Бедный маленький мир

– Что случилось? – закричала мама в трубку. – Я тебя умоляю!

– Ничего не случилось, – растерялась Санда. – Все хорошо.

– Тебя разыскивает Давор! – продолжала кричать мама. – Мне звонит, домой звонит… Ты куда делась?

– Я ему позвоню, мама, – сказала Санда, повесила трубку и посмотрела на Зорана.

Тот сидел на подоконнике, качал ногой и глядел куда-то вверх, в розовое вечернее небо.

– Все? – спросил он, не глядя на нее. И только потом повернулся и посмотрел ей прямо в глаза. За три дня Санда успела понять, что этот человек умеет так прицельно и прямо смотреть в глаза, что отвести взгляд практически невозможно.

Она покачала головой.

– Все, все. Я же слышал. – Он затянулся сигаретой и сощурился. – Звони.

– Завтра, – сказала она и вдруг заплакала.

Зоран подошел к ней, вытер слезы ладонью и уже знакомым движением прижал ее голову к своей груди.

– Звони, – произнес он глухо. – Я пойду пройдусь.

Все к черту, сказал ей Давор, звук не сводится или сводится не так, как надо, волынка не звучит, объема нет, ничего нет, и тебя, сказал он, тоже нет, когда оченьнадо. Ни дома нет, нигде в мире. А он так не может, поэтому ему надо, чтобы она немедленноприехала к нему в Париж.

Уже через час Зоран вез ее в Сараево, в аэропорт. Гнал по ночной дороге, глухо молчал, и Санда боялась даже дотронуться до него. И до себя Санда тоже боялась дотронуться – пока они ехали ночью под звуки музыки перуанских крестьян, она себя плохо идентифицировала, плохо понимала, кто она и что ей в данный момент нужно.

– Прости меня, прости, – вдруг сказал Зоран неожиданно севшим голосом. – Я же знал, что так все и будет. У меня не было никаких иллюзий.

Ранним утром они были в аэропорту.

– Все, я уезжаю. – Зоран рассеянно что-то поискал в карманах джинсов, потом тяжело вздохнул и провел рукой по лицу. – Дай мне, пожалуйста, свою записную книжку.

– Это что, твой телефон? – Санда заглянула ему через плечо.

– Это телефон, по которому меня всегда найдут. – Он задумчиво посмотрел поверх ее головы куда-то вдаль. – В любое время. Если тебе понадобится помощь – любого рода! – ты обязательно должна по нему позвонить. И попросить, чтобы передали информацию для… – Зоран вдруг задумался. И наконец сказал:

– Для полковника.

– Для какого полковника? – не поняла Санда.

– Полковник – это я, – вздохнул Зоран.

– Это метафора? – не поверила она.

– Какая метафора, Санда? Это воинское звание.

Она могла представить его кем угодно. Аналитиком фондовых рынков, психотерапевтом, поваром, крупье, учителем физики, вором в законе. Но только не военным.

Зоран поднял руку и кончиками пальцев погладил ее по щеке.

– Самое ужасное, – почти неслышно, одними губами, промолвил он, – самое ужасное, Санда, что ты – моя женщина. Совсем моя. Охренеть можно. Я только что выловил тебя в море и теперь должен отпустить.

Через два часа в Париже Давор обнимал ее так крепко, что Санда чуть не задохнулась. Потом наконец отпустил и удовлетворенно сказал:

– Как ты хорошо загорела. И какой у тебя красивый красный шарф.

Через три года, в Сараеве, она с мамой и девочками стояла в темном задымленном подъезде маминого дома. За несколько дней до первой натовской бомбардировки она с девчонками приехала к больной маме. Давор в то время был в Сингапуре, звонил ей каждые десять минут и умолял немедленно уезжать оттуда, но город уже бомбили, и уехать они не могли. Санда вытащила со дна своей сумки маленький коричневый блокнот, нашла номер, который написал Зоран, и долго смотрела на четкие фиолетовые цифры. Номер был белградский. Она позвонила и попросила найти полковника. Ее попросили коротко описать существо вопроса, выслушали и пообещали перезвонить. Перезвонили быстро – не прошло и трех минут.

– Выходите на первый этаж и ждите, – сказал ей незнакомый голос.

Еще через полчаса душного и тревожного ожидания в подъезд вошли люди. Четверо мужчин.

– Это все ваши вещи? – спросил один из них и подхватил сразу три сумки.

– Разрешите… – раздался тихий голос за спинами мужчин, и они расступились.

– Машина готова, генерал, женщины могут идти, – доложил тот, который с сумками. Присмотрелся и добавил: – И девочки.

Человек в темном бушлате с меховым воротником прошел вперед и остановился перед Сандой.

«Какие синие у него глаза», – подумала она.

– Пусть все садятся, мы сейчас подойдем, – сказал Зоран, и Санда почувствовала, как прохладная нежная рука сжала ее пальцы.

И, когда они остались вдвоем, он знакомым уверенным движением притянул ее голову к своей груди. Так они и стояли несколько минут, молча. Она прижималась щекой к его бушлату и чувствовала его пальцы на своей шее. Потом он легко коснулся губами ее щеки и пошел к выходу.

Когда Санда садилась в машину, он стоял в стороне, курил и смотрел на нее, сузив глаза. Она пыталась удержать его взгляд, пока это было возможно, а когда его фигура пропала из виду, еще долго смотрела в окно, за которым были ночь, пыль, темный испуганный город и редкие далекие огни.

* * *

Давор ждал Санду в аэропорту Шарля де Голля и сомневался. Маялся. Он проживал это медленное дождливое утро как-то тревожно и сам уже не понимал, правильно ли сделал, что заставил Санду лететь к нему. Сейчас будет много слов, и вопросы, и рассказы, и секс после обеда, и походы по магазинам… А между тем день можно было бы провести по другому сценарию: в полном одиночестве сесть под зонтиком в кафе – на улице, несмотря на дождь, и попросить принести горячие булочки, вишневый джем, много кофе с молоком и неважно какую газету. А через полчаса заказать говяжий стейк и виски. И ему совсем не нужно было бы говорить, да и не с кем, и очень хорошо. Но в то же самое время где-то внутри, в районе солнечного сплетения, и одновременно издалека, высоко, почти на уровне ультразвука, звенел бы маленький серебряный колокольчик с тонкими стенками… А он бы просто сидел и смотрел в зенит кораллового купола зонта и наблюдал, как капли превращаются в ручейки и стекают по ткани.

И все же он очень хотел ее увидеть. Как никогда в жизни.

Появилась Санда в длинном белом сарафане, поверх которого был наброшен тонкий красный шарф, загорелая, рассеянная и – совершенно чужая. Он обнял ее так, что у нее захрустели шейные позвонки, и почувствовал: жена мягко сопротивляется и выскальзывает благодаря гладкому шелку…

Давор вдруг испугался, что не сможет ее удержать. И открыл глаза.

За окном по-прежнему проплывали зеленые поля, лесополосы и небольшие холмы. Они с ребятами ехали в Чернигов.

– Пить хочешь? Холодненькое. – Милан перегнулся с переднего сиденья и протянул ему банку какого-то местного пива.

Давор взял банку и прижал ее к щеке. Полегчало. Сон стал терять детали, размываться, и Давор решил, что все это – нервная дрожь и аритмия – оттого, что он плохо спал сегодня ночью.

Бранка с Гошей дружно и слаженно кормили Кролика Голландского пекинской капустой. Бранка показала язык Давору, потом помахала ему капустным листочком.

– Спишь? – спросила она.