зубную щетку в футляре.

— Бери — бери, не украла, кто — то забыл в моей тумбочке. Пользуйся! А массажку я тебе дам свою. Вместе будем чесаться, продержимся!

Зубную щетку я не взяла, побрезговала, а вот драгоценные кусочки мыла буду вспоминать наверно всю жизнь.

— 18 —

— На прожарку! Девочки-и-и! Собираем матрасы-ы-ы! Подушки! Всем собираться!

Началась масштабная дезинфекция.

— Неужели и подследственных выпустят?

— Всем! Всем!

Вши заели. Не до строгого режима. Педикулез.

Каждой вручили в руки по тяжеленному свернутому трубой матрасу и под конвоем медсестер вывели из проклятого отделения.

От избытка ослепительного солнца и снега слезились глаза, покачивало, ноги разучились ходить, тяжеленный матрас то и дело выскальзывал из рук, и содержимое подматрасников летело в снег.

Но это же непередаваемо — глотать пересохшим горлом чистый морозный воздух, видеть редкие тучки над головой, какие — то кустики, снежинки.

Тропинка, по которой нас вели, была очень узкой, девчонки то дело оступались в глубокий снег, хохотали, кто — то затеял игру в снежки.

Какие — то рабочие разглядев нас, уродин в мерзких малиновых платках, раздутых телогрейках и в непарных суконках, не удержались от хохота:

— Смотри, вшивых повели! С матрасами!

— Что, бляди, вши заели?! Ха-Ха-Ха!

Сквозь любопытные взгляды нас наконец довели до прожарки, где мы скинули свои невыносимые ноши и вернулись за матрасами доходяг. И снова — в путь по глубокому снегу. Обратно пришлось тащиться не с пу-стыми руками. Трижды не с пустыми. Матрасы под паром намокли, превратились в гигантские мокрые совершенно неподъемные туши.

Раздался крик:

— Смотрите что — то из тюка выпало!

— Ой, это мои панталоны! И чулочки! — подскочила к находке Капитанша, — Вот они где, родненькие! А я без штанов хожу!

— Брось! Не трогай! — медсестра выбила у нее из рук находку.

— Да как же не трогать? Я без ничего!

Капитанша в доказательство своих слов подняла полы халата. На фоне снежной россыпи ее щекастая задница выглядела очень убедительно.

— Ладно, возьми, раз твои, — согласилась медсестра, и Капитанша тут же натянула на себя мокрое сокровище.

Завидев нас, падкие на зрелища рабочие снова загоготали:

— Ну, что вшивые, прожарились? — поедали нас глазами они.

— А вон у этой задница — ничего! Сам видел! Не отморозь!

— У них все задницы под арестом. Это же самое буйное отделение!

III. БЕСКОНЕЧНЫЙ КОРИДОР

— 1 —

…Туалет — ванная — склад — процедурная — кабинет врача — тихая палата — столовая — поворот — пальма — наблюдательная — дремлющие доходяги — рядом краник с кипяченой водой — хлебнуть и дальше — окно — ку-шетка — туалет — поворот — ванная — склад — процедурная…

Так и ходят с утра до вечера шестьдесят восемь скованных аминазином больных; истертая бурая дорожка заглушает шаги тяжелых ног… Туда — и обратно… От зеркала — до дивана…От столовой — до туалета… Иногда чинное движение сопровождается окриками: "На кроватях не сидеть! Поднимайся, кому говорят?!"

С утра до обеда прикасаться к кроватям не разрешается. Они символ идеального порядка. Острые треугольники взбитых подушек и гладкие, без единой морщинки покрывала соблазняют совершить недозволенное — присесть хотя бы на краешек, или даже прилечь. Но ослушницу ждет самое страшное наказание — перевод в наблюдательную… Привяжут — лежи. Усмирят надолго. Поэтому всем, кому не хватило места на маленьком диванчике, приходится бодро, весело шагать и выглядывать свет в конце бесконечного туннеля.

Быстрее всех бегает босая Зина. Громко шлепает узкими ступнями по полу, торжественно трубит в потолок: " У!!! У!!! У!!!"

Второе место по ходьбе занимает бабка — Иноходка. Словно дикий бес вселился и не дает ни секунды передохнуть.

Непрерывно ходит по кругу маленькая старушечка с болезнью Паркинсона. Дребезжит, словно киборг, тело которого дергает и корежит поломанный механизм. Прыгают руки, трясется голова. Остановить дикую пляску конечностей нечем, и особенно — в больнице. Нет циклодола. Вообще ужасный дефицит на медикаменты в стране. Но на улицах большого города не одно сердце содрогнулось бы от жалости к несчастной, которая не в состоянии даже ложку в руках удержать, не одно разгневанное "почему" неприятно могло бы резануть по слуху представителей власти. А что подумают иностранцы о преимуществах системы? Больная старушка, как индикатор всеобщего неблагополучия, была убрана — с глаз долой — в петелинскую тюрьму. Нет человека — нет проблем.

— И дома не лечили, и в больнице не лечат, нет лекарства, а зачем же обманули, забрали, привезли?

— 2 —

Ночь. Просыпаюсь от грохота. В нескольких сантиметрах содрогается от храпа железобетонное лицо моей Аполлинарии Федоровны. Кажется, гусеницы невидимого танка вот — вот переедут ее череп, и густая кровь хлынет из горла. Но сама она спит, убаюканная дозой, ей плевать на все.

— А я не сплю, не сплю, не сплю….
– это не спит и боится умереть плаксивая бабка Тоня. Всю ночь она слоняется по коридору и разглядывает потолок.