Беглец
Шрифт:
– Закусывай.
Сам он закусывать не стал, смотрел в стол и потирал ладонью подбородок. Юрка сжевал одну конфету, брать еще стеснялся и ждал, что будет дальше.
– Нет, - сказал Виталий Сергеевич, - свинство! Расторгуеву небось этого не сказал!.. Юрий, слетай к отцу и скажи, что я очень прошу его сейчас прийти. Понимаешь? Очень!
Папка накопылил губы: "Чего я туда пойду?", но поломался совсем немного и пошел. Увидев, что Юрка пришел следом, он рассердился.
– Ты чего тут? А ну, мотай отсюда!
– Почему?
– сказал
– Пусть сидит, умнеет... Я хочу объяснить, почему я так говорил о ваших картинках. Но сначала давайте выпьем.
Он хотел просто выпить, но папка потянулся чокаться, а из этого чоканья ничего не вышло - стаканчики пластмассовые, от них ни стука ни звона - только зря расплескали коньяк на стол.
– Сильная вещь!
Папка с уважением посмотрел на бутылку и слегка помахал ладошкой у открытого рта. Виталий Сергеевич подвинул к нему конфеты. Папка деликатно взял штучку и откусил маленький кусочек.
– Так вот, - сказал Виталий Сергеевич, - рисовать, а тем более писать картины вы не умеете. Совсем.
Папка хотел встать, но Виталий Сергеевич жестом остановил его, и он остался сидеть, только ужасно засуетился.
– Говорю я не для того, чтобы обидеть, а чтобы вы поняли. В искусстве надо создавать то, что до вас не видели, не поняли, не сумели другие. А повторять - это, по выражению одного поэта, попросту умножать количество мопсов, и ничего более. Кому нужны мопсы? Вы понимаете?
Юрка ничего не понял, и папка, видно, не понял тоже, потому что обиженно поджал губы и сказал:
– Я мопсов не рисую.
– Да ведь это фигурально! Можно отлить тысячу гипсовых Аполлонов или напечатать миллион Джиоконд, и всему этому цена будет грош.
– Так ведь я что ж, я немножко, для заработка...
– Ну, вы хоть честно в этом признаетесь! А есть такие, что возводят изготовление мопсов в принцип.
Дед привел Дочку к стогу ячменной соломы, привязал ее и, увидев, что Виталий Сергеевич разговаривает с папкой, подошел.
Виталий Сергеевич поставил и для него стаканчик, налил.
– Да, - сказал Виталий Сергеевич, - я говорил - вы не одиноки. Вот есть такой художник Расторгуев. Мастак! Уж если нарисует мопса - на нем все шерстинки можно пересчитать. И процветает! Лауреат, даже, кажется, академик... Да что одиночки! В худфонде есть - она так и называется! скульптурная фабрика... Вы понимаете? Фабрика, где штампуются скульптуры. Как пуговицы... Вы посмотрите вдоль дорог - то бетонный олень торчит, то медведь, то медведь, то олень... Их же тысячные стада уже у дорог...
– Эт точно, - сказал дед.
– На нашем участке нет, а на других участках имеются.
– А в парках, садах? Серийные пионерчики с горнами, гигантские бабы с веслами, которых белят два раза в год. Вы их найдете и во Владивостоке, и в Шепетовке, в Архангельске и в Ялте... Это же пропаганда пошлости!
– Чем ты возмущаешься, Виталий?
– спросила Юливанна, появляясь из-за кустов.
– Я забыла очки... О, выпиваете, и без меня? Бессовестные!..
–
– Фу, Виталий! И не стыдно? Как в забегаловке... Если уж пьете, то, по крайней мере, надо закусывать.
На столе тотчас появились тарелочки, хлеб, консервы.
– И мне, - сказала Юливанна, подставляя стаканчик.
– Ты снова жертвуешь собой, чтобы мне меньше досталось?
– усмехнулся Виталий Сергеевич.
– Отнюдь. Просто хочу упиться, напиться, словом, по-мужски повеселиться... Так о чем ты шумел?
– Об искусстве. Но, кажется, не в том регистре...
– Похоже, - сказала Юливанна, - похоже, что ты на всех нагнал тоску...
Папка вовсе не впал в тоску, он перестал слушать Виталия Сергеевича и все время о чем-то думал.
– А вы с этим художником лично знакомы?
– спросил он.
– С Расторгуевым? Нет.
– Вот бы познакомиться!.. Только где уж? В Москву ехать - и денег нет и здоровье не позволяет.
– А что с вами?
– спросила Юливанна.
– На вид вы вполне здоровый человек.
– Так это на вид!
– горько усмехнулся папка.
– Меня в бомбежку так контузило - полгода в госпитале лежал, а два месяца ничего не видел. Мне военврач тогда сказал: чуть что и - обратно... А приходится заниматься физической работой.
– Так вам ведь нельзя пить!
– Ни боже мой! Ни вот столько!..
– Зачем же вы?
– А что при такой жизни делать? Разве я тут живу? Пропадаю...
– Ну, Лександра, - сказал дед, - жизнь, она как жизнь, а стакашек ты перекидать любишь.
– А я никого не хуже. Вот и Виталий Сергеевич говорит, что я не хуже знаменитого художника Расторгуева рисую...
– Этого я не говорил, а сказал, что в принципе вы делаете одно и то же...
– Слыхал?
– сказал папка.
– Вот уеду отсюда, тогда посмотрите...
– Куда ты денесси?
– сказал дед.
– Тут тебя никто не видит, живешь, и ладно. В другом месте с тебя работу спросют. А какой из тебя работник? Бала-бала, вот и все...
– Это я?!
– Не будем ссориться, - сказал Виталий Сергеевич.
– Давайте-ка еще позволим себе...
Они позволили. Папка закусил и, вертя в руках кусок белого хлеба, сказал:
– Мне вот черного хлеба есть нельзя, желудок не позволяет. А где здесь возьмешь белый!
– Берегитесь черного хлеба!
– усмехнулся Виталий Сергеевич.
– "От черного хлеба и верной жены мы бледною немочью заражены..."*
_______________
* Из стихотворения Э. Багрицкого.
– Ты предпочитаешь неверных жен?
– спросила Юливанна.
– Чужих.
Юливанна засмеялась и погрозила пальцем.
– Попробуй только!
– Я извиняюсь, - сказал дед, - я чего хочу спросить. Вот вы, к примеру, строите дома. Как же вам платят - сдельно или по-особому?
Виталий Сергеевич нахмурился.
– Архитекторы получают зарплату. Как инженеры и прочие. Но я отошел от активного проектирования.