Беги, если успеешь

— Миссис Перегрин, — спросила я, — а правда, что во сне у нас те же лица? Мне показалось…

Она кивнула.

— Если я узнаю этого мерзавца, — мрачно сказала она, — головы ему не сносить, Аидом клянусь.

Меня передёрнуло. Мы все были добрыми христианами, а такие языческие клятвы… они для снов. Но на лице миссис Перегрин было написано: сейчас она — не добропорядочная дама, а лампада, к словам которой следует относиться более чем серьёзно.

— А… а что вы собираетесь делать? — спросила Долли. — Как положить этому конец?

— Найти негодяя, разумеется, — ответила мисс Марпл так просто, как будто осуществить это было не сложнее, чем провязать ещё несколько рядов. — А дальше поглядим: возможно, удастся доказать, что он совершал нечто подобное наяву. А если нет…

Она решительно подцепила спицей петлю.

— Знаю я один способ, — мрачно сказала миссис Перегрин. — Видит Бог, мне хватит сил перетащить какую-то там козлоногую тварь через Лету.

— Если понадобится, — уточнила мисс Марпл.

Чего скрывать, каждый хоть раз в жизни (а на самом деле много чаще) задумывался, кем становятся во сне его родные и знакомые. Мисс Марпл легче всего было представить антисой, ведь её дом всегда утопал в цветах, или ореадой: сидит в горах седовласая нимфа и вяжет. Но в этот миг я подумала, что она могла бы быть какой-нибудь прислужницей Афины или, возможно, Персефоны. Слишком много ненормального, неправильного, отчаянно нехристианского спокойствия было в её глазах. Она готова была подписать приговор. Впрочем, разве не готова была я, скромная дриада, сделать то же самое?

Домой я шла, окрылённая. По крайней мере, проблема Долли была решена! Только теперь, шагая по деревне, погружённой в глубокий сон, я поняла, как же смертельно устала. Уговаривала себя дойти домой, не засыпать прямо в дорожной пыли.

Говорили, что когда-то, в незапамятные времена, люди не умели видеть сны. Когда они засыпали, перед их глазами просто как будто бы выключали свет, и всё. И вот тогда, если верить древним легендам, я бы не осмелилась так спокойно идти по ночной улице одна. На меня непременно бы кто-нибудь напал, одержимый жаждой наживы или, того хуже, похотью. Сейчас же все с радостью предаются снам, ведь там можно пережить удивительные приключения в совершенно ином мире…

Я помотала головой. Нет уж, Фрэн Марш, давай ты подставишь после слова «ведь» то, что там, по всей видимости, стояло изначально.

Ведь во снах с нас спадает налёт цивилизации. Засыпает душа, Божественная искра, засыпает мораль, и мы можем позволить себе совершать всё то, о чём не смеем и думать наяву. Я никогда не была одержима особыми страстями, но даже я во сне вела себя так, что если бы меня увидели родители, то, наверное, отправили бы в работный дом, если работные дома ещё остались в Британии. Я покраснела, вспомнив, как купалась нагишом, наслаждаясь потрясающим ощущением, когда прохладная вода скользит по коже, и как радостно шелестело листвой моё дерево, словно бы подбадривая меня, и мне казалось, что оно — ещё один человек, совсем посторонний, который смотрит на меня, любуется мной, считает моё тело красивым. И как захлёстывали меня бесстыжие чувства и желания, и я ложилась на траву, широко разводя ноги, и ласкала себя руками в тех местах, о которых и думать, и спрашивать мне запрещалось. Началось всё с того, что я просто исследовала своё тело, пока было можно, — а я была отчего-то убеждена: здесь можно. Затем оказалось, что некоторые прикосновения особенно приятны, и, хотя я прекрасно понимала, что совершаю непристойности, меня это не останавливало: сны ведь вообще непристойны. Я нередко делала это, лаская себе соски и то, что находится между ног, не сдерживая сладострастных стонов, выгибаясь и представляя, что дерево, к которому обращены мои раздвинутые ноги, смотрит на меня и понимает, что я делаю.

Если я поступала так, то что же делали во снах люди, более моего склонные к пороку? Во сне нельзя убить, но как обстоят дела с другими заповедями? Раз прелюбодействовать можно, значит, можно и остальное, не так ли? Избивать, истязать, душить, топить? Мисс Марпл упомянула о некоем муже, любившем душить свою жену по вечерам, но ведь если, засыпая в одной постели, люди просыпаются вместе, кто помешает ему заниматься этим и во сне? Она же никуда от него не денется.

Я много раз слышала о том, насколько теперешнее наше общество, общество людей, видящих сны, лучше того, древнего. Выходит, всё это ложь? Нападения и жестокости всё так же совершаются, просто о них стыдно говорить и за них некого наказать? Я могу невозбранно ходить по ночам, но стоит мне заснуть, и я совершенно беззащитна?

