Бег по взлетной полосе
Шрифт:
– Ладно. Мне пора. Приходи как-нибудь на старые дачи у водонапорной башни. Устроим барбекю!
Я топчусь на затекших ногах, а внутри волнами поднимается паника.
Теперь все. Теперь уже точно все.
Концентрируюсь на прикосновении горячей руки, обхватившей мое холодное запястье, стараюсь навсегда запомнить этот миг и не расплакаться и пячусь.
– Ладно! Спасибо тебе! Мне тоже пора!
Приклеившись носом к пыльному стеклу автобуса, разглядываю вечернюю сказку – черные громады домов с добрыми желтыми глазищами, скрюченные ветви кленов, изумрудную
Я ощущаю нестерпимое томление и электричество в венах. Умиротворение, покой и радость.
Словно пообщалась с родной душой: без давления, без боли, без лишних бессмысленных слов. Словно обрела потерянного друга. Словно получила привет от папы.
Отлипаю от окна за остановку до нужной, покидаю нагретое место, подхожу к дверям и прислоняюсь к поручню. И внезапно понимаю, что телефон весь день молчал.
Судорожно нащупываю его в кармане, достаю и верчу в руках – так и есть. Он сдох!
Яркие огни слепят глаза, ночь укрывает город.
И ужас ударяет под дых.
После конечной автобус проследует в депо. А я впервые нарушила комендантский час, установленный «заботливым папочкой» Игорем.
Глава 7
Осторожно прикрываю за собой дверь, освобождаюсь от кедов и толстовки, напрягаю слух – в квартире полумрак, из гостиной доносится мурлыканье Игоря и бренчание гитары его кумира с коллекционной пластинки.
Замечаю белые лаковые туфли у порога и с облегчением вздыхаю: мама уже вернулась.
Повезло. Вот бы еще незамеченной проскочить в свою комнату…
Робкой тенью крадусь через прихожую, бесшумно ступаю по ковру, но под потолком резко и во всю мощь вспыхивают голубоватые лампы.
– Яна, ты видела, который час? – Я вздрагиваю, натыкаюсь на укоризненный взгляд мамы, и язык прилипает к нёбу.
Игорь возникает в проеме позади нее и скрещивает на груди руки:
– Вообще-то, уже одиннадцать, подруга. Постарайся, чтобы твои оправдания прозвучали складно… И молись, чтобы мать простила тебя.
От его голоса просыпается изжога.
Хочется огрызнуться, выплеснуть все, что накипело, разораться, послать его подальше. Мы не друзья! И мама никогда не наказывала меня за проступки!
Забывшись, упрямо смотрю в его самодовольное, лоснящееся после бритья лицо и серые глаза – совсем не такие, как у Кита.
Они пустые, неподвижные, неживые… Точно у змеи.
И мама, стоящая возле нового мужа, кажется странно чужой, холодной и заторможенной, будто загипнотизированной. Потому что ее всегда яркие черные глаза теперь тоже пусты.
– Я знаю. Задержалась. А телефон сел, – спохватившись, начинаю умолять. – Извините меня, извините, хорошо?
– Где ты таскалась? Забыла, что Игорь просил не добавлять нам проблем и возвращаться пораньше? – кричит мама, и я отступаю назад.
Моя мама всегда безоговорочно доверяла мне, возможно, даже больше, чем следовало. Она не была «матерью года», но если я что-то и утаивала от нее, то из благих побуждений – ведь реальность не состоит лишь из счастливых моментов
и поводов для гордости. Однако сейчас в ее тоне сквозит недоверие. Разочарование, усталость, раздражение… Мама не на моей стороне.По коже пробегают мурашки, а горло сжимает спазм: я не смогу ничего доказать.
Потому что… У меня больше нет голоса.
Да и что я скажу ей? Что весь день промоталась с Китом – кошмарным сном всех матерей девочек-подростков? Что мы орали неприличные слова на весь парк, кормили уток и молча глазели друг на друга, и я из-за этого забыла обо всем на свете?
В выжидающем взгляде Игоря кипит злорадство.
Отворачиваюсь, вешаю толстовку на золоченый крючок, роюсь в карманах – как могу тяну время, сочиняя приемлемый ответ.
– Ну? – требует мама, и Игорь воркует:
– Аня, брось. Яночка сейчас в том возрасте, когда такие вот явления неизбежны. Мы должны быть готовы к новым исчезновениям и загулам и уметь принимать меры. Она может и что-то похлеще выкинуть: наркотики, алкоголь, залет от какого-нибудь безголового парня…
От его словесного поноса в висках зарождается ноющая боль. Я никогда не врала маме, но сейчас непроизвольно сжимаю кулаки и шиплю:
– Я гуляла с Зоей! Мы катались на аттракционах, заходили в кафе, болтали. Давно не виделись, поэтому и потеряли счет времени. Какие еще исчезновения? Какие загулы?!! Какой, вашу мать, залет???
По щекам текут потоки слез. Браво. Я сама себя удивляю.
Мама, стряхнув оцепенение, бросается ко мне, душит в объятиях и всхлипывает:
– Ох, Яна, не делай так больше. Я очень переживала!
– Телефон разрядился… Я не заметила… – бубню в ее плечо и с вызовом смотрю на Игоря.
Он бледнеет от ярости.
Недели идут своим чередом. По утрам перед работой Игорь давится черным кофе, гладит под обеденным столом мамины колени, и мама сияет, заливаясь нежным румянцем. А я своим никому не нужным присутствием дополняю идиллическую картину полной и счастливой семьи. В такие минуты мне кажется, что я старше, грустнее и мудрее этой наивной дурочки, и еда не лезет в глотку.
«Папочка» возвращается домой раньше мамы – чавкает ужином и, развалившись на кожаном диване в гостиной, смотрит фильмы на огромном плоском экране или подпевает своим нудным кумирам. Иногда я слышу, как он орет в трубку на подчиненных, пыхтит на беговой дорожке, а потом два часа принимает душ. Он не достает меня, но я все равно ожидаю подвоха и стараюсь без крайней необходимости не попадаться ему на глаза.
Страх облепляет кожу, как мокрая тряпка, едва мы оказываемся в квартире одни.
По пятницам Игорь приносит метелки цветов и оставляет их на видных местах, купаясь в восторгах вернувшейся за полночь жены.
А я чувствую себя лишней деталью, брошенным щенком, досадным недоразумением, обузой.
Целыми днями брожу по городу: дремлю на ранних сеансах в кино, в одиночестве ем фастфуд в торговых центрах, закатав джинсы, измеряю глубину фонтанов на площади, раскинув руки, лежу на газоне в сквере и смотрю в небо.
Возвращаюсь к десяти, шмыгаю в обустроенный для меня угол, скрываюсь под одеялом, и мама, заглянув с поздними пожеланиями сладких снов, не предпринимает попыток завести разговор.