Беги, ведьма
Шрифт:
– Ведьма! – Жорик шарахнулся в сторону, а Арина упала на кровать, почти теряя сознание. – Чокнутая психопатка!
Не видел он настоящих психопатов… Арина зажмурилась, пережидая боль. Стук захлопывающейся двери взорвался в голове снарядом, оглушил, ослепил. Что-то с ней не то. С ней в последние два года все не то, но сейчас происходит нечто особенно неприятное. Рикошет. Чем сильнее и направленнее удар, тем страшнее отдача. А силы для удара хоть отбавляй, бурлит, заполняет до краев, ищет выход. А когда находит, становится больно. Но лежать и зализывать раны нельзя. Время уходит.
Не открывая глаз, Арина пошарила
Арине помог учиненный на прогулке хаос. Вытащить телефон из кармана Жориковой робы не составило труда. Это было самым легким и самым безопасным. А дальше… Всю дорогу до флигеля Арина молилась, чтобы телефон в кармане ее кофты не зазвонил, и когда, раздеваясь, сунула аппарат под подушку, тоже молилась. Теперь пришло время действовать.
С кровати Арина сползала на ощупь, думая лишь о том, чтобы не выронить телефон по пути в ванную. Она может позвонить только одному человеку. И не потому, что никому другому звонить не хочет, а потому что в памяти остался один-единственный номер. Когда-то Волков сказал: «Звони, если что». «Если что» снова случилось, только Серый Волк в силах вытащить ее из этого гиблого места. Достаточно лишь росчерка пера в официальных документах об опеке, и они оба будут свободны. Он с Хеленой, а она сама по себе…
Пальцы дрожали, когда Арина набирала номер, а цифры двоились. Только бы он взял трубку. Только бы не оказался на другой стороне Земли!
Гудки шли и шли. Арина пробовала их считать, но почти сразу же сбилась со счета, до крови закусила губу, теряя надежду, а когда из динамика послышался знакомый голос, растерялась.
– Слушаю. Говорите!
– Волков…
– Кто это?
– Волков, это я, Арина. – Если он не на другой стороне Земли, значит, у нее есть надежда. – Мне нужна твоя помощь.
– Какая Арина? – В голосе Волкова – сдержанное удивление, а раньше он не спрашивал, какая Арина…
К черту! Ей нужно выбраться отсюда!
– Я звоню с чужого телефона. Не перезванивай мне, пожалуйста. Просто приезжай. Я очень тебя прошу!
– Куда приехать?
– Сюда!
– Сюда – это куда?
– В дурдом! Волков, я очнулась. Все, со мной полный порядок. Я не хочу тут больше оставаться…
– Стоп! – Не просьба, а приказ – ушат холодной воды на ее горячую голову. – Откуда у вас этот номер?
Может, она все-таки сошла с ума, если Волков – Волков! – спрашивает, кто она такая и откуда у нее его номер! Тот самый номер, который он сам ей дал.
– Мне ничего от тебя не нужно. – Голос охрип, и слова приходилось выдавливать из себя силой. – Просто подпиши документы! Забери меня отсюда! Волков, миленький… – Она будет унижаться, если понадобится. – У меня никого нет, кроме тебя.
У нее есть Анук и Ирка, но так вышло, что связаться она может только с Волковым, который отказывается ее признавать. Нет, он отказывается ее узнавать!
– Девушка… Арина, я не понимаю…
Щелчок открывающегося замка поставил точку в этом таком ожидаемом и таком бессмысленном разговоре.
Арина нажала на «отбой», сунула телефон в карман в тот самый момент, когда без стука распахнулась дверь ванной.– Что вы здесь делаете? – Лидия ощупывала ее подозрительным взглядом.
– Меня мутит. – И она не соврала, тошнота подкатила волной. Арину вырвало.
Ее рвало страхом и отчаянием, и слезы из глаз катились крупные, как горошины, смешивались с холодной водой, убегали в слив.
– Я позову Хелену Генриховну, – сказала Лидия после того, как умыла Арине лицо и вытерла полотенцем.
– Не надо, мне уже лучше.
– Точно лучше? – Лидия пощупала у нее пульс, покачала головой.
– Все в порядке.
Ее и в самом деле отпустило. От осознания, что она сделала все, что было в ее силах, стало легче дышать. Ей не впервой справляться с проблемами. Раньше помогал Волков, а теперь придется своими силами. Как-нибудь…
– Может, вы дадите мне валерьянки? – Она просительно посмотрела на Лидию. – Что-то нервы расшатались.
Расшатанные нервы в стенах лечебницы для душевнобольных – это такая прелесть, новое слово в диагностике.
– У меня есть кое-что получше валерьянки, – сказала Лидия после недолгой паузы. – Одну минуту.
Минуты Арине хватило, чтобы стереть исходящий звонок, раздавить каблуком корпус смартфона и зашвырнуть как можно дальше в кусты. К возвращению Лидии она уже лежала в кровати.
– Выпейте это. – Лидия протянула ей таблетку и стакан воды. – Это прекрасное успокоительное. Пейте!
Ну что ж, эта таблетка сделает свое черное дело, потому что на экстренное промывание желудка не осталось никаких сил. Может, оно и к лучшему.
После отъезда мсье Жака Лизина жизнь изменилась, как-то враз утратила яркость. Девочка по-прежнему делала утреннюю гимнастику и дыхательные упражнения, но не получала никакого удовлетворения. А на пруд мама больше ее не пускала, да Лиза и сама не очень-то хотела. Нет, она не боялась воды, не видела в ней никакой опасности, просто берег пруда стал тем местом, где мсье Жак объявил о своем уходе, и воспоминания вызывал совсем невеселые, а Лиза не любила грустить. Довольно с нее и того, что загрустила мама. Эту тихую грусть не замечал никто, кроме Лизы. Для папы и прислуги мама оставалась прежней: любящей супругой и строгой хозяйкой. Но взгляд ее изменился, из него исчезла искра, словно в маминой душе сквозняком загасило свечу.
Исчез свет, и исчезло тепло. Движения сделались равнодушно-механическими. Когда мама вышивала, а вышивала она теперь каждый день, казалось, что руки ее живут своей жизнью, в то время как на лице не отражалось ничего, кроме… сожаления.
О чем или о ком она сожалела? Лизе казалось, что она знает ответ, но знание это отчего-то причиняло боль, и девочка старалась не искать причину маминой печали. А когда печаль переродилась в болезнь, стало уже слишком поздно. Мама угасала, уходила тихо и деликатно, не доставляя никому хлопот… только боль, а еще злость от бессилия что-либо изменить. Многим позже, уже став взрослой, Лиза поняла, что маму убила любовь. Иногда любовь тоже убивает, сначала разбивает сердце, а потом каплю за каплей забирает жизнь.