Из головы не шла заплаканная Долли, цепляющаяся за руки миссис Перегрин. А вдруг её поле где-то неподалёку от моего леса? А вдруг, получив отпор, сатир пойдёт в другую сторону и найдёт кого-нибудь ещё, например, меня?

Уснув и оказавшись возле своего дерева, я прижалась к нему всем телом и горько расплакалась. Дерево роняло мне на спину листья, гладило ветками, а я, дрожа, рассказывала ему всё и боялась отойти от него хоть на шаг. Так и прошла эта ночь, самая неприятная в моей жизни.

А наутро её увенчал самый чудовищный в моей жизни день.

Проснулась я совершенно разбитая, и раз уж день не задался, решила сделать то, что откладывала уже давно: зайти к мисс Пламкин за лентами.

Мисс Пламкин делала шляпки, совершенно замечательные, и, разумеется, украшала их лентами. Последние она закупала во множестве и часть охотно продавала. Однако её статус первой сплетницы деревни привёл к тому, что без опасений к ней ходили лишь те, кому было вовсе нечего опасаться, я же, боюсь, не могла себя отнести к этой категории людей. Совсем недавно в моей жизни произошло событие, о котором я бы предпочла не рассказывать никому, а у мисс Пламкин имелась одна дурная черта: если собеседник явно предпочитал уйти от ответов на её вопросы, она начинала выдумывать нечто настолько чудовищное, что правду рассказать выгоднее. Я ничуть не сомневалась: если кто-то видел, как несчастная девушка стучалась в наш дом, мисс Пламкин немедленно примется меня расспрашивать.

История и правда была мутная. Вечером, когда все уже собирались спать, к нам пришла весьма бедно одетая девушка и сбивчиво попросила помощи. Она совсем продрогла и была явно очень голодна. По счастью для неё, родителей не было дома: отец уехал на партию бриджа, а матушка зашла к подруге, хотя мы с братом ждали её с минуты на минуту. Я сказала, что девушка может остаться, если станет вести себя тихо и не попадётся никому на глаза. Она благодарила меня так искренне, что я не удержалась и спросила, не гонится ли за ней кто-то.

Она не ответила на мой вопрос, но разговор у нас завязался. Когда всё уже закончилось и я думала обо всём этом, то довольно быстро поняла, что моя гостья, на вид совсем девочка, ловко лавировала, меняя темы. Однако кое-что мне всё же удалось узнать.

Звали её Милли, и она была проституткой из соседнего города. Иногда её привозили к кому-нибудь домой, а затем, когда её услуги уже не были нужны, просто выставляли за дверь, и она должна была возвращаться обратно пешком, нередко проделывая долгий путь. Из её рассказа выходило, что в этот раз вышло так же, но сначала пошёл дождь, и она промокла до нитки, потом подул холодный ветер, и бедняжка поняла, что если не постучится немедля в первый попавшийся дом, то не доживёт до утра. Мне стало её жаль, и я, как и обещала, предоставила ей стол и кров. От родителей её присутствие удалось скрыть, а наутро она ушла. Однако на этом приключение не закончилось.

— Милли уже ушла? — рассеянно спросил меня Джеймс, мой брат, когда мы столкнулись в коридоре, собираясь спуститься к завтраку.

Я насторожилась.

— Откуда тебе известно её имя?

— Ты сказала, — не задумываясь соврал он.

Я покачала головой, глядя на него.

— Я тебе точно ничего не говорила. Выходит, я была права, предположив, что она не просто так постучалась именно в нашу дверь? Джеймс, признавайся!

— Когда внизу нас ждут родители? — прошипел он. — Ну хорошо, признаюсь: я бывал у неё неделю назад, мне не хватило денег, я пообещал заплатить позже и запамятовал. Она, видимо, решила, что можно прийти ко мне домой и пригрозить рассказать о нашей встрече, но ты её очаровала, ты всех очаровываешь. Когда вы ложились спать, я поймал её у дверей и с извинениями отдал ей деньги. Теперь ты довольна? Идём скорее, пока родители не принялись выпытывать, о чём мы здесь шепчемся.

Признаюсь, мне было гадко. Милли выглядела совсем девочкой, лет пятнадцати, может, шестнадцати. И выходит, мой родной брат не гнушается покупать любовь таких созданий, как она? Насколько же глубоко он погряз в пороке? Чего ещё я о нём не знаю? Эти вопросы мучили меня, но не прошло и двух дней, как не проснулась Миранда Хопкинс, и бедная Милли вылетела у меня из головы.

Теперь я шла к мисс Пламкин и думала о том, что такого правдоподобного ответить, если она всё же знает, что к нам приходила незнакомка. Нужно сделать так, чтобы меня не заподозрили во лжи, иначе мисс Пламкин станет мстить.