Беги, ведьма

– Что с тобой было-то? Почему ты в больничке лежал? – вежливо, но с плохо скрываемым любопытством спросил Ванятка.

– Попал в аварию, приложился головой. – Во рту было горько. Зря он отказался от водички. – Память как решето.

– Вот оно что. – Ванятка вздохнул, казалось, с облегчением. – А я-то уже испугался, чего это ты вопросы такие странные задаешь про подружку свою…

– Подружку?

– Ну, девчонку эту. – Ванятка кивнул на экран.

– Это клиентка.

– А, ну я так и понял. – Ванятка мелко затряс головой, соглашаясь, а потом сказал: – У него там что-то жужжало.

– Где жужжало?

– В руке. В этой его чертовой руке.

– Это не рука, – сказал Волков, направляясь к двери. – Это биопротез.

Знание это родилось где-то в самых недрах сознания, если не подсознания. И там же ярко вспыхнула картинка: железный ошейник скалится острыми шипами, шипы внутрь, а не наружу – убийственная электронная игрушка, высокие технологии на службе инквизиции. Картинка погасла, оставив огненный отпечаток на сетчатке, оставив в сердце страх пополам с яростью, а еще недоумение: при чем тут инквизиция?

– Точно протез! – шелестел за спиной Ванятка. – Биоуправляемый протез. Отсюда и силища, и каменная твердость. Этот гад сломал мне кости своим гребаным протезом. И знаешь, Волк, я думал, мне тогда со страху показалось, а теперь понимаю, что не показалось. Рука у него была какая-то непропорциональная, как клешня. Это зачем же? Чтобы сподручнее было кости ломать?..

– Не исключено. – Волков все еще видел перед внутренним взором шипастый ошейник.

– Тогда я могу ей только посочувствовать.

– Кому? – Волков резко обернулся.

– Девчонке. Он ведь до нее не добрался?

Волков ничего не ответил, молча вышел из комнаты.

Добрался ли монстр с черной рукой до Арины Рысенко, ему предстояло выяснить в самое ближайшее время. Лишь одно он знал наверняка: девочка жива. Знание это было иррациональным, не подкрепленным фактами, но Волков привык доверять своей интуиции. Да, она в беде, да, заперта в сумасшедшем доме, но если она до сих пор жива, значит, Черной Руке от нее что-то нужно и убивать ее он не планирует.

А пытать? Девичьи пальчики ведь такие хрупкие…

Об этом думать себе Волков запретил. Жалость в его деле не поможет. Вот только сердце не желало успокаиваться, то и дело срывалось с привычного ритма, ныло по-стариковски.

Ночь и утро – решил для себя Волков. Неразумно соваться в логово врага без предварительной подготовки. Неразумно и опасно. А ему еще нужно разобраться в том, кто же она такая – Арина Рысенко, откуда взялась и что натворила. И начинать следовало с истоков, с убийства старушки.

И снова Волкова ждал сюрприз. Пора бы уже и привыкнуть. Убийством старушки он уже интересовался несколько лет назад. Свой человек из органов так и сказал: «Серый, у тебя никак склероз!» Пришлось выкручиваться, объяснять, что не склероз, а последствия черепно-мозговой травмы, обещать ящик коньяка и ответные услуги. Его услуги дорогого стоили, и свой человек из органов не стал ломаться, уже через полчаса у Волкова имелась вся информация по тому делу. Вот только с этой информацией он не продвинулся ни на шаг. Уже тогда Арина умела хорошо заметать следы. Так хорошо, что полиция до сих пор ее не нашла.

Волков бы нашел, из-под земли бы достал, за то ему и платили немалые деньги. Но даже ему нужно время для сбора информации, а времени как раз и нет. Возможно, часы с кукушкой отбивают последние минуты Арининой жизни. Тик-так… а потом сразу сиплое, с металлическим лязгом ку-ку…

Часы с кукушкой… Волков запустил пятерню в отросшие волосы. Он видел их в том пряничном домике, но вот слышал ли?

…Затянутый паутиной, припорошенный пылью циферблат, неподвижный маятник. Часы безмолвствовали, но Волков все равно слышал их сиплый голос. В какой жизни?

Память играла с ним в прятки, подсовывала кусочки головоломки, не позволяя увидеть картинку целиком. И даже за эти кусочки приходилось платить немалую цену. Волков и представить себе не мог, что бывает такая ужасная головная боль, что малейшая попытка сосредоточиться на прошлом будет выворачивать бедное тело наизнанку, по живому сдирать шкуру, рвать обнажившиеся нервы. Он с детства рос крепким и здоровым, что такое настоящая боль, узнал лишь в сознательном возрасте. Но та боль имела объективные, понятные причины, ее можно было обмануть, перетерпеть, на худой конец. Что делать сейчас, Волков не знал, но и сдаваться тоже не собирался, чувствовал, что подобрался к тайне своей странной амнезии очень близко. И если для обретения потерянного прошлого ему нужно будет спасти незнакомую девчонку, он ее спасет. Вот только информации маловато. А времени так и вовсе нет. Значит, придется работать с тем, что есть. Сначала он вытащит девчонку из дурдома, а уж потом разберется, как и за что она туда попала. Может быть, она расскажет что-нибудь интересное. Наверняка расскажет, коль уж позвонила не кому-нибудь, а именно ему.

Днем в «Дубки» лучше не соваться. Оптимальным вариантом было бы внедрение под видом кого-нибудь из персонала, хоть бы и санитара. Никакой особой квалификации для работы санитаром не нужно. Но время… Времени как раз и нет. Значит, придется штурмовать психушку под покровом ночи. Это же не тюрьма, а лечебное заведение, хоть и охраняемое, так что с проникновением на территорию сложностей быть не должно. А вот на территории уже придется импровизировать. Плохо, но не смертельно, не в такие переделки попадал.

Комната вдруг завертелась, закружилась, заурчала мотором, словно мощный джип. Волков вцепился в руль, ремень безопасности впился в грудь, а комната – или машина? – рухнула вниз, в бездонный, поросший ивняком и осинами овраг. И Волков рухнул тоже, навстречу неминуемой погибели….

…Он лежал на полу, керамическая плитка холодила висок и щеку, левая рука затекла, и кончики пальцев покалывало. Если дно оврага, как пиками ощерившееся деревьями, где-то и существовало, то не в этой жизни, не на его кухне.

Воспоминания нахлынули и откатили, оставив после себя мутную пену тошноты. Волков сел и со стоном схватился за голову, которая грозилась расколоться, как переспелый арбуз, от малейшего усилия, от единственной попытки вспомнить то… воспоминание. Он не стал вспоминать. Не сейчас. Надо дать телу передышку, собраться с силами. Как же это противно – чувствовать младенческую беспомощность, дышать с опаской, двигаться, как паралитик, не контролировать ситуацию! Последнее, пожалуй, хуже всего. И оставить это вот так нельзя